Замурованные

Мальчик так разозлился, что готов был обматерить отвратным матом сидящего перед ним вояку, но вместо этого он сжал руку в кулак. Вздохнул. Опустил голову и сказал:

– Простите меня. Простите…

Вояка хотел начать материть ребенка, но услышав его слова, произнесенные с такой детской искренностью, он смягчил пыл. Они оба замолчали и стали неловко рассматривать свое окружение. Их взгляд перебегал с камней, торчавших из-под завалов, на песок, который окружал их. И лишь изредка их взгляды все же пересекались, но на этом все их взаимодействия и заканчивались. Так и не сказав друг другу ни слова, они провели в этой угнетающей тишиной атмосфере несколько часов. Пока тишину их не прервало урчание живота мальчишки.

– …Что, голодный?

– Угу…

Малец лежал перед воякой в закрытой позе: голову в пузо, ноги к друг дружке, а руки крест-накрест. Вояка полез в свой рюкзак и стал копошиться. Из него случайно выпала сигнальная ракетница синего цвета. И от нее у мальца так загорелись глаза от любопытства, что их блеск был виден даже сквозь запотевшие очки противогаза.

– Это она? Это действительно она!? Я думал это легенды… А правда что с помощью ее можно вызвать помощь, которая обязательно придет?

Вояка перестал рыскать в своем рюкзаке. Он замер, а потом медленно, словно ожившая статуя, повернул голову к мальчишке и произнес:

– …Да, правда.

– А откуда вы ее взяли?

– Убил, – произнес холодно вояка. – Убил того человека, которому она принадлежала. Это была богатая шишка. С помощью его ракетницы можно было вызвать себе спасение. Ему спасение уже бы не помогло, так что… Я убил его и забрал ее себе. Ты доволен? Получил честный ответ?

Мальчик молчал.

– Ну, я думаю доволен.

Вояка, наконец, достал то, что искал. Это были сух-пайки. Они выглядели как алюминиевые пакетики с трубочкой, в них содержалась жидкая еда. Так как противогаз нельзя было снимать, и вся обычная еда была заражена, то люди стали пользоваться вот такими сух-пайками. Еда в них была пригодна для пищи, и с помощью длинной трубочки люди могли есть, не снимая противогазов.

– Бери, – злобно пробурчал вояка, протянув мальчишке сух-паек.

– Спасибо. Большое спасибо!

– Ага…

Паренек с дрожащими руками взял сух-поек и с большим аппетитом стал уплетать данное ему блюдо. Вояка, увидев это, поинтересовался:

– Ты малой скажи мне. Сколько ты не ел?

– Неделю. Неделю и несколько дней вроде.

– Ого. А я думал, что это я голодный! Я всего три дня где-то не ел.

– А вы почему? Еда у вас вроде бы есть, а не едите.

– Ха. Сразу видно неопытного! Когда ты идешь неделями по пустыне каждая крошка на счету, ведь ты не знаешь, что попадется тебе через пару километров. Может город или бункер с припасами, а может какое-то препятствие, на преодоление которого у тебя уйдет больше сил и соответственно ресурсов. А может и вовсе! Попасться лагерь ебаных рейдеров, которые тебя не только еды и припасов лишат, но и жизни. Так что, если можешь потерпеть голод или жажду – терпи.

– Учту, – сказал мальчишка, который к тому времени уже слопал все.

– Ты уже!? Хотя… Чему я удивляюсь?

– Спасибо еще раз!

– Ага… Слушай, раз я упомянул рейдеров. Скажи, а как ты к ним попал-то?

– Это долгая история…

– Времени, думаю, у нас предостаточно. Начинай!

– Ну да, вы правы. Ладно. Я шел за…

– За своим оазисом, да, я знаю. Дальше.

Мальчишка замер в недовольной позе.

Ой, ну прости! Все. Больше не перебиваю.

– …Я шел не за оазисом. Я шел туда, где виднелось бы солнце… Взрослые в моем городе вечно вспоминали, каким оно было, да и я, если честно, помню его! Я знал, что все изображенное на этом рисунке я скорей всего не увижу. Не осталось в нашем мире уже ни травы зеленой, ни моря с моряками! Но солнце… Это красивое солнце должно было быть где-то! Где-то среди коричневых туч должны были виднеться лучи солнца! Я поверил в это. И так как терять мне было нечего. Я отправился за ним, взяв все, что мне удалось собрать для похода.

– Постой! Да, я обещал, что не буду перебивать, но все же! Ты сказал, что тебе нечего терять. Почему? У тебя никого, не было что ли в том городе? Ни родителей… Ни…?

– Нет. У меня нет родителей. Ни родни. Никого.

– О-у…

– Ну да не важно! Я собрал все необходимое и отправился в свой долгий путь. Я шел и смотрел на свой городок – прощался с ним взглядом до тех пор, пока он не исчез из виду. Я не знал куда идти. Я просто шел вперед. С собой, на тот момент, у меня было пять с половиной сух-пайков, шесть фильтров противогаза и револьвер – это все, что мне удалось достать. Фильтры расходовались постоянно, и их трату практически невозможно было отложить на потом. С сух-пайками было легче, но и они доставались нелегко… Раньше – вначале обоснования нашей общины, сух-пайки выдавались всем ежедневно. Потом они стали выдаваться только работающим. Теперь же их могли не видеть днями даже вкалывающие по полной работяги.

– Хм, понятно. А оружие как достал? Неужто его тебе кто-то отдал?

– Ну, не за бесплатно. Я работал у того мужика всю свою жизнь и, когда настало время мне уходить, он отдал старый револьвер с пятью пулями калибра 500.

– Я первый раз слышу, чтоб кому-то отдавали оружие. Хоть и старое, но все же оружие! Его обычно забирают, а не отдают.

– У него была целая оружейная лавка. И отдать мне серый, ржавый, вечно заклинивающий револьвер Smith&Wesson ему можно было. Тем более я работал у него около семи лет. Так что… Он поделился. Хоть и неохотно. С огромной такой жадностью…

– Оружейная лавка значит… А как ты попал к нему?

– Ну, когда я еще прибыл в новую общину с другими жителями, я был один.

– Родителей уже тогда не было?

– Да. И выживать приходилось самому. Первое время было легко. Выдавали бесплатные сух-пайки и люди были добрее – иногда пускали переночевать к себе. А потом становилось все хуже и хуже. Еда начала заканчиваться, а люди становились все злее и злее, все больше и больше теряя разум. Многие страдали от недоедания и не высыпались из-за неправильного режима дня. Участились смерти и вскоре на кладбище стали приносить все чаще и чаще людей. И теперь за еду и фильтры надо было работать. Но мне работать не позволяли. Я был девятилетним маленьким, хрупким и худым мальчиком. Все говорили, что я ни на что не годен и не допускали ни на выработку электричества, ни на очистку фильтров, ни на производство сух-пайков. Но вот однажды на нашей главной площади сломались часы…

– Часы?

– Ага, часы. Мы все по ним жили и благодаря им многие высыпались и соблюдали режим. Бьют часы двенадцать дня – первая смена уходит на отдых: высыпается, отдыхает и вообще делает, что хочет. А вторая смена напротив – идет на работу и вкалывает до 12 ночи. И вот так было всегда, пока не сломались часы.

– И-и-и что…? Что вам до этих часов? Каждый сам контролировать время не мог?

– Вот в этом и дело, что не мог. У нас были только эти часы. Когда люди переезжали они брали все, что считали нужным. И часы они нужным не считали. Кто ж мог предугадать, что солнце на веки исчезнет за серыми тучами, и мы больше не сможем понимать день сейчас или ночь?