Клуб бездомных мечтателей

Сидя в ванне у нас в квартире, я открыла воду и подставила под нее голову. Поток воды смывал вшей. Кожа головы болела, натянутая многочисленными косичками. Я вспомнила, что средство миссис Рейнолдс не имело эффекта, и начала подозревать, что Лизино лечение окажется точно таким же.

Я встала и уставилась на свое отражение в зеркале. На меня смотрело довольно странное существо. Мне не удалось равномерно распределить розы по голове, и мне помогла Лиза. В результате у меня на голове была словно купальная шапочка из симметрично вплетенных в волосы роз.

Вошь преспокойно выползла на красное плате Барби. Значит, Лиза меня опять разыграла. Или, может быть, она что-нибудь забыла? Я оделась и вышла из ванной.

– Твое лечение не действует. Что теперь будем делать?

Лиза согнулась пополам от смеха. Сразу же после этого я услышала голоса родителей, поднимающихся вверх по лестнице. Лиза просто помирала от хохота. В этот момент я окончательно поняла, что стала жертвой очередной шутки. Ей снова удалось меня обмануть.

Сестра схватила меня за руки, чтобы я не смогла снять с себя «украшения». Я вырвалась, бросилась в свою комнату и захлопнула дверь. Там я начала срывать с себя пластиковые розы.

Я сняла с косички красное платье Барби и со всей злостью выбросила его в открытое окно. За платьем в окно полетели заколки. В соседней комнате родители шуршали пакетами. Я всем телом навалилась на дверь, чтобы никто не зашел в мою комнату. С другой стороны на дверь давила Лиза, пытаясь ее открыть. Одной рукой я держала дверь, а второй вырывала розы из волос. После того как я сняла последнюю розу, я отпустила дверь, и Лиза упала лицом вниз на пол моей комнаты, усеянный пластиковыми розами.

– Что у вас здесь происходит? – озабоченно спросила мама, заглядывая в комнату. Я горько расплакалась. – Что произошло? Лиза, что ты наделала?

– Ничего! Лиззи попросила меня помочь ей сделать прическу, а теперь плачет. Понятия не имею, почему.

– Вон! – заорала я.

– Лиза, скажи… – начала было мама, но я прервала ее криком:

– Идиотка! Убирайся!

Лиза встала с пола и молча вышла из комнаты.

Мама обняла меня, и я утонула в ее тепле.

– Ну, что с моей крошкой произошло? Расскажи, пожалуйста.

Она гладила меня по голове и утирала слезы. Мама поцеловала меня в лоб и в обе щеки, в ее глазах было столько любви, что я чуть не расплакалась. Все мои обиды на Лизу быстро улетучились.

– Все хорошо, мама с тобой. Не плачь, дорогая, рассказывай.

Мир состоял из людей, которым я была омерзительна, и во всем мире любила меня только одна мама. Только она умела обнять меня так, чтобы я позабыла обо всем плохом. Я хотела, чтобы мама меня обнимала и раз за разом спрашивала, что со мной случилось. Я так хотела чувствовать тепло ее тела и звук голоса, которые создавали иллюзию, что я не одна и что нахожусь в безопасности. Я зарылась лицом в складках ее платья и вздрагивала каждый раз, когда мне казалось, что она собирается встать и уйти.

* * *

Я очень старалась быть хорошей ученицей. Я хотела быть ребенком, который всегда делает домашнее задание, поднимает руку во время урока и знает ответы на все вопросы. Я хотела быть, как Мишель, которая на уроках чтения читала лучше всех. Или как Марко, который знал все ответы на уроках математики. Я хотела получать хорошие оценки, как они. Но этого не происходило.

Может быть, получать хорошие оценки мне мешала ситуация, сложившаяся у нас дома. Дело в том, что в последнее время я сильно недосыпала. Ежедневно мама с папой занимались только тем, что старались добыть наркотики. Их стремление к кайфу стало таким сильным, что они не могли и не хотели с ним бороться. Я могла посмотреть на календарь, показать на любой день и сказать, как этот день пройдет и что мама с папой будут делать в определенное время, настолько действия родителей стали предсказуемыми.

Деньги, полученные по маминому чеку, исчезали через пять-шесть дней после его обналичивания. После этого мама начинала выпрашивать деньги у посетителей баров. Среди завсегдатаев этих заведений было несколько стариков, которые могли дать ей доллар-два или, по крайней мере, сдачу мелочью, которую они получили. Иногда мама просила дать ей мелочь, чтобы заказать песню в музыкальном автомате, и прикарманивала пятьдесят или двадцать пять центов. Иногда мама выходила с мужчинами в туалет или за угол на улицу, после чего возвращалась через несколько минут, заработав несколько долларов.

Маме надо было заработать минимум пять долларов. Именно столько стоил самый маленький «чек» разбавленного аспирином кокаина. Вернувшись из бара, мама громко говорила папе: «Питер, у меня есть пять долларов». Папа быстро надевал пальто и старался выйти из дома так, чтобы его не заметила Лиза.

Папа знал, что Лиза поднимет страшный крик, когда узнает, что он идет покупать наркотики тогда, когда мы сидели без еды. Поэтому он старался ускользнуть незаметно, чтобы не слышать криков и ругани.

«Ты опять собираешься тратить деньги на наркоту, когда мы голодные сидим! У меня в животе от голода сводит! Я не обедала, а ты опять за свое!»

Я слушала Лизины крики и была с ней совершенно согласна. Я понимала, что преступно тратить деньги на наркотики, когда в холодильнике стоит банка заплесневевшего майонеза и лежит старый кочан вялого латука. У нас с Лизой были все основания быть недовольными.

Однако для меня этот вопрос не был таким простым, как для Лизы. Мама говорила, что наркотики ей нужны, чтобы забыть те кошмары, которые ей пришлось пережить со своими родителями. Я не знала, какие воспоминания пытается подавить наркотиками папа, но подозревала, что и у него в детстве были большие проблемы, потому что, если он не «торчал», то мог неделю лежать, не вставая, в кровати с синдромом абстиненции. В таком состоянии он превращался в человека, которого я вообще не могла узнать.

Лиза не просила у родителей чего-то сверхъестественного. Она хотела, чтобы на столе был обед. Я тоже этого хотела. Но я прекрасно видела, что, если мы с Лизой целый день не ели, то наши родители не ели несколько дней. Когда я думала, что мне нужна зимняя куртка, я смотрела на спортивные тапочки отца, обмотанные клейкой лентой, чтобы не отвалилась подошва. Я видела, что мама с папой не в состоянии дать мне то, чего нет у них самих.

Мои родители не хотели сделать мне больно. Я не могла обвинить их в том, что они заботились о ком-то другом, а не обо мне. Просто они не были теми родителями, которых мне хотелось бы иметь.

Помню, как мама украла пять долларов из письма, которое бабушка отправила к моему дню рождения из Лонг-Айленда. Банкнота была приклеена к открытке с поздравлениями и подписью бабушки. Я спрятала банкноту у себя в ящике и планировала пойти в магазин и купить конфет. Но мама улучила момент, когда я вышла из своей комнаты, и украла деньги, чтобы купить наркотики.

Когда через полчаса после этого она вернулась домой с пятидолларовым «чеком», я была вне себя от ярости. Я требовала, чтобы она вернула мне деньги, и называла ее словами, которые мне сейчас даже не хочется вспоминать. Мама молчала. Схватив со стола «чек» и шприц, она бросилась в ванную комнату. Я последовала за ней, ругая ее самыми плохими словами. Я думала, что мама хочет уколоться, но ошибалась. Мама выбросила «чек» в туалет и спустила. Она уничтожила свою дозу и начала горько плакать.

– Я не чудовище, Лиззи. Я просто не могу остановиться. Прости меня, если можешь, дорогая, – сказала она, глядя на меня заплаканными глазами.

Я и сама была в слезах. Мы сидели на полу ванной комнаты и плакали. Шприц лежал на краю раковины. Вены на маминых руках были в маленьких точках от уколов. Тихим голосом мама повторяла:

– Прости меня, Лиззи.

И я ее простила. Ведь мама не желала мне зла. Просто она была наркоманкой, и у нее развилась зависимость.

– Конечно, мама, я тебя прощаю, – сказала я ей.

Я простила тогда и простила ее через пару месяцев, когда она вынула из морозилки индюшку, которую получила в церкви, и продала соседке, чтобы купить очередной «чек».

Мне было очень больно и голодно, когда родители оставляли меня без еды. Но я не винила ни маму, ни папу. Я не сердилась на них. Я ненавидела их зависимость и наркотики, но не своих родителей. Я любила их и знала, что они любили меня. Более того, я была в этом совершенно уверена.

Даже когда мама «торчала», она регулярно подходила к моей кровати, чтобы укрыть меня одеялом, если я раскрывалась во сне. Мама часто пела мне «Ты мое солнце». Она целовала меня и повторяла, что дети – это лучшее, что у нее есть.

«Вы с Лизой – мои ангелы, мои птенчики», – часто повторяла она. Я засыпала с исходившим от нее запахом сигарет и кокаина, которые были для меня как колыбельная для обычных детей.

Однажды около четырех часов утра папа сдался на мои уговоры и пошел со мной гулять по свежевыпавшему снегу. В свете уличных фонарей снег блестел, как россыпь бриллиантов. В это время на улицах никого не было. Папа рассказывал мне о том, как в колледже изучал психологию и что полезного я могу почерпнуть из этой науки.

«Я люблю тебя, Лиззи», – говорил он.

Так по пустым улицам мы прогуляли несколько часов.

Наркотики разрушали нашу семью. Хотя из-за них страдали мы с Лизой, я очень жалела своих родителей. Мне казалось, что я могу спасти их от наркотиков. Мне казалось, что жизнь родителей находится в опасности. Они в любое время дня и ночи шли за наркотиками, а жили мы в районе, в котором был высокий уровень преступности, водителей такси убивали за двадцать долларов, прохожих грабили, а женщин насиловали.

Мама была почти слепой, но тем не менее могла выйти за наркотиками в любое время, даже ночью. При этом она настолько плохо видела, что могла пройти мимо меня или Лизы днем по улице, не увидев и не узнав нас. Она различала формы предметов, таких, как человек или стоящий автомобиль, и могла отличить красный цвет светофора от зеленого. Плохое зрение ее не останавливало.

Несколько раз на маму нападали на улице. Однажды ночью ее пытались ограбить. Преступник угрожал ей ножом и, не найдя денег, побил ее: поставил синяк под глазом и разбил губу. После возвращения домой мама рассказала, что грабитель был очень зол из-за того, что не нашел денег.

Однажды, когда мама пришла домой с очередным «чеком», я заметила, что ее джинсы разорваны, а нога в крови. Мама сказала, что ее ударила машина.

«Не волнуйся, Лиззи, ничего страшного. Машина ехала с маленькой скоростью. Со мной уже такое было, когда я работала велокурьером», – сказала она и попросила папу сделать ей укол.

Она, кажется, не понимала, что из-за своей неосторожности и слепоты подвергала себя огромной опасности. А может быть, ее это просто не волновало. Ясно было одно – если мама решила что-то сделать, она делала.

Несмотря на плохое зрение, мама три недели проработала велокурьером на Манхэттене. На должность курьера не нанимают людей с плохим зрением, но мама не сказала об этом своему работодателю. Она одолжила у знакомых велосипед и бесстрашно выехала на улицы, забитые людьми и машинами. Работу курьером мама бросила только после того, как разбила велосипед и не смогла найти новый. Если мама хотела чего-то добиться, она этого добивалась.