На другом берегу

– А вот всегда, – ответила Лебедь.

– Кристина, я надеюсь на вас, – улыбнулся Колесников, – после собрания проведу вам инструктаж. Максим встретит нас на месте. Майя великодушно согласилась помочь желающим нарисовать пейзаж. В группу записалось пять человек. Андрей, вы поможете с реквизитом? В кабинете ИЗО есть этюдники и треноги, отнесете необходимое количество к Длинному мосту?

– Обязательно, если меня не заставят малевать.

Майя не обратила внимания на грубость, она снова что-то рисовала в скетчбуке.

– Вы можете составить компанию Ксении, – предложил Колесников, – она проведет спортивное мероприятие. Местная молодежь присоединится – чтобы у вас получились две волейбольные команды. Лика, вам остается..

– Рисование, я уже поняла, – кивнула Лика. Она была бы рада провести полдня подальше от Стрешнева и поближе к Майе: та явно прекрасно знала Назара, просто не хотела говорить о нем.

– Лика оставит пустой холст, но всем скажет, что нарисовала картину, – съязвил Стрешнев.

– У нас будут не холсты, а картон, – прокомментировала Майя.

Стрешнев сделал круглые глаза, а Лика улыбнулась.

Чудинка грела рыжеватые берега в солнечных лучах, успокаивающе шумела, пробегая под Длинным мостом. Высокий кустарник, хоть и давал тень, но не спасал от жары. Лика чувствовала, как ноги плавятся в джинсах, она закатала штанины до колен, это не сильно помогло. Краски, к удивлению Лики, практически ничем не пахли, только слегка – льняным маслом. В воздухе стоял густой горьковатый дух неведомой травы, решившей зацвести в конце августа. И, всегдашний, чудиновский, – дыма. Майя расхаживала между рисовальщиками, помогая:

– Добавь блики от солнца на воде, смотри, как она сверкает! Небольшой кистью, да.

Майя спрятала рыжий хвост под платок, а поверх сарафана надела фартук, перемазанный краской. Большие карманы и вышивка по лямкам навели Лику на мысли о Антонине Николаевне. Лика не любила историю двадцатого века: одни только слова “коллективизация” или “продразверстка” заставляли вспоминать, как она завалила первую в жизни контрольную. Понимающий всех и вся Колесников предложил поставить “4” авансом в связи с Ликиной “ситуацией”. Лика согласилась, больше из страха – отец слишком трепетно относился к профильным предметам. И с тех пор испытывала мучительное чувство стыда рядом с прежде обожаемым Колесниковым.

– Сделай небо посветлее, – ласково проговорила Майя, указывая кончиком кисти на картину мальчишки из Стрешневской подгруппы, – Напоминаю, ребята! Не пишите открытыми цветами, оттенок подбираем на палитре. И разводите краску чуть пожиже, чтоб легче было стереть, если что.

Лика попыталась обозначить контур колокольни на другом берегу. Майя была слишком занята со школьниками, к Лике не подходила, поэтому приходилось выкручиваться. Лика не знала, как точнее изобразить осыпающуюся побелку и кирпичные язвы. Поэтому она дорисовала сверху над имеющимся ярусом еще один – поменьше, будто он и не обрушился. Белым – стены, оконные проемы – серым. Лике снова показалось, что над скелетом колокольни сверкнуло золото. Глаза слезились от невыносимо ярких солнечных бликов. Лика добавила в желтую краску немного оранжевой и тонкой кистью вывела шпиль.

– Тут нужно затемнить, видишь, от дерева падает тень. Давай помогу тебе подобрать оттенок.

Майя забрала у девочки палитру, выдавила из тюбиков несколько новых цветов, покопалась в необъятном кармане и достала мастихин, заметила Ликин взгляд и кивнула ей.

– Можешь глянуть и мое тоже? – попросила Лика.

Майя улыбнулась, подошла ближе, заглянула через Ликино плечо и ахнула, палитра выскользнула из Майиных рук, шлепнулась прямиком на Ликины колени.

– Мои любимые джинсы, – констатировала Лика.

Она с отчаянием посмотрела на расплывшиеся пятна – тут тебе и синий, и зеленый, даже коричневый. Майя прижала руки ко рту, но взгляд ее был направлен не на печальный результат собственной неловкости, а исключительно на Ликину работу.

– Май, оно отстирывается?

Майя медленно покачала головой.

– Масло? Я бы не сказала, что легко отстирывается, – она будто вела отвлеченную беседу о качествах красок.

– Может, есть какой-то растворитель, который поможет, а? Хотя бы минимизирует последствия, – Лику начала раздражать Майина безучастность.

– У дяди Мити есть растворитель краски, – кивнула Майя, но, казалось, она не понимала, о чем речь, палитра валялась в траве и Майя не спешила ее поднимать.

– Я пойду, поищу растворитель, – Лика встала. Майя кивнула, но взгляд у нее был по-прежнему отрешенный. Могла бы чуть больше расстроиться из-за того, что испортила единственную шмотку, в которой Лика чувствовала себя комфортно!

Лика с досады махнула рукой, встала, раскладной стульчик, явно позаимствованный у рыбаков, упал. Лика быстрым шагом двинулась прочь от реки к деревне.

Ближе всего к Длинному мосту должен был находиться домик Профессора и Лика даже видела его издалека, пока не прошла, пригнувшись, между двумя вербами и не оказалась у низкого сруба с маленькими окошками. Дверь открылась, на порог вышла девушка, замотанная в простыню, на голове – цветастый платок, повязанный наподобие чалмы, из-под него торчали мокрые рыжие пряди, а от белых покатых плеч девушки струился пар. Она вылила в траву воду из деревянной кадушки, пахнуло чем-то хвойным. Не обратив на Лику никакого внимания, незнакомка зашла в домик, плотно закрыв за собой дверь.

“Неужели, баня”, – подумала Лика. Но ведь баня была с противоположного конца Озерной улицы. Видимо, на развилке Лика ошиблась и прошла прямо, а не свернула к школе. Лика решила вернуться к мосту, рассчитывая оттуда выйти на правильную дорогу.

Под ногами пробежал рыжий кот, Лика чуть не наступила на него, качнулась, почти потеряв равновесие, выругалась. Кот оглянулся, посмотрел с укоризной и шмыгнул в кусты. Лика встала на цыпочки и поискала глазами единственный в деревне флюгер. Он оказался справа, а не слева. Лика-то пребывала в уверенности, что справа – озеро. Направившись в сторону мастерской, Лика не сомневалась: на сей раз она точно выбрала верную дорожку. Но опять прогадала. Тропка завела в тупик: уперлась в очередной типичный чудиновский домишко. Только вот на крыльце Лика увидела знакомую низкорослую фигурку в шали, легкий ветерок принес запах лаванды и, почему-то, сырой рыбы.

Антонина Николаевна стояла лицом к двери, окрестности оглашал громкий стук. Лика подошла ближе: в руке Антонина Николаевна держала ни что иное, как молоток и сноровисто долбила им по дверному наличнику, точнее, по огромному гвоздю, на котором висела щучья башка, здоровенная, с раскрытой пастью. И весьма зубастая. “Бабка-то, действительно, с придурью” – подумала Лика, пообещав себе впредь делить все сказанное Антониной Николаевной на двое. Окликать ее не решилась, а снова, в который уже раз, побрела назад.

Флюгер пропал из виду. Кругом были только похожие один на другой дома. Малина и крыжовник, заменявшие заборы. Впереди мелькнул длиннющий рыжий хвост и Лика, отчаявшись найти дорогу самостоятельно, решила следовать за котом. Хвост обогнул ближайший садик, через несколько метров повернул снова – на тонкую дорожку между двумя участками. Конечно, рассчитывать на кота было глупо, скорее всего, он просто шел по своим делам, но Лика разочарованно вздохнула: котяра привел ее в очередной тупик.

Это оказался живописный палисадник, разбитый у кого-то на заднем дворе. Лика будто попала на праздник первого сентября в сельскую школу. Только за высокими сочными гладиолусами и фиолетовыми астрами не было видно маленьких напуганных первоклашек с гигантскими рюкзаками. Цветочные клумбы упирались в лес. Лика, прокрутив в голове все свое путешествие, так и не смогла понять, как умудрилась оказаться в этой части деревни.

Лика не сразу заметила, что не одна. На низкой лавочке, сколоченной из распиленного бревна, сидел парень. Он, наклонившись, чертил что-то палочкой на утоптанной земле. Рыжие кудри закрывали лоб. Кот с требовательным “мяу” запрыгнул на лавку, а у Лики зазвенело в ушах, когда парень поднял голову – это был Назар.

– Привет, – нерешительно сказала Лика.

Назар улыбнулся и похлопал ладонью по бревну между собой и котом. Лика послушно села, ее взгляд упал на рисунки Назара и ей снова поплохело: Назар набросал на земле вполне узнаваемую реку и мост, а еще – мольберты с палитрами. Неужели, он был на берегу Чудинки утром? Наблюдал за их мастер-классом, а Лика и не заметила? Лика покраснела, вспомнив, что кусала ногти, думая, как нарисовать колокольню. Кот снова басовито мяукнул и бесцеремонно прошелся по Ликиным коленям – к Назару. Лика получила хвостом по лицу и потерла ногу – зверь был тяжеловат, явно отъелся, крутясь около рыбаков. Назар лениво провел длинными пальцами по рыжей шерсти, вздохнул и немного укоризненно проговорил, обращаясь к коту:

– Всю деревню переполошила. Искала. Зачем?

– Я? – Лика растерялась.

– Ошибиться трудно: обо мне редко спрашивают, кому надо – так знают, – сказал Назар, погладив кота.

– Да никто о тебе ничего не знает, – выпалила Лика. Назар снова улыбнулся, широко, мечтательно, он слегка откинул голову и посмотрел прямо на солнце, ничуть не прищурившись. Кот урчал, как старый холодильник “Саратов”. Лика видела такой в трапезной, в нем остужались компоты и молоко. Все уже настолько привыкли поглощать пищу под глухой монотонный рокот гордости советской промышленности, что вздрагивали и озирались, когда холодильник замолкал.

– Как так вышло, – продолжила Лика, – никто не слышал твоего имени, Макс тебя не знает, хотя по виду ты его ровесник.

Назар вдруг отвлекся от начесывания кота, презрительно скривился.

– Брат художницы? Он ничего не знает. Его руки пахнут машинным маслом и видит он лишь то, что гремит и лязгает под самым носом.

Рыжий зверь, возмущенный тем, что ему перестали оказывать знаки внимания, боднул ушастой башкой руку Назара. Лика решила зайти с другой стороны.

– Ты давно живешь в Чудиново?

– Всегда.

– Кто твои родители?

Назар немного нахмурился, покачал головой:

– Они давно умерли.

Сердце у Лики застучало в ушах.