Ночь с дьяволом

Ну что ж, так оно и есть, а правда глаза режет, не так ли? Здесь, дома, ситуация была ничуть не лучше, чем в Лондоне. Разве что обстановка была более знакомой. Как видно, не только светское общество, но и представители нетитулованного мелкопоместного дворянства всегда могли найти причину для того, чтобы смотреть на нее свысока. Фредерика вдруг почувствовала себя такой же неполноценной в Эссексе, как и в Лондоне. В ее душе словно что-то надломилось, и плетка в ее руке как будто сама по себе нанесла безжалостный удар по декоративному вечнозеленому кустарнику, так что в воздухе закружились оборванные листья. Она вдруг почувствовала странное удовлетворение оттого, что дала выход своей ярости. Она устала быть такой безупречной, такой уравновешенной, такой, черт возьми… сдержанной! И Фредерика, продолжая быстро подниматься по террасам, снова и снова наносила удары по зарослям кустарника, окаймлявшим дорожки и лестничные марши.

– Он меня не любит! – шипела она, нанося удар по можжевельнику, росшему слева. – Нет! Нет! И нет! – Следующей жертвой пали кусты форзиции, ветки которой разлетелись в разные стороны. За ними следом взлетели и скрылись в ночи обломленные ветви тисового дерева. Острый запах хвои висел в воздухе, а она продолжала продвигаться вперед, срывая свой гнев на кустарниках, которые в свете луны попадали в поле ее зрения. Она почувствовала, что слезы близки. Ох, Джонни! Она-то думала… Он говорил…

Но очевидно, все было совсем не так.

В мае он должен будет жениться на своей кузине. По приказу своего отца, так он сказал. Он безумно любит Фредерику, всегда любил ее, но в случае неподчинения его грозили лишить наследства, а этим он не мог рисковать. Ведь тогда у него не будет ни земельных угодий, ни чудесного дома.

Фредерика напомнила ему, что за ней дают щедрое приданое, но все было бесполезно. Возможно, у его кузины приданое было еще больше? Комок, образовавшийся в горле, не позволил ей задать этот вопрос. И Джонни с печальной улыбкой поднес ее руку к своим губам и распрощался с ней навсегда.

Однако Фредерика умела слышать то, что осталось невысказанным. Ее кровь была недостаточно голубой – вернее, недостаточно английской – для добропорядочного помещика Эллоуза. А Фредерика, несмотря на титулы ее кузенов, на деньги и влияние, была незаконнорожденной, то есть, попросту говоря, осиротевшим ублюдком, рожденным иностранкой. Кем хуже этого можно еще быть в Англии? По крайней мере так ей сейчас казалось.

Она почти добралась до верхней террасы, которая была обнесена низкой каменной стенкой с самшитовыми деревцами по бокам. Возле двери черного входа все еще горел, свешиваясь с крюка, фонарь, освещавший слабым желтым светом каменные плиты, которыми был вымощен двор. Подняв над головой плетку, она нанесла последний безжалостный удар по ближайшему самшитовому деревцу.

– Боже всемогущий! – воскликнул хрипловатый мужской голос.

Фредерика отскочила назад, зажав рукой рот.

Из-за самшита появилась широкоплечая темная фигура человека, руки которого лихорадочно застегивали ширинку брюк.

– Черт побери, Фредди! – пророкотал мужчина, не выпуская изо рта тлеющего окурка манильской сигары. – Видно, ты решила довести человека до апоплексического удара, а?

До смерти перепуганная Фредерика чуть наклонилась вперед, вглядываясь в темноту. Потом, когда он наконец застегнул брюки, она увидела знакомое золотое кольцо-печатку, словно подмигнувшее ей в лунном свете.

– О Господи! – простонала она. – Бентли Ратледж, это ты? Что, скажи на милость, ты здесь делаешь?

Ратледж грубо хохотнул и застегнул последнюю пуговицу на брюках.

– А как ты думаешь, Фредди, любовь моя? – Вынув изо рта зажатую в зубах сигару, он присел на каменную стену. – Постарайся в следующий раз хотя бы предупредить.

– Стыдись, Ратледж! Неужели Тесс забыла поставить ночной горшок под твою кровать?

Если не считать первого шока от неожиданности, Фредерика была не слишком смущена. Ратледжа она знала, кажется, всю свою жизнь. Он был лучшим другом ее кузена Гаса и всеобщим любимцем в Чатем-Лодж, где обычно бывало полно гостей. И хотя тетушка Уинни не раз говорила, что он отъявленный повеса, глаза у нее при этом всегда весело поблескивали. Фредерика окинула Ратледжа взглядом с ног до головы. Уинни еще кое-что о нем говорила. Это были такие вещи, которые не предназначались для ушей незамужних молодых леди.

* * *

Однако Фредерика их подслушала и ни на минуту не усомнилась, что все это чистая правда. Ратледж был высокий красивый парень с нежным взглядом карих глаз, озорной улыбкой и густыми темными волосами, которые всегда носил чуть длиннее, чем положено. Теперь, задумавшись над этим, она поняла, что он, кажется, становится красивее с каждым годом. И выше. И шире в плечах. А какой он сильный! Она помнит, как в День рождественских подарков [3 - Второй день Рождества. В этот день принято дарить подарки друг другу, одаривать деньгами прислугу, почтальона и т.п.] он поймал ее под венком из омелы. Обхватив ее своими ручищами за талию, так что большие пальцы почти соприкоснулись, он без малейшего усилия поднял ее в воздух и стал кружить, целуя – да еще не как-нибудь, а в губы.

Но это абсолютно ничего не значило. Каждый год во время рождественских праздников Ратледж ловил и целовал всех леди: тетю Уинни, кузину Эви и даже Зою, которую никто, кроме него, не осмеливался целовать, потому что хотя она тоже была незаконнорожденной, но ее отцом был могущественный лорд Раннок. Однако в этом году Ратледж поднял Фредерику в воздух, когда в комнате никого не было. И он не чмокнул ее, как обычно, в щечку. Он как-то странно споткнулся и чуть не забыл покружить ее, а поцелуй его стал вдруг удивительно нежным. Потом он, глядя ей прямо в глаза, медленно опустил ее вниз. И когда ее ноги коснулись пола, Фредерике почему-то стало жарко. Но Ратледж сразу отвернулся. И больше уже не целовал ни ее, ни кого-нибудь другого под венком омелы.

Не странно ли, что сегодня ей вдруг вспомнился этот случай? Ведь у нее такая трагедия. Горечь, вызванная поступком Джонни, вновь нахлынула на нее.

– Извини, что испугала тебя, Ратледж, – пролепетала она, неловко теребя руками плетку, – но сейчас уже за полночь. Не пора ли тебе лечь в постель?

– Это мне пора? – удивился он. В лунном свете блеснули в улыбке его очень белые зубы. – А как насчет тебя, моя милая? Почему ты так поздно тайком пробираешься из конюшни? Кто этот счастливчик?

У нее на мгновение перехватило дыхание..

– Не твое дело! – сердито обрезала она.

При этих словах Ратледж соскользнул со стены, на которой сидел, и встал перед ней, слегка покачиваясь.

– Полно тебе, Фредди, не сердись, – попросил он, затаптывая каблуком окурок сигары. – Это ведь юный Эллоуз, не так ли? И почему это парням из Кембриджа так везет?

Его насмешливое замечание, словно острый нож, ранило ее в самое сердце. Фредерика для устойчивости ухватилась рукой за перила лестницы.

– Почему ты всегда дразнишь меня, Ратледж? – спросила она, изо всех сил стараясь не расплакаться. – И почему ты появляешься здесь только тогда, когда тебе надо избежать какого-нибудь скандала? Или гнева чьего-нибудь мужа? Если уж говорить о скандале, то почему ты бродишь в одиночестве по цветникам? Не можешь найти компанию получше, чем моя?

В свете фонаря Ратледж приподнял бровь и с непринужденной фацией приблизился к ней.

– Я всего лишь докуривал сигару, Фредди, – ответил он тихо, без тени насмешки. – Мы с твоим кузеном поздно вернулись из «Объятий Роутема» – вот и все. Гас решил немного прогулять Трента по террасе. А потом они с Тео отвели его в постель. Завтра бедняге наверняка придется расплачиваться за свои грехи головной болью.

Фредерика, прошелестев юбками мимо Ратледжа, стала подниматься по трем последним ступенькам.

– Его грехи? – эхом отозвалась она, уже повернувшись к нему спиной. – А все остальные, как я догадываюсь, чисты и невинны, словно только что выпавший снег?

– Сдаюсь, Фредди! – рассмеялся Ратледж и, легонько схватив ее за плечо, развернул лицом к себе. – Какая муха тебя сегодня укусила?

И тут он заметил слезы на ее глазах. Фредерика поняла это, когда увидела, как в его глазах медленно погас смех.

– Ох, Фредди, что случилось? – пробормотал он. Подушечкой большого пальца он прикоснулся к ее щеке под глазом. – Ты плачешь? Почему? Кто тебя обидел? Назови мне этого человека, малышка. Клянусь, он не доживет до рассвета.

Услышав это, Фредерика издала какой-то сдавленный звук – то ли рассмеялась, то ли всхлипнула. Ратледж, несомненно, мог если не убить, то избить Джонни, если бы она попросила. Из ее глаз хлынули слезы.

Ратледж поймал ее за руку и резко притянул к себе, отчего у нее слетела с головы и укатилась в траву шляпка.

– Ну, успокойся, Фредди, успокойся, – ворковал он, обняв ее сильной рукой за талию. – Не плачь, милая. Не надо плакать. Извини, что я подразнил тебя. Мне не следовало этого делать. Только не плачь.

От его сочувствия ей стало еще хуже. Или лучше. Она и сама не знала. Но, рыдая, она обхватила его руками за шею. Ратледж положил руку ей на спину и стал поглаживать ее. Рука у него была тяжелая, сильная, а Фредерике отчаянно нужно было, чтобы именно теперь кто-нибудь ее поддержал. Пусть даже это будет Бентли Ратледж, самый отъявленный шалопай во всем христианском мире. Его нельзя было не любить, и, несмотря на его скверную репутацию, ей всегда было с ним удивительно хорошо. Он никогда не был ни-заносчивым, ни надменным, ни равнодушным. Он был просто… Бентли.

– Успокойся, успокойся, – приговаривал он, похлопывая ее по спине.

– Ах, Бентли, я так несчастна! – всхлипывала Фредерика. И тут она позволила себе невиданную роскошь уткнуться лицом в лацканы его сюртука и совсем распустить нюни. От него пахло лошадьми, табаком и бренди – сразу чувствовалось, что это мужчина.

Эта мысль возникла словно гром среди ясного неба и ошеломила ее. Ее тело вновь сотрясло рыдание. Ратледж в ответ, пристроив ее голову под своим подбородком, крепко прижал ее к себе.

– Что произошло, Фредди? – прошептал он, прижимаясь губами к ее волосам. – Кто-нибудь обидел тебя? Кто? Старине Бентли ты всегда обо всем можешь рассказать.

И в это мгновение она поняла, что он прав. Бентли Ратледж был именно таким джентльменом, которому можно довериться, потому что он, несомненно, повидал в жизни немало зла и к тому же умел держать язык за зубами.

– Это… Джонни Эллоуз, – пробурчала она. – Он не хочет жениться на мне.

Она почувствовала, как его рука перестала двигаться и пальцы прижались к ее спине.

– Пропади он пропадом, этот двуличный пес! – тихо выругался Бснтли. – Ведь он бегал за тобой с тех пор, как ты перестала заплетать косички.

– Я знаю, – хныкала Фредерика, уткнувшись в сюртук Ратледжа. – А теперь его отец говорит, что он должен жениться на своей кузине!

– Вот как? Его отец так говорит? – с издевкой в голосе пророкотал Ратледж. – Его отец просто надутый осел. Эллоуз тебя не стоит. Куда ему! Мы с Гасом всегда это знали. А теперь еще он оказался слабовольным ничтожеством.