Тропами карибу

Огни северного сияния нависали над самой головой и заполняли все небо… Мягкая белизна, неохватно широким поясом простершаяся с востока на запад, и сквозь нее просвечивают звезды. Яркие пятна света на севере и на востоке, берущие начало в каком – то невидимом сиянии за горами. Какое жизнеподобие! Какая живость и подвижность в самой структуре!

Бурная тема осени нарастала, и точь-в-точь на ее вершине раздались трубные звуки миграции.

Наутро после северного сияния было четырнадцать градусов выше нуля.

Крис вынес проветрить наши спальные мешки. Чуть – чуть солнца, дымка облаков, ветер с северо-запада. Я начала готовить завтрак.

Лоис! – позвал он.

Я выбежала к нему.

Привяжи Тутч.

Подходя к собаке, я посмотрела на запад с края горы. Там были олени.

Они шли миграционным шагом с северо-запада на юго-восток, направляясь через хребет на свои зимние квартиры. Они двигались прерывистой колонной, как обычно при осенней миграции.

Мы взяли кинокамеру и волков и спустились к подножью горы поджидать оленей. Крис расположился по одну сторону отмеченного рытвинами русла миграции, я – по другую, укрывшись за холмом от приближающихся животных. Волчата жались к моим ногам, негромко поскуливая от нервного напряжения.

Вот за холмом раздалось цоканье копыт по замерзшей траве, глубокое, пронзительно спокойное «ма!» олененка – приятный звук, как часть самого ветра и тундры. За холмом двигались живые, мягкие, как замша, серые тела красивые, каждое мир в себе, у каждого чуть отличная от других шуба.

Проворный олененок, скакавший за своей маткой, вдруг нырнул под нее подкормиться. У двух самцов были ослепительно сверкающие белые рога; на них намерз лед, видимо, после того как они окунули их в воду. У остальных оленей, в, том числе у самок, рога были кроваво – красного цвета. У некоторых на рогах трепались бархатные лоскуты, и ветер заносил их вперед; олени шли по ветру, не чуя никакой опасности – ни запаха волков, ни запаха человека.

Испуганные волчата жались ко мне, уползали в кусты. В интервале между колоннами Алатна, завидя одинокую самку с детенышем, погналась было за ними, но быстро вернулась назад: приближалось стадо взрослых самцов. Лопасти розеток, как огромные коричневые листья, нависали над их мордами, груди были покрыты густой белой шерстью.

Прошел час. Мною начало овладевать беспокойство: волчата заскучали, и, если они убегут, кто знает, вернутся ли они домой; они еще ни разу не выходили в тундру одни. В конце концов они действительно убежали – к своему излюбленному месту игр на песчаных отмелях.

Час за часом олени приходили и уходили вдаль, к припорошенным снегом горам. Среди них попадались калеки. Самец, двигавшийся наподобие лошади – качалки в сопровождении небольшого стада преданных самок; завидев нас, он испуганно остановился, но затем продолжил свой путь. Олененок с выпиравшей лопаткой, не то сломанной, не то вывихнутой. Самка, насилу волочившая за собой негнущуюся ногу. Еще одна покалеченная самка, в одиночестве совершающая свой путь в промежутке между колоннами.

Мы находились не в основном русле миграции, а лишь на одном из его крупнейших ответвлений. Одиночки и отбившиеся от стада животные будут идти здесь еще несколько дней, мало – помалу убывая в числе. В четыре часа дня основной поток миграции иссяк. Крис стал собирать свои фотопринадлежности.

Я пошла домой напрямик по крутому склону Столовой горы. Вдруг, откуда ни возьмись, ко мне, скуля, подскочил мистер Барроу. Он страшно обрадовался, что нашел меня, но это доставило ему лишь минутное утешение: как и я, он жаждал разыскать остальных волчат.

Взобравшись на вершину, я завыла. Волчата ответили, причем с той стороны, где нам и в голову не пришло бы их искать. Они сидели на рыжевато-коричневой горной гряде к северу от нас, едва заметные в рыжем кустарнике, и не хотели возвращаться домой. Тут подоспел Крис, и мы стали выть дуэтом, уговаривая их вернуться. Волчата упорствовали: последние несколько часов в тундре, на их взгляд, творилось неладное, и им было не по себе. Еще во время прохождения оленей я слышала тревожный, потерянный вой, по всей видимости мистера Барроу. Для нормального самочувствия волку необходимо, чтобы все вокруг было как положено. Он отшатывается даже от новых шнурков, нарушающих совокупность признаков, составляющих понятие «друг».

В конце концов я отправилась «уговаривать» волчат кусочками мяса, и они последовали за мной. При этом я монотонно напевала призыв, которым заканчивались наши дневные прогулки: «Теперь пойдем домой, покушаем мясца».

Этот день был пронизан настроениями множества живых существ, включая нашу жалость к больным и увечным, с трудом тащившимся по тундре. Не один раз на дню мне хотелось, чтобы у Криса было ружье и он помог какому-нибудь калеке умереть. Но Энди уже давно забрал у нас ружье, задумав поохотиться на лосей.

На следующее утро было десять градусов выше нуля. По озеру гуляла серая зыбь, но посредине и с одного края оно было ровным и прозрачно – темным. Это был лед. Олени пришли с ледоставом, куропатки прилетят с первым снегом.

«Медленные» олени – самцы, «лошади – качалки», «усталые» оленята – все они плелись в хвосте миграции. Изящная, укра шенная рогами серая самка шла одна с «усталым» оленен ком. Она убегала вперед, наискосок ударяя в землю копы тами, легко неся свое гибкое тело и чуть – чуть – неуверенно повернув голову набок. Затем она останавливалась и ждала, пока олененок, медленно и натужно перебиравший ногами, почти поравняется с нею, потом бежала дальше. Судя по всему, ей страшно хотелось догнать ушедших вперед оленей. Быть может, «усталые» оленята были просто больными?

В эти дни мы увидели две жутко откровенные сцены из жизни тундры.

29 сентября небо заволокло темными тучами, тундра побурела и погрузилась в полумрак. Теперь Тутч выходила с нами на прогулки. Мы шли вдоль зарослей ивняка по пробитым оленями тропам против хода миграции (Тутч с волчатами убежала вперед) и вдруг застыли на месте. Впереди, на возвышенности между холмами, стояли две оленихи. Они только что показались и сразу увидели нас.

Тутч устремилась к ним. Пять волчат неуверенно последовали за нею, набираясь у нее смелости. Одна из самок побежала. Другая, как ни странно, стояла на месте и, глядя на Тутч сверху вниз, издавала лающие звуки. Остерегаясь животного, которое не стало спасаться бегством, Тутч без видимой надежды на успех бросилась за бегущей оленихой и вскоре скрылась из глаз.

Тем временем молодые волки неуверенными бросками, один за другим, подбирались к стоящему оленю – это была годовалая самка. Они то и дело останавливались, поднимали головы и разглядывали ее: молодые волки боятся крупных животных. Они медлили. Но они были прирожденными охотниками на оленей и в конце концов погнали олениху. Она побежала прямо на нас по маршруту миграции.

Это была странная охота. Олениха бежала, слегка оскальзываясь на покрытых льдом лужах. За нею, растянувшись цепочкой, неуклюже трюхали волки.

Это было невероятно, но это было так. Хотя она бежала не очень быстро, они все равно не могли бы догнать ее. Футах в пятидесяти от нас она стала к ним передом, опустилась на колено, легла. Волчата, по-прежнему не решаясь приблизиться, обступили ее рыжевато-коричневой толпой. Целая и невредимая, она поднялась, повернулась и побежала дальше, но через несколько ярдов снова повернулась к ним передом и легла. На этот раз волчата уже не выпускали ее.

– Прикончи ее! – взмолилась я. – Ножом, чем угодно!

Я побежала домой за каким-нибудь оружием. На обратном пути я встретила Криса.

– Они уже перегрызли ей глотку, – сказал он.

Мы пошли к трупу. Морды волков были вымазаны в крови. Мы осмотрели тело оленя. Легкие были лишь частично вздуты. В них было восемь абсцессов некоторые величиной в мячик для пинг-понга, – частично скрытых легочной тканью. Они походили на кисты, образуемые легочным ленточным червем.

На следующий день мы снова отправились вспять по маршруту миграции.

Навстречу нам показался одинокий олень, и Тутч погнала его. Пустой труд, подумали мы, но как только олень и собака скрылись за холмом, я поняла, что сейчас произойдет невероятное.

Она догонит его! – сказала я.

Похоже, что так.

Лай приближался. Крис наладил кинокамеру. Вот показались олень и собака, они бежали на нас. Волки осторожно двинулись им навстречу. Тутч схватила оленя за заднюю ногу, рванула.

Олень упал, потом с трудом поднялся, выворачивая лопатки и натужно пригибая шею к земле, но задние ноги не слушались его. Тутч перехватила ему поджилки.

Он лег и лежал тихо, ничем не выдавая свою муку, обманчиво спокойный, словно отдыхал, в то время как вокруг творилось то чудовищное, от чего надо бежать и бежать: крики, свист, суетня мохнатых животных, пахнущих смертью и ужасом. Он опять сделал отчаянную попытку встать, но Тутч быстро, свирепо затрясла его раненую ногу, схватила за горло. Волки нерешительно сомкнули круг.

Это было жуткое, печальное зрелище. Мне кажется, оно навсегда бросило тень суровости на мое лицо.

Лишь на следующий день мы пошли к месту происшествия – выяснить, почему это был «медленный» олень. Но это было невозможно, так как тушу почти подчистую убрали дикие волки. Осталось лишь несколько кучек обглоданных костей, разбросанных по опушке ивовых зарослей; дички таскали туда мясо кусками и поедали в укрытии друг подле друга.

Мы рассматривали эти останки, как вдруг наши волки сорвались и бросились от нас со всех ног, явно учуяв какой-то запах. Мы поспешили за ними и пришли к тушам двух оленей, загнанных дикими волками. Туши были почти целы; вне сомнения, дикие волки рассчитывали вернуться к ним. Ведь убитое животное все равно что кладовка с мясом.

Один из оленей был самцом, и позже Крис «крал» с туши мясо, запасая его впрок для наших волков. Другой был детенышем. Он – то и раскрыл нам тайну «лошадей – качалок».

Мы видели «лошадей – качалок» с самого начала нашего пребывания в Арктике: очень мало – в мае, много – в июле. По всей вероятности, они не переживали зимы, если учесть, как трудно им разрывать снег в поисках пищи.

Поэтому, убивая «лошадь – качалку», волки убивали животное, которое, вероятно, все равно не пережило бы зиму.

Поначалу мы решили, что «лошади – качалки» – это олени с перебитыми ногами. Однако у олененка была распухшая, пораженная болезнью нога. Половина рогового покрова копыта сошла, оставшийся болтался на распухшей ноге, имевшей вид кровянистого мясистого обрубка или культяпки. Вся нога была покрыта длинными волосами – признак того, что животное почти не пользовалось ею. Перед нами было явное свидетельство распространенности среди оленей копытной болезни.

В следующие несколько дней мы нашли еще двух мертвых оленят. Вернее, не нашли, а были приведены к ним волками. Один из них был так искусно запрятан в ивняке на берегу заметенного снегом ручья – вероятно, песцом, – что мы никак не смогли бы отыскать его сами. От тушки уцелела лишь освежеванная грудная клетка, ног не было. Вполне вероятно, мы нашли бы на них признаки копытной болезни. У другого олененка, как у самого первого, была распухшая, пораженная болезнью, нога.

Трупы оленей попадались редко. По пятам миграции шла стая, насчитывавшая не более пяти волков, – так же, как и в прошлом году. Но за все то время, что мы ходили по маршруту миграции, прочесывая местность с помощью наших волков, мы нашли всего лишь эти четыре туши животных, убитых дикими золками, – трех оленят, два из которых явно были калеками, и одного самца. Едва ли приходится сомневаться, что этот самец, как и олень, загнанный Тутч, был «медленный». Волки просто не могут соревноваться в беге со здоровыми оленями.

За все время нашего пребывания в Арктике единственными здоровыми оленями, павшими жертвой волков на наших глазах, были оленята в гуще большого стада. Мы видели много случаев охоты волков на оленей. Как-то раз Серебряная грива загнала оленя за холмом. Мы не видели конца охоты, но знали, что волк будет с добычей. Уже через минуту после начала охоты можно сказать, каков будет ее исход. Олень – жертва – это олень, который не может быстро бежать. А бежать быстро он не может либо по причине копытной болезни, либо от того, что его легкие поражены ленточным червем, либо от того, что его ноздри забиты личинками носового овода. И если больной олень погибает, это не урон для стада, а для самого животного – избавление от мук.

С другой стороны, мы видели, как попавшие на первый взгляд в безнадежное положение олени уходили от волков. Например, беременные самки в мае, перед самым отелом. А также детеныши. Мы видели, как здоровый олененок, бегущий вместе со стадом, без труда поспевал за взрослыми. Он вроде даже и не бежал, а, как выразился Крис, «мерял землю шагами» – так далеко выбрасывал вперед ноги, что, казалось, несся по воздуху, и это получалось у него совершенно автоматически.