Когда возвращается любовь

Однажды на рассвете началась гроза. Я проснулась: ни Владимира, ни лошади рядом не было. Я крепко прижала Аррона к себе и начала молиться. Поскольку мы спали прямо на земле, нам негде было укрыться от дождя, ярость которого с каждой секундой всё усиливалась. Мой мозг отказывался думать о том, почему Владимир не с нами и что теперь мне надо делать. Я оцепенела. Вдруг раздался оглушительный треск, и дерево, стоявшее чуть поодаль от нас, развалилось на две части прямо на моих глазах – в него ударила молния. Вмиг начался пожар. По моим щекам покатились безудержные слёзы, Аррон тоже заплакал. Казалось, Боги прокляли меня за то, что я убежала от своего законного супруга.

«Ослушалась! Ослушалась! Ослушалась!» – рассерженный голос отца брюзжанием застучал в моей голове. – «Негодница! Ты предала нас: и меня, и себя!»

«Себя предала, предала, себя…» – чувство вины выедало из меня последний рассудок.

«Беглой суке сучья смерть!» – хохот Гарольда вбивал корабельные гвозди в мои мокрые виски.

У меня сильно закружилась голова, я была на грани потери сознания. Ещё крепче я прижала к своей груди Аррона, пытаясь максимально укрыть его своим телом. В шуме бушевавшей стихии я не услышала, как кто-то подошёл ко мне сзади и обнял. Я вздрогнула. Это был Владимир:

– Моя королева, лошадь убежала, учуяв приближающуюся грозу. Я хотел её найти. Нам нельзя здесь больше оставаться, – он был краток и чёток.

– Давай хотя бы подождём, когда закончится дождь, – всё ещё оцепеневшая, я едва смогла выговорить свою просьбу.

– Нет, – возразил он со спокойной уверенностью, – слишком опасно. Скоро граница. Они будут прочёсывать каждый уголок. Я возьму маленького принца к себе. – Владимир достал из своей сумки поводья от первой лошади и с помощью них закрепил Аррона у себя на спине.

Мы шли быстро, несмотря на хлеставшую по щекам грозу. Я не знаю, как Владимир определял, куда идти. Земли его народа начинались там, где громадные секвойи сменяют столетние дубы. Я никогда не видела секвой и не могла определить, далеко ли ещё до них. Но судя по тому, что Владимир ускорил шаг, я надеялась, что мы близко.

Дождь уже стихал. Мы сели на совсем короткий привал, я стала кормить остатками хлеба Аррона, как вдруг неизвестно откуда к нам подошла большая чёрная собака.

– Не делай резких движений, – Владимир тихо встал.

Всё случилось очень быстро: два зверя бросились друг на друга – один из них завыл, а второй вынул из этих объятий свой окровавленный кинжал.

– Это боевой пёс. Они рядом. Если хочешь жить, беги! Беги так, как будто это твой последний день на этой земле.

***

– Меня зовут Дельфания, – я ответила Ахмару на языке, которым он со мной говорил.

– Я знаю, кто ты и от чего ты убежала, – Ахмар протянул мне мой золотой медальон – Луна в Солнце. – Со мной ты в безопасности.

Глава 9. Душа

Сожалела ли я когда-нибудь о том, что делала? Нет, не сожалела. Но сожалела о том, к чему потом всё это приводило. То ли любовь так опьяняет, то ли её жажда толкает людей на безрассудство. Я всегда старалась поступать так, как чувствовала воля внутри меня. Тогда я не понимала, что значит быть этой волей сломленной, что значить подчиняться своей силе и что значит эту силу в себе укрощать. Но я познала всё.

Камень, брошенный в море, никогда не возвращается на место, откуда его подняли. Удивительно, но и у камня есть путь, который волею неведомых ему сил продолжается. Мой путь сделал очередной поворот и остановился, хотя вокруг меня продолжала свой привычный ход буйная разноцветная жизнь. Остановка – это всего лишь иллюзия. Иллюзии кончаются, когда гаснет свет внутри тебя. Мой свет горит, но если я закрываю глаза, я не вижу темноту, я вижу свою суть.

Я выбрала это место: кишащий лес, одинокая хижина, неумолкающая Атлантика. Я сделала эту точку своей силой, моментом созерцания. Мне здесь просто хорошо, меня здесь никто не найдёт, никто не потревожит. Когда-то это место было моим изгнанием, потом спасением, стало раем, потом адом, чтобы снова вернуться на круги своя, пока этот круг сам собой не разомкнётся. Как оказалось, всё во благо для меня. Потому что когда ты постигаешь смысл, смерть более не страшна, потому что смерть – это уже заложенная в тебя частичка. Но я находилась сейчас не в ней, я была в своей вечности. Это и не смерть, как я когда-то её видела, это и не после смерти, куда я улетаю, лишь только умолкнет ритм моего сердца. Моё сердце сейчас не молчало, оно билось, а в сознании я слышала ровный шум бегущей по моим венам крови.

Я не гадала, померкнет ли когда-нибудь моя звезда, меня это вообще сейчас не беспокоило. Три жизни вновь сплелись в одну. Будто я опять не выучила все свои уроки! Что будет, если я уйду? Что будет, если я останусь? Придётся ли мне снова вставать на этот путь? И кто всё это решает? И кто сплетает воедино нити? И кто потом их расплетает так, что концы теряются в текущем неизвестно куда времени? Один шанс на миллион – это много или это удача? Если это всё-таки удача, то держу ли я её за хвост или я хватаюсь лишь за маленькое её пёрышко?

Когда я не могла найти в себе ответы, я просто слушала пространство вокруг меня. Именно это я сейчас и делала. Атлантика мне улыбалась, но я никак не могла расшифровать смысл её загадочной улыбки. Я посмотрела наверх и впустила в себя все звёзды, которые смогли вместиться на крошечную по сравнении с ними сетчатку моих глаз.

***

– Ахмар, забери меня отсюда! – Я плакала.

– Лиз, успокойся, тебе пока лучше оставаться здесь под присмотром врача, – Андреас держал меня за плечи, пытаясь укротить мои порывы.

– Ахмар, они пытают меня, – я с силой сбросила с себя его руки. – Они мне что-то дают, я падаю в белую бездну, там холодно, и там нет тебя, никого… Даже себя я там не вижу, но я падаю туда, – я бросилась к окну, чтобы удостовериться, что там ничего нет. – Видишь этот туман? Это не туман, это… это…

– Лиз, – ко мне подошёл Андреас, там нет никакого тумана, это просто солнечный свет.

– Нет! – Я резко убрала его руку с моего плеча. – Ты же обещал, – я обернулась к нему, – что будет всё хорошо! Ахмар, ты обещал мне!

– Элизабет, – Андреас произнёс очень сдержанно, – я – Андреас, твой муж. У нас есть сын, Рич, – он прикусил свою нижнюю губу. – Мы тебя очень любим, – добавил он, готовый сам разрыдаться.

– Нет, нет, нет, Ахмар, ты же Ахмар, мой Ахмар, – я кинулась к двери, повернула вправо ручку, но дверь оказалась запертой. Тогда я дёрнула ручку ещё раз и ещё, и ещё…

– Остановись!

Андреас подскочил ко мне и убрал мои руки от двери. Я взглянула на него. Он смотрит на меня и не говорит ни слова.

«Мы наконец-то вместе, как он и хотел. Но почему он не берёт меня с собой? Почему он оставляет меня здесь? Почему он хочет, чтобы я снова туда падала?» – моё балансировавшее на тонкой грани сознание не давало никакого ответа, который бы я была в состоянии понять. – «Почему он молчит? Он умер!? Он умер! О нет!» Боль от нахлынувших с новой силой эмоций просто взорвала меня изнутри:

– Ахмар, не умирай! – я повисла на Андреаса, крепко обвив его шею своими руками. – Не умирай, Ахмар, нет…

– Лиз, Ахмар – это твоя выдумка, – Андреас пытался отстранить меня от себя. – Его нет! – он вскричал, но тут же осёкся.

«Этого не может быть… Зачем он мне врёт?»

Андреас быстро пересёк палату и нажал на красную кнопку, вмонтированную в изголовье кровати. Практически сразу вошла медсестра.

– Ей плохо, – сказал Андреас.

Медсестра всё и так поняла:

– Помогите мне.

«Нет, нет, нет…» – мой ум бился в агонии, мои конечности словно парализовало.

Андреас заблокировал мои руки, а медсестра, уже дышавшая на меня белой бездной, вколола мне в плечо очередную инъекцию. Всё расплылось перед глазами. Я вылетела из своего трясущегося тела…

Андреас ехал домой по автостраде. Дорога шла через лес. Говорят, когда-то здесь росли великие секвойи. Солнце скрылось за тучами, но с самого утра ни капли не упало с однотонной серой массы, в которую превратилось небо. Он остановился, припарковав машину у обочины.

«Иди в лес», – я шептала ему из своего пространства, – «иди».

Он открывает дверцу, ставит ногу на землю. В нерешительности.

«Иди», – подталкиваю я.

Выходит из машины и направляется в лес. Всё замерло вокруг. Кроме меня никто не слышит его шаги. Хруст тонких веток, шелест мертвых листьев. Он замедляет шаг, садится на корточки перед высоким дубом. Обхватывает голову руками, пальцы с силой давят на виски.

«Давай», – умоляю я.

Он резко встаёт, морщась как от сильной боли. Смотрит на окружающие его деревья. Делает глубокий вдох, ещё один, будто не может надышаться.

«Давай. Поплачь. Больше нельзя всё это держать в себе», – я мягко направляю поток своих мыслей ему в затылок в надежде, что он всё-таки меня услышит. «Хорошо», – я улыбнулась.