Ночь с дьяволом

Ночь с дьяволом
Лиз Карлайл

Дьявол #1
Выходить замуж бессмысленно – такой вывод сделала хорошенькая гордячка Фредерика д'Авийе, чудом пережившая и смертельную скуку лондонской «ярмарки невест», и предательство честолюбивого поклонника.

Остается только одно – навеки остаться старой девой… но перед тем провести ночь страсти в жарких объятиях самого знаменитого соблазнителя Англии, сэра Бентли Ратледжа.

Дерзкий план, воплощенный в жизнь., с небольшим «но»: Бентли, впервые в жизни познавший сладость и муки истинной страсти, вовсе не намерен стать случайной игрушкой женщины, которую полюбил!

Лиз КАРЛАЙЛ

НОЧЬ С ДЬЯВОЛОМ

Пролог,

которым мы начнем наше скорбное повествование

Верите ли вы в абсолютную правдивость предостережений, поверий или даже нравоучительных историй, которые передаются в семьях из поколения в поколение, словно фамильное столовое и постельное белье? Великий Бард [1 - Бардом с Эйвона называют Шекспира. – Здесь и далее примеч. пер.] сказал однажды, что мир – театр, а мы, смертные, всего лишь актеры. Если вы, как и многие среди нас, согласны с этим высказыванием, то неправедная жизнь Рэндольфа Бентема Ратледжа может показаться некоторым из вас комедией, а другим – трагедией, в зависимости от точки зрения каждого.

Соучастники его дебошей воспринимали жизнь как комедию, пока не кончались деньги. Для его жены, детей и должников это была трагедия с многочисленными вызовами актера на аплодисменты. Однако сам этот джентльмен (это понятие следует использовать в широком толковании) со смехом заявил однажды, что на самом деле его жизнь является всего лишь одним большим фарсом, так что правильнее всего было бы озаглавить его жизнеописание «История одного распутника», если бы это заглавие не стащил у нас из-под носа какой-то прыткий художник-карикатурист, который, по всей вероятности, обречен сгинуть во мраке неизвестности.

История этого семейства и впрямь началась очень давно, лет за восемьдесят до появления здесь Вильгельма Завоевателя, когда один честолюбивый крестьянин из захолустного городка под названием Чиппен-Кампден погрузил свои пожитки в скрипучую старую повозку, запряженную волом, и отправился в глубь страны.

Причины, побудившие его предпринять это путешествие, потомству неизвестны, однако, учитывая, что в те времена большинство саксонских крестьян проживали от рождения до гробовой доски на одном месте, это был чрезвычайно смелый поступок. Нам известно, правда, что далеко он не уехал – отъехал всего на двадцать миль к югу по прямой, – однако этому расстоянию предстояло навсегда изменить судьбу его семьи.

Путешественника звали Джон из Кампдена. В легенде говорится, что, добравшись до зеленой долины Коулн-Ривер, он остановился на покрытом, словно ковер, сочной зеленью участке поймы, распряг вола, разгрузил телегу и глубоко всадил лопату в плодородную землю. Так началось восхождение его семьи к высшему слою сельской аристократии.

Каким образом простой саксонец стал обладателем завидной земельной собственности – добыл ли он ее честным трудом, или путем хитрых махинаций, или, возможно, даже в результате брака по расчету, – нам неизвестно. Однако в течение последующих веков его потомки трудились не покладая рук, чтобы построить прочные дома, опрятные деревеньки и хорошие «шерстяные» церкви, которые назывались так потому, что каждый камень в их фундаменте и каждая свеча были оплачены самой распространенной в этих местах валютой-деньгами, вырученными от продажи шерсти котсуолдских овец.

Шесть столетий спустя, когда из названия Кампден давно исчезла буква «п» и оно превратилось в Камден, другой Джон решил претворить в жизнь еще один грандиозный план. Он использовал «шерстяные» деньги для строительства хорошего помещичьего дома на том самом месте, где, согласно легенде, его предок впервые всадил в землю свою лопату, повернув тем самым колесо фортуны. Как и все подобные дома в той местности в то время, дом был построен из светло-коричневого камня и был так изящен, так величествен и столь идеально пропорционален, что деревенские жители взирали на него с благоговением. И он того заслуживал. Чалкот-Корт с зубчатыми стенами, снабженный бойницами, с крутыми высокими крышами, в тени которого стояла приходская церковь Святого Михаила, напоминал своим видом о богатстве, могуществе и влиянии, которые приобрело это честолюбивое семейство.

Однако капризной фортуне было угодно отвернуться от семейства Камденов. Когда почти два столетия спустя в Чалкоте родился еще один Джон Камден, он, даже не подозревая об этом, принес с собой период серьезной нестабильности. Хотя в деньгах недостатка не ощущалось, эпидемии оспы, чумы, а также гражданские смуты вырвали из генеалогического древа этого семейства целые ветви. И этот последний Джон Камден оказался неудачником, который потратил четыре десятилетия и сменил почти столько же жен, пытаясь заполучить наследника для умирающей династии, пока чуть не скончался от серьезного приступа.

Он очнулся два дня спустя в своей просторной спальне с цилиндрическим сводом и увидел своих близнецов-дочерей – Элис справа и Агнес слева, – склонившихся, словно два скорбящих ангела, над тем, что, как догадывался Джон Камден, должно было стать его смертным одром. Матрас был таким узким, что мягкие пушистые волосы девочек, соприкасаясь, путались между собой. Старику показалось, что они мешают ему дышать, и он жестом приказал им уйти. Будучи послушными детьми, они сразу же вскочили на ноги. Однако так уж получилось, что гребень Элис зацепился за волосы Агнес, и им пришлось долго возиться, чтобы отцепиться друг от друга.

Понаблюдав в немом изумлении за этой схваткой, старик вдруг решил, что это знамение Божье. Собрав последние силы, Джон Камден послал в Оксфорд за своим стряпчим. Он составил сложное завещание, оставлявшее зияющую рану в середине его наследства. Собственность, которой его семейство владело в течение восьми столетий, предстояло разделить на две части. Элис, которая была на четверть часа старше своей сестры, получила ту часть, на которой стоял Чалкот.

Более отдаленная часть должна была отойти Агнес, молодой женщине, которая была скорее благоразумной, нежели приятной.

Джон Камден высказал единственное предсмертное пожелание: потомство его дочерей должно заключать родственные браки, чтобы в конце концов воссоединить фамильную земельную собственность. Но самое главное – земля должна была всегда оставаться во владении семьи. Он поклялся, что в противном случае его душа никогда не найдет покоя.

Элис оказалась более сметливой. В первую же неделю своего первого сезона она положила глаз на молодого человека, которого все, кто его знал, считали самым привлекательным и самым распутным джентльменом в Англии. Элис была богата, глупа и безумно влюблена, и едва успели отзвонить ее свадебные колокола, как Рэндольф Ратледж принялся проматывать результаты восьми сотен лет тяжкого труда.

К тому времени как в результате печальной ошибки, которой можно было назвать этот брак, родились трое детей, воссоединять было практически нечего, поскольку от се владения почти ничего не осталось и призраку Джона Камдена негде было появляться. Что касается Агнес, то она тоже не сидела сложа руки, а удачно вышла замуж и построила на своей половине земельной собственности резиденцию, не уступавшую хорошо укрепленному замку. Все еще досадуя на то, что знаменитое родовое гнездо досталось Элис, Агнес не желала ни признавать своего пользующегося дурной репутацией зятя, ни сочувствовать страданиям своей сестры.

– Ну что ж, как видно, нам не удастся хорошо продать этот проклятый дом, – сказал как-то раз дождливым вечером Рэндольф своей жене, взглянув сквозь окно гостиной на передний двор Чалкота. – Ведь только человек с куриными мозгами может пожелать жить в таком сыром и мрачном месте.

Элис устало откинула голову на спинку обитого парчой дивана.

– Но сейчас весна, Рэндольф, – возразила она, перемещая грудного младенца к другой груди. – Кэм говорит, что надо благодарить Бога за весенние дожди. А кроме того, мы не можем продать Чал кот. Мы даже заложить его не можем, потому что папино завещание не позволяет этого сделать. Когда мы поженились, ты знал, что когда-нибудь все перейдет к Кэму.

– Перестань распускать нюни по поводу того, что будет когда-нибудь, Элис, – с горечью проговорил Рэндольф, падая в кожаное кресло. – Твой замечательный маленький принц получит все это довольно скоро, потому что, клянусь, если я в ближайшее время не раздобуду наличные, я умру от скуки.

Элис окинула его усталым взглядом.

– Мог бы побыть немного с Кэмом или Кэтрин, – предложила она, переводя взгляд на старших детей, склонившихся над столом для игры в триктрак в дальнем углу комнаты. Юноша сидел, вытянув под столом длинные ноги в сапогах, а девочка болтала ногами. Рядом с ними на полу стояла одна из десятка медных кастрюль. Увлеченные игрой, дети, казалось, не замечали раздражающего шлепанья капель с потолка: крыша над их головами протекала.

Рэндольф, презрительно фыркнув, повернулся к жене.

– Дорогая моя, я и не подумаю вмешиваться, – сердито проворчал он. – Этот мелкий землевладелец – дело твоих рук. И я молю Бога, чтобы он стал тем спасителем, каким ты надеешься его увидеть, вбив себе в голову, что это поместье обязательно нужно спасать. А что касается девочки, то она весьма привлекательная малышка, хотя…

«Но она еще ребенок», – хотела возразить Элис Ратледж, но промолчала, не в силах преодолеть смертельную усталость, которая преследовала ее после родов. Она закрыла глаза и, должно быть, ненадолго задремала, как это часто случалось с ней в последнее время. Ее разбудил недовольный крик ребенка. Видимо, у нее не хватало молока, и малыш выражал свое возмущение.

– Ненасытный маленький дьяволенок, – хохотнув, произнес Рэндольф. – Вечно тебе мало, не так ли, дружище? С женщинами всегда так.

Элис с трудом открыла глаза. Ее муж наклонился над диваном и протянул руки к малышу. У нее не было сил ему отказать, и Элис, как это часто бывало, просто выпустила малыша из рук. Ребенок, размахивая ручонками и гукая от удовольствия, отправился к отцу.

Рэндольф быстро успокоил ребенка, энергично подбрасывая его на колене и напевая непристойную кабацкую частушку. Элис протянула руки, чтобы забрать у него сына.

– Прекрати, Рэндольф! – потребовала она. – Это уж чересчур! Я не позволю прививать ребенку твои мерзкие привычки.

Продолжая подбрасывать на колене радостного малыша, Рэндольф раздраженно взглянул на нее.

– Заткнись, Элис! – рявкнул он. – Этот ребенок мой, понятно? Певчего из церковного хора и девчонку ты уже испортила, но этого – черта с два! Только взгляни на его глаза! Взгляни на его улыбку! Видит Бог, этот парень весь в меня! У него моя натура и мои аппетиты.

– Не дай Бог! – оборвала его Элис. Рэндольф запрокинул голову и расхохотался.

– Ох, Элис, лучше уж откажись от своих претензий подобру-поздорову. Из двоих старших ты сделала то, что хотела, но у этого пухленького маленького дьяволенка мое имя и моя натура, и я поступлю с ним так, как пожелаю. Кстати, дорогая моя, – весело добавил он, окинув ее взглядом, – не думаю, что у тебя хватило бы сил меня остановить.

Элис опустила руки. Жизнь прожита зря, если не считать ее детей: Камдена, Кэтрин и малыша. Но Рэндольф прав. Прав, черт бы его побрал! Ее дни на земле сочтены, и она об этом знала. А что потом? О Боже, что будет потом?

В Кэме она развила способность к строгой самодисциплине, что позволит ему в будущем всегда поступать правильно. А Кэтрин добрый характер и неброская красота помогут со временем найти хорошего мужа, который увезет ее куда-нибудь подальше от всего этого. Но малыш, ее милый маленький Бентли? Что будет с ним, когда ее не станет? Печаль и страх вновь охватили Элис, и она заплакала.

Глава 1,

в которой предостережения миссис Уэйдеп пропадают впустую

– Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать, – пробормотала по-французски Фредерика д'Авийе таким тоном, что это изречение прозвучало как проклятие. Наверное, ей вспомнился обрывок какого-то урока французского языка, который теперь раз за разом прокручивается в голове, доводя до белого каления своей навязчивостью, словно зеленая с желтым птичка, мерно раскачивающаяся на проволоке, которую она однажды видела в витрине магазина на Пиккадилли. Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать. Что за дурацкое высказывание! И лживое к тому же.

Остановившись у двери в конюшню, она мрачно уставилась в темноту, потом расправила плечи и решительным шагом двинулась в направлении цветников, террасами спускающихся вниз. Она на ходу нетерпеливо постукивала себя по бедру рукояткой плетки. Было довольно больно, но это помогало сдерживать слезы. Хорошую же службу сослужила ей эта дурацкая поговорка! Эти слова давали ей надежду во время ее несчастного первого сезона в Лондоне. Они поддерживали ее и здесь, дома, в Эссексе, пока она с нетерпением ожидала возвращения Джонни из его «большого путешествия» [2 - В XVIII в. путешествие молодого аристократа по Франции, Италии, Швейцарии и другим европейским странам после окончания учебного заведения.].

Ну и что хорошего дало ей это ее терпеливое ожидание? Уж лучше бы она поехала в Шотландию с Зоей и малышами. А она вместо этого осталась здесь с тетушкой Уинни и мальчиками, и вот теперь между ней и Джонни все кончено. Безжалостно оттолкнув от лица ветку болиголова, Фредерика шагала по садовой тропинке, освещенной мерцающим лунным светом. Здесь, на нижней террасе, зелени было позволено непринужденно разрастись, образовав густые заросли. Вдали виднелся оставленный кем-то зажженный фонарь, свет которого в другое время показался бы Фредерике гостеприимным. Но не сегодня.

Ночь была прохладной, но не сырой, в воздухе остро пахло свежевскопанной землей. Фредерика сделала глубокий вдох, пытаясь справиться с неожиданно охватившим ее отчаянием. Нет уж, только не это! Уж лучше гнев, чем отчаяние. Ей было не на что сердиться. Она напрасно вернулась домой из Лондона. Она ошиблась. Как оказалось, несмотря на все его заверения и страстные взгляды, Джонни Эллоуз вовсе не собирался жениться на ней.

Она резко остановилась, почти не видя следующего марша лестницы, едва различимой в лунном свете. Как могла она так ошибиться? Как могла она допустить такую глупость?

Да потому, что она глупая маленькая девочка.