Верочка желанная

Верочка желанная
Людмила Колесникова

Веру тревожит непонятное состояние любимой школьной подруги. Она едет на поезде в надежде помочь ей, вспоминая тех, кто когда-то помог ей в трудные минуты жизни. Вспоминает самые неординарные моменты из своего детства и юности. То, как выбрала свою профессию и встретила своего человека, однако сомневалась в этом очень много лет.

Полная житейской мудрости повесть о ее семье состоит из 32 невыдуманных истории о жизни.

Людмила Колесникова

Верочка желанная

Вера едет в поезде в надежде помочь школьной подруге, вспоминает о людях, которые помогли ей в трудные минуты, и о своей и подруги непростой жизни. Автор – казанская журналистка Людмила Колесникова считает, главное достоинство ее профессии – бесконечное путешествие к людям и возможность у них учиться, стараясь постоянно делать добро. Полная житейской мудрости повесть состоит из 32 невыдуманных историй.

Эпиграф

В комнате младшей дочери долго висел листок бумаги в клеточку, пришпиленный канцелярскими кнопками, где детским почерком было крупно выведено: «Причиняй людям добро».

Часть первая

Тревога

«Ты ничем не поможешь. Ничем… Зря едешь… Зря», – стучали в такт ходу поезда вагонные колеса. «Но я попробую, у подруги все едва началось, только самые первые симптомы. Возможно еще не поздно», – возражала им я. Впереди ждали двое суток пути до города, в котором выросла, окончила школу и прикоснулась к ныне вымирающей профессии журналиста-газетчика, которой потом осталась верна всю жизнь. И, конечно, бессонные ночи в поезде.

Завидую пассажирам, которые, как говорил мой отец, спят в поездах без задних ног. Обычно они с шумом и гамом вваливаются в купе. Закинув вещи на верхнюю полку и жутко мешая своим попутчикам, долго и основательно укладываются. Затем плотно, не спеша ужинают на сон грядущий. Основательно, с завидным аппетитом, смакуя каждый глоток, не торопясь и поглядывая в окно, пьют крепкий ароматный чай (причем в таком объеме, от которого я бы бегала в конец вагона до утра). Затем бросают на полу свою обувь в самом неудобном месте, так, что все мимо проходящие будут спотыкаться об нее. И заваливаются порой прямо в верхней одежде на свою вторую полку, чтобы безмятежно проспать там, нередко на одном боку всю довольно беспокойную и шумную ночь в плацкартном вагоне пассажирского поезда, который останавливается у каждого столба, изматывая пассажиров многочисленными и долгими стоянками, и пристающими к проводникам с вопросом: «Ну почему опять стоим?».

Мне такой сон и не снится. Моя участь – всю ночь бороться с накрывающими тревожными мыслями и совсем не радужными воспоминаниями, которых, конечно, на весь путь не хватит. На этот раз я тревожилась за очень близкого человека, оставшуюся у меня в единственном числе школьную подругу Майю, мою любимую Маечку. Напряжение в наших отношениях и страх за нее возникли несколько месяцев назад. Я вдруг заметила, что моя чрезвычайно общительная подруга почти не появляется в ватсапе, где у нас уже несколько лет, с того момента, как мы спустя десятки лет после окончания школы нашлись в «Одноклассниках», шла ежедневная оживленная переписка, обмен картинками, фото детей и внуков, роликами, репликами и комментариями событий. «Видимо приболела», – сначала подумала я. Но когда молчание затянулось, напряглась от недобрых предчувствий и принялась выяснять у Маечки, что случилось?

– У меня большая неприятность, – чужим, холодным и незнакомым голосом сурово пояснила любимая подруга. – Какая именно, сказать пока не могу ни тебе, ни сестре, ни детям. Возможно когда-нибудь расскажу… Через год или два. А возможно и навсегда оставлю в себе. Пока о случившемся знает только соседка.

Признание больно укололо. Что-то новое… Почему соседка? Раньше между нами тайн и секретов не было. Наоборот, если что-то случалось, Маечка (так все звали ее со школы) спешила поделиться бедой и облегчить душу. На этот раз все пошло по-другому сценарию. Надрыв в голосе, горестные воспоминания о самых драматических событиях в ее жизни, глухие рыдания в трубке – и душа на замок.

– Потом, все узнаешь, потом, – отмахивалась она, когда я наседала с расспросами.

Больше всего пугал голос подруги с незнакомыми интонациями и желание поскорее закончить явно неприятный для нее разговор. И напрасно я пыталась внушить Маечке, что лучше бы выговориться, снять камень с души и поделиться случившимся, – она упорно молчала. Я ждала неделю, месяц в надежде, что время вылечит. Но оно не лечило, а загоняло ситуацию в тупик.

Обычно рано утром от Маечки прилетала открытка с «Добрым утром» и все. Дальше она могла весь день либо молчать, не замечая мои сообщения, либо посылала дежурные смайлики. Однажды утром я спросила, как она спала ночь и не лучше ли ей стало? В ответ услышала еще более напугавшую меня исповедь: «На данный момент у меня все сложно. Я больна душевно. Поэтому все значимые события проходят мимо. Жизнь, как всегда, периодически преподносит сюрпризы. Когда-нибудь расскажу обо всем, но не сейчас. Я так решила. Пока буду принимать успокоительное. Я тебе уже говорила, что у меня большие неприятности. А теперь – душевная боль и тревога, с которой не могу справиться, Принимаю лекарства, которые не помогают. Невролог выписал более серьезные препараты, уже психотропные, их выдают только по рецепту. Больше мне сказать нечего».

Дурные предчувствия накрыли меня с головой. Неужели и подругу потеряю в бездне, которая много лет назад поглотила маму? Нет, ни за что…

Драма разума

Первой то, что с мамой что-то не так, заметила жена брата – медсестра с огромным опытом работы. Поскольку она могла дать фору любому врачу, к ней все прислушивались. Ее сообщение оказалось громом среди ясного неба. Сноха поведала, что свекровь выдумывает невероятные фантастические истории. Рассказывает о каких-то подкопах к дому со стороны соседей и посягательствах на ее сад и огород. Когда мы с братом расспросили об этом маму, она, к нашему ужасу, все подтвердила. С тревогой в голосе согласилась, да, уже несколько недель она слышит, как соседи, тихо переговариваясь между собой, работают по ночам лопатами, все ближе и ближе продвигаясь к нашему забору. Мы опешили…

– Они хотят отнять у меня мой дом, – уверенно заявила мама, добавив, что это настолько волнует и тревожит ее, что она просыпается по ночам, подходит к окнам, прислушивается к каждому шороху, а потом до утра не может заснуть.

– У меня хотят отобрать дом! – твердила она.

– Какая ерунда! Что ты выдумываешь, какой дом и подкоп? – не поверили мы.

А поскольку у мамы с невесткой были классические отношения снохи и свекрови (обе откровенно, мягко говоря, недолюбливали друг друга), мы с братом вначале решили понаблюдать, во что эти фантазии выльются. Сноха советовала срочно показать маму неврологу, а лучше психиатру или геронтологу, чтобы купировать начавшийся процесс старческого слабоумия. Если не чего-то более серьезного, понизив голос до шепота, убеждала она. Но мама и слышать не хотела о врачах и лечении.

– Я перенесла операцию на глаза, у меня была катаракта, – взволнованно доказывала она, и ее лицо покрывалось крупными красными пятнами. – При выписке врач категорически запретила пить какие-либо лекарства.

Поначалу мы тоже сомневались в их необходимости. Маме на тот момент исполнилось 80. Внешне крепкая, полная и абсолютно адекватная позитивная женщина, она больше всего любила готовить, читать, возиться по хозяйству и в огороде. Никогда ничем, кроме ангины, серьезно не болела, и всю жизнь остерегалась «химии» в виде таблеток.

– У меня оба глаза прооперированы, – твердила она. – Пить лекарства нельзя. Они влияют на глаза.

Но вскоре я с ужасом убедилась, что процесс разрушения материнского мозга идет стремительными темпами. Навестить приезжала в родной город и родительский дом летом. В один из приездов, похолодев, поняла, что с головой у мамы, мягко говоря, действительно не в порядке. Она по многу раз в день с недоверием спрашивала, кто я и откуда? Сколько мне лет, сколько родила детей и кем работаю?

– Мама, ты издеваешься? – отказывалась я верить в происходящее. – Это же я, твоя дочка!

– Нет, моя дочь в Казани живет. А ты сиделка, – убивала она ответом.

Еще через год мама с таинственной и зловещей улыбкой на устах объявила, что разучилась читать, потому что не помнит букв. («Они почему-то не складываются в слова»). И окончательно перестала признавать меня. Целыми днями сидела на стуле в проеме своей комнаты и подозрительно следила за тем, что я делаю. Правильно ли мою холодильник или готовлю обед. Она вдруг потеряла чувство насыщения, могла съесть за один присест полную сковородку мяса или кастрюлю супа, а потом страдала от переедания. На наш удивленный вопрос: «Где обед?» – по-детски наивно отвечала, что не знает, к еде вообще не притрагивалась, хотя была очень голодна.

Пришлось пойти на унизительный шаг – прятать от мамы обед и продукты. Но стоило нам отлучиться, она, перерыв весь дом, находила еду, съедала все до последней крошки, или прятала съестное под свой матрас. При этом жаловалась соседям, что мы ее не кормим и прячем от нее продукты. Приходилось объяснять, что у мамы диабет второго типа, эндокринолог велела соблюдать строгую диету, и мы следим за ее питанием. Самое печальное, если не сказать страшное, что наша ласковая, любящая и внимательная мама, вдруг стала агрессивной, подозрительной и угрюмой. Друзьям и знакомым вход в дом теперь был заказан. Мама в истерике нападала на гостей со словами: «Уходите отсюда! Это мой дом! Я не позволю его захватить». А своего сына начала принимать за мужа.

– Мне все завидуют. Говорят, какой у тебя муж замечательный, – хвалилась она. – Как он за мной ухаживает и любит. А главное, он такой молодой…

Последняя встреча с мамой до конца жизни будет стоять у меня перед глазами. Она очень любила купаться. Когда приезжала ко мне, обожала подолгу стоять под душем, приговаривая: »Как хорошо, что у тебя вольная вода. Ее не нужно носить ведрами и греть на плите». В последний наш с ней вечер она как-то особенно, по-детски искренне, с наслаждением плескалась в ванной. Не скрывала своего удовольствия, когда я терла ее мочалкой, и постоянно спрашивала: «Кто же вас, сиделок, научил так хорошо ухаживать за пожилыми людьми?»

– Мама, это же я, твоя Верочка, – в очередной раз пыталась я достучаться до ее сознания, но в ответ слышала одно: «Нет, ты сиделка. Очень хорошая сиделка. Я расплачусь с тобой своей пенсией, как только мне принесет ее почтальонка».

В свежей, длинной и мягкой ночной сорочке она, румяная и очень довольная купанием, прошла в свою комнату, уселась на любимый маленький стул и подарила мне такой благодарный взгляд (мы в тот вечер уезжали), что я подумала, может хоть на секунду она поняла, кто я? Тот взгляд оказался прощальным.

Врагу не пожелаешь пережить то, что пережили мы с братом. Альцгеймер (а это был он) стремительно разрушил психику моей мамы и теперь хочет отобрать у меня и любимую подругу? Нет, нет и нет! Я постараюсь убедить Маечку, что если вовремя начать лечение, то процесс можно остановить. «Ты уверена в этом? Уверена?» – с недоверием спрашивали меня вагонные колеса.

Когда мамы не стало, я перечитала массу специальной литературы и прослушала кучу лекций психиатров и геронтологов о болезни Альцгеймера. Знания внушили страх: раз болезнь передается по женской линии, значит непременно перейдет ко мне. Я начала прислушиваться к себе и пугаться, если вдруг забывала элементарное слово или не могла понять, о чем речь в сериале? Меня охватывал ужас, когда сразу не соображала, в каком месте нахожусь? И не могла вспомнить, кто этот человек, столь любезно поздоровавшийся со мной?

Когда брат в 66 лет решил уйти на пенсию, написала ему отчаянное письмо. Его смысл: рано, очень рано уходишь… Ты одинок, дома тебя ждут только стены. Но именно они, молчаливые, много повидавшие на своем веку стены родительского дома, в которых в полном одиночестве оказалась мама, отняли у нее разум. А если ситуация повторится и с ним?

Я упросила брата вернуться на работу ради ежедневного привычного жизненного ритуала. Обязательных походов на работу, в которых самое важное – общение с людьми. Доказывала ему, что странности в поведении Маечки наступили спустя два года после ее выхода на пенсию, когда она тоже оказалась в одиночестве. Брат отшучивался, убеждал, что отнюдь не скучает, поскольку наконец нашлось время для творчество (он известный в своем городе художник). Но тревога за его одинокую старость отступила только тогда, когда он вернулся на работу.

Вещи живут дольше людей. Из старинного маминого шифоньера, всю жизнь стоявшего в зале на одном и том же месте, я взяла себе на память ее ярко-голубую, невесомую и легкую, как пух, шифоновую блузку, которую она надевала в жару. Если бы наши размеры совпадали, я, конечно бы, носила ее, представляя, что мама крепко меня обнимает. Но в отличие от нее полной, пышногрудой, светлокожей кустодиевской красавицы, я худосочной статью пошла в отца.

Вторая памятная вещь – маленькое мамино лицевое полотенце, которое после умывания она почему-то вешала у себя в комнате на батарее и очень любила его. Когда прикасаюсь к нему, представляю, что оно помнит тепло маминых рук, запах ее крема «Снежинка» и духов «Лесной ландыш», ее щеки, глаза, губы и то, какой бархатной и нежной была ее кожа.

Скучаю по маме всегда. Зря говорят, чем старше становишься, тем меньше нуждаешься в матери. Редкий день не вспоминаю ее и представляю, что бы она сказала в сложной ситуации, какой дала совет. Но вместе с тем к стыду и ужасу своему, порой забываю ее день рождения и памяти … Время отдаляет нас все дальше. Вот уже и я подошла к той критической возрастной черте, за которой вечность. И мне пора писать завещание и распорядиться своим скромным имуществом так, чтобы дети не обижались. Какую память о себе оставлю им в наследство?

Первая попытка

В студенчестве Маечка пережила трагедию, которая едва не сломала ей жизнь. Возлюбленный, сделал подруге предложение, но женился на другой. Спустя десятилетия, когда он и она оказались людьми вдовыми, Майя попыталась начать все сначала.

Мы стояли с ней на перроне железнодорожного вокзала и встречали сибирский поезд. Он приходил в жуткую рань – 5 утра. Ночью обе спали плохо. Маечка решила переночевать у меня, чтобы не опоздать на историческую встречу: я живу ближе к вокзалу. В итоге не спали обе – по очереди вскакивали и смотрели на часы. Да и не могу я заснуть, если в родном доме кто-то еще, кроме брата.

Маечка выглядит неважно. Она как струна, вся на нервах. А я, еле сдерживая зевоту, думаю: ну зачем ей все это под занавес жизни? Решила вернуть юность? Но дважды в одну реку не войдешь. Одолело вдовье одиночество? А моя жизнь со стремительно стареющим мужем лучше? Я же ей сейчас постоянно жалуюсь, что характер у мужика после 60 меняется далеко не в лучшую сторону. И если бы в молодости мне сказали, что мой дорогой через 40 лет превратится в брюзгу и неврастеника, ни за что бы не пошла замуж. А его бесконечные болезни! То вдруг глаз перестал видеть, то у него глухота, то бессонница… Но главное, раздражительность – моего мужа теперь раздражает все и вся! Ей это надо?

А ведь тот, кого она с девичьим волнением, обмирая, сейчас ждет, на три года старше моего. И жизнь прожил не сахар, не в пример моему мужчине, который привык, что все главные семейные проблемы решает жена. Маечкина первая любовь химик-нефтяник. Нефтяные промыслы, постоянные разъезды, холод, сухомятка… Его старший сын 7 лет сидел в тюрьме. Это стресс высочайшей пробы… Последние годы он долго ухаживал за женой, больной раком, похоронил ее. И вдруг здрасте! Вспомнил про однокурсницу Маечку, которой в молодости благополучно сломал жизнь. Написал в «Одноклассниках», мол, никогда тебя не забывал и всегда помнил. И она, перестав нормально есть и общаться с подругами, немедленно согласилась на его приезд и считала дни до встречи.

Ну чем ей плохо одной? На работе ценят и не отпускают – и это в 69 лет. Недавно в отделе сократили молодую женщину – инженера-химика, а ее, пенсионерку, не только не оставили, но еще и зарплату повысили. Дочки Маечки худо-бедно, но с мужьями живут. Старшая, правда, на грани развода: семейная пара то сходится, то разводится, но пока живут. Мне очень нравится, как подруга отвечает на вопрос: «Ну как у девчонок семейная жизнь?» – «С утра вроде жили».