Шаг вправо, шаг влево: от Америки до Борнео

«Капитан», когда мы, прощаясь, вручили полную сумму, принял ее спокойно, не выказывая особенной радости: «Ну передумали, значит, захотелось». Жена, дождавшись, когда мы спустимся по досточке на травянисто-глиняный берег, поднялась со своим узелком на палубу.

– Пока не забыла, надо кое-что записать, – заметив на одной из скамеек набережной свободное место, попросила я Ирину. – Значит, так. Как ты сказала, ему сейчас сорок лет. – Я неуклюже начала вычислять столбиком даты. – Получается, что он родился в 1968 году… – Я замолчала. – Но Пол Пот пришел к власти в 1975, а страну освободили в 1980.

Мы растерянно смотрели друг на друга.

– Но вообще-то он не называл точной даты, сказал, что ему около сорока лет.

– Ну, допустим, тридцать восемь. Тоже мало что меняет. Тогда он родился в 1970… То есть при Пол Поте он, конечно, жил. Вот только ему никак не могло быть полтора года, когда убили мать. К тому моменту ему исполнилось пять лет.

– Кхмеры часто считают не по году рождения, а по году зачатия, – напомнила Ирина.

– Тем более не получается. И если «на руках матери» в полтора года, тогда он никак не мог рыть окопы….

Мы попробовали «подогнать» цифры. Все равно связать концы с концами никак не удавалось. На какой-то миг я почувствовала себя как «старик и море» – с ускользающим из рук уловом.

– Он так красочно описывал, как его забрызгало кровью, что мне даже в голову не приходило просить уточнить год, – огорченно проговорила Ирина. – И потом он не пытался вызвать сочувствие. Я ведь сама его начала выспрашивать. Он только отвечал на вопросы. Не похоже, чтобы он спекулировал трагической историей…

Мне было жаль одного: что, потрясенные рассказом очевидца, мы не заметили сразу всех нестыковок. Может быть, все они имели какое-то простое объяснение. Но поезд уже ушел… Вернее, пароход.

– Вообще-то война длилась больше, чем пять лет, – все более убежденно говорила Ирина. – Да, Пномпень освободили раньше. Но какие-то районы до последних лет оставались во власти красных кхмеров. Сами камбоджийцы говорят о двадцатилетней гражданской войне. А наш «капитан», судя по тому, что уезжает в деревню, мог оставаться в тех районах, которые оставались в их руках до последних лет. Так что наше представление о том, что после освобождения Пномпеня все закончилось, неверно.

– На самом деле я не такая уж кровожадная. Благополучный исход меня даже больше бы устроил. – Я закрыла тетрадь и сунула ее в сумку. – Но по лицу видно, что «капитан» говорил правду. Оставим все как есть.

Уже начало смеркаться. Набережную заполнила толпа народа. Словно все пришли отметить какой-то праздник. А потом мы узнали, что это и был праздник – полнолуние, – который кхмеры по-прежнему отмечали как важное календарное событие.

Течение гуляющих на набережной постепенно отнесло нас к храму. Он был очень маленький, очень скромный. Внутри могло поместиться человека три-четыре, не больше.

Очередь из желающих стояла перед ступеньками. Сняв шлёпки, прихожане (как правило, супружеские пары или семья из нескольких человек) поднимались по ступенькам, ставили в вазы подношение – бутоны лотосов и зажигали очередную охапку ароматических палочек.

Из открытых настежь окон и из двери валил душистый дым, будто мы попали к началу пожара в небольшой парфюмерной лавке.

Выслушав молитву-благопожелание настоятеля, прихожане склоняли головы, чтобы он окропил их водой, и уступали место следующим.

Одна девушка терпеливо стояла не в очереди, а под открытым окном храма. На ней была современная джинсовая юбочка-мини и маечка с открытыми руками. Ну да! В таком виде в храм нельзя входить. Но помолиться-то надо. И выход к обоюдному удовольствию был найден. Улучив наконец свободную минуту, настоятель высунулся из окна и начал читать молитву над девушкой, сложившей перед собой ладони. Закончив, он снова скрылся внутри храма, а девушка в мини-юбке с довольной улыбкой пошла дальше.

Терпимость кхмеров проявлялась и в этом тоже. Настоятель не стал выговаривать, что она явилась в неподобающем виде, а благословил, как и остальных, побрызгав на макушку бутонами лотоса.

Кстати, именно поэтому в буддийских странах не рекомендуют гладить детей по голове. Ладонь на голову кладет тот, кто имеет право благословить.

Перекинув через плечо палку, к которой крепились корзины, продавцы ходили в толпе, предлагая разнообразные вкусности: жареных пауков и тараканов, крошечные ракушки – они расходились как наши семечки, рыбу, кокосовые орехи, ананасы и прочую снедь.

Воздушные шарики из крахмально шуршащего облака переходили в руки детишек. Какой-то малыш получил в подарок от родителей шарик в виде зеленой куклы-инопланетянки, которая была с него же ростом. Ему никак не удавалось по-братски обнять инопланетянку. Кукла перетягивала. Он то валился на нее, то она оказывался на нем. Но малыш ни разу не заплакал. И вообще в такой массе народа мы не увидели ни одного ни плачущего, ни капризничавшего ребенка. Все кхмерские дети настолько милые и очаровательные, настолько обаятельные в своей непосредственности, застенчивости и в то же время открытости, что тогда я и начала понимать, почему их так охотно усыновляют.

Мы уже собирались двинуться дальше, но нас окликнула женщина, перед которой стояли клетки, где на жердочках трепетали коричнево-серые комочки птиц, похожие на наших воробьев. За небольшую мзду мы могли освободить пленников, совершить благодеяние и заработать скромную пунью (заслугу), чтобы улучшить свою карму.

Поторговавшись для приличия (я снова изображала непреклонную локсрей), мы заплатили требуемую сумму (очень небольшую), и женщина, сунув руку в клетку, вручила нам мягкие пушистые комочки. Я открыла ладонь. Птичка продолжала сидеть, сложив крылышки.

– Надо подбросить в воздух – сказала женщина, жестом показывая, как это сделать, так что и перевода не требовалось.

Только после этого птичка, расправив крылья, взмыла в воздух. А следом за ней и та, что выпустила Ирина.

Нет, никаких иллюзий насчет «благодеяния» мы не питали. Конечно, все они дрессированные. И тотчас направились к себе, чтобы, добравшись до нужного места, нырнуть в точно такую же клетку. Но по крайней мере они могли насладиться кратким мигом свободы не очень длинного перелета: все лучше, чем тесниться на жердочках в забитой собратьями по неволе клетке. Пусть разомнут свои крылышки до возвращения хозяйки.

Чуть дальше – в том месте, где стояло здание музея, устроилась группа иностранцев. Они смотрели на темную стаю птиц, с гомоном круживших над зданием. Мы остановились рядом с ними.

После наперсточного набора птиц в Москве – воробьи – вороны – голуби, голуби – воробьи – вороны – я невольно приготовилась насладиться щедрым щебетом южной страны. Днем особенного изобилия пернатых в городе мы не заметили. Видимо, они оживали к вечеру, когда спадала жара.

– Это летучие мыши, – сказала Ирина.

И в самом деле. Резкие вскрики и сам полет – рывками – отличался от плавных линий перемещения птичьей стаи.

Весь день они висели в укромных нишах музея мумиями забытых рассеянными посетителями зонтиков, но с наступлением вечерней прохлады складные крылья с коротким шорохом расправлялись, и они вылетали наружу. Их пронзительные вскрики зрителей из фильма ужасов кромсали мягкую тишину южной ночи на неровные лоскуты. А я до того вечера почему-то считала, что летучие мыши летают совершенно бесшумно.

– В студенческие годы у меня была встреча с летучей мышью, и тогда я почему-то жутко испугалась.

– Она тоже вот так летала?

– Напротив. Я обнаружила на туалетном сидении что-то черное, непонятное, выскочила и позвала на помощь коменданта. Он подставил палку, мышь, будто дрессированная, перебралась на нее, и он вынес ее наружу. И чего я тогда перепугалась, не знаю.

– А в твои студенческие годы птиц тоже было мало, как и сейчас?

– Не помню.

Позже, уже недели через две, когда мы добрались до побережья Сиануквиля и встретились с Николаем Дорошенко – владельцем ресторана «Снейк-хаус», знатока местной фауны, – он объяснил, почему «здесь птицы не поют, а цветы не пахнут»: «Это у нас, в России, весна короткая, надо спешить. В Камбодже половина деревьев цветет в сухой сезон, а другая – в период дождей. Так что весна – круглый год. Торопиться некуда, нет необходимости. Но в сезон дождей птицы все же поют. И вот тогда становится заметно, как их много».

А пока… пока нам пришлось ограничиться вечерним выступлением перед публикой летучих мышей.

Что касается звукового сопровождения, то его с лихвой восполняло скрипичное стокатто цикад, чмоканье крошечных геккончиков и вопросительно-подбадривающие возгласы геккона покрупнее.

– О’кей? – спрашивал он сам себя и отвечал, – О’кей, о’кей, о’кей!

Как-то сидевший неподалеку от нас кхмер начал считать, сколько раз прозвучит это «о’кей». Оказалось, что если больше семи, то это к удаче. Так что кукушкой в Камбодже работает геккон токи.

Ангкор! Еще Ангкор!

Наши «начинания», которые должны были «закончиться успешно», если верить предсказанию дворника, пока состояли в том, чтобы добраться до храмового комплекса Ангкор – восьмого чуда света, как его неизменно называют. Мы купили билеты на «Ракету», чтобы вкусить все удовольствие от поездки по озеру Тонлесап, которое огромной каплей на зеленом листе лотоса застыло посреди долинной Камбоджи. С этим озером связана легенда о происхождении страны.

Некий пришелец – индийский царевич – увидел прекрасную девушку – дочь Царя Нагов (Змей) – и влюбился в нее. Наг не стал противиться союзу иноземца и дочери. Он выпил всю воду, которая покрывала землю, оставив только озеро Тонлесап, чтобы молодым было где жить и царствовать. От этого союза пошел народ кхмеров.

В отличие от нас, кхмеры не видят ничего зазорного в том, что первым царем страны оказался варяг. Ученые не устраивают диспуты, что на самом деле пришелец никакой не инородец, а самый что ни на есть исконный кхмер. Даже летоисчисление ведется одновременно по солнечному (женскому) календарю и по лунному (мужскому).

– Нынешний король – потомок представителей солнечной династии, если я не ошибаюсь, – заметила Ирина. – Один из наших выпускников проследил родословную, основываясь на официальных данных, и составил генеалогическую таблицу.

Выезжать надо было рано, еще в сумерках. Световой день в Камбодже начинается примерно в шесть утра и заканчивается тоже в шесть вечера. Сразу после захода солнца, как и везде на юге, мягкая глубокая тьма падает как густая кисея, затканная затейливым серебристым узором звезд.

Тектонический сдвиг по времени и температуре еще сказывался, ведь мы встали в час ночи по-московскому. И в первые дни я ощущали себя Вием, только некого было попросить поднять отяжелевшие веки.

Подрагивая от плотно-резиновых ударов воды, «Ракета» рванулась вперед. До Сиемреапа – небольшого городка, где останавливаются туристы и уже оттуда совершаются вылазки в храмовый комплекс, – мы добрались только часам к четырем (что позволяет представить себе размеры озера!). Местный люд тратит на такой переезд гораздо больше времени – почти целый день, поскольку предпочитает брать билеты на более дешевые суда, напоминающие баржи. Наша «Ракета» обогнала и оставила далеко позади себя не одну такую тихоходную, но зато вместительную баржу, набитую до отказа народом с тюками, вьюками и прочим скарбом.