Гамаюн – птица сиреневых небес

Таня смотрит на отца, и Сергей поражается, какой у нее отчужденный взгляд. Как будто это не его родная дочь, а подменыш, который заменил дорогого ему человечка. Но нет, это же она, Нютка, как он называл ее в детстве. Он сам выбрал ей это имя. Он это хорошо помнит.

…Вот он идет встречать Марину в роддом, волнуется, протягивая сестричкам одеяло и купленные розовые ленты. Ходит, мается, нервно поглядывая то на часы, то на телефон, вместе с другими такими же бедолагами, чувствующими, что жизнь перешла какой-то Рубикон, но еще не до конца осознающими всю эпохальность этого перехода.

Через час к нему выходит побледневшая и осунувшаяся, но счастливая Марина со свертком в руках. Сергей машинально сует деньги в ждущие руки, не понимая, кому и сколько он дает, и даже толком не видя лиц в крутящемся калейдоскопе поздравлений. Улыбки, фотографии. И вот наконец он остается наедине с семьей.

Сергей осторожно заглядывает в сверток, боясь даже взглядом напугать или разбудить. Боже, какое все крохотное и нежное! Причмокивает губками. И кто сказал, что все младенцы страхолюдины? Нет, это дитя – его дочь – прекрасно почти неземной красотой.

– Держи! – ласково шепчет Марина.

Сергей пугается.

– Ну что же ты! – смеется Марина. – Держи!

– А вдруг уроню?

– Не уронишь!

Сергей принимает сверток и обхватывает его руками, которые сразу же становятся неуклюжими. Держит осторожно, как драгоценную хрустальную вазу, наполненную живым теплым весом.

Глаза, еще мутно-голубые, с не до конца определившимся цветом радужной оболочки, смотрят на него удивленно.

– Танюшка! – говорит умиленный Сергей. – Нютка-незабудка.

– То есть прерогатива выбора имени – вся твоя? А вдруг у нее глаза будут не голубые, а карие – как у тебя? – лукаво спрашивает Марина и прижимается к его плечу.

– Нет, они будут голубые, как у тебя, – уверенно говорит Сергей.

Пальцы больно сводит от боязни не удержать эту хрупкую бабочку, каким-то волшебным ветром занесенную в его раскрытые навстречу чуду ладони…

…Вот Тане три с половиной года. Залитое небом июля лето на даче. Солнце пытается наспех высушить дорожку и зажигает золотые искры в мокрой после короткого дождя траве и листьях сирени. Сергей пробирается по тропинке сквозь густые кусты смородины, где гроздья ягод уже наливаются сочной чернотой. Тишина врачует измученные городским шумом уши благословенным бальзамом птичьего пения, стрекота кузнечиков и вздохов воды, которую впитывает земля.

Марина читает, сидя на веранде. Эта картина заставляет Сергея ускорить и без того широкий шаг. Он торопится. Ему не терпится поскорей обнять своих загорелых девчонок после целой недели разлуки.

– А Нютка где? – спрашивает Сергей, чувствуя, как на лицо сама собой наползает расслабленная улыбка нежности.

– Она в нашей постели лежит. Ест арбуз и смотрит мультики на планшете.

Радостная Марина встает, чтобы обнять мужа и принять из его рук пакеты с продуктами.

Отворяется дверь и появляется она, Нютка, измазанная по уши арбузным соком. Уверенным тоном с порога она заявляет:

– Папочка, я ела арбуз на кровати и пролила арбузный сок тебе на одеяло и простыню. Очень много. Извини. Так получилось, и с этим уже ничего не поделаешь.

Марина ахает, но Сергей начинает так смеяться, что она тоже не выдерживает педагогической позы, машет рукой и присоединяется к нему. Сергей разводит руками. Вот уж точно. Так получилось, и с этим уже ничего не поделаешь.

Эта фраза становится семейной легендой и определением любых жизненных невзгод…

Как же так получилось, думает Сергей, глядя на ставшую ему чужой дочь. Кто виноват? Он? Жена? Дочь? Или жизнь, расставившая все согласно каким-то своим приоритетам? И что – теперь уже совсем-совсем ничего не поделаешь?

– Я не поеду с ней! – категорически заявляет Таня. – Ты ей обещал, вот и выполняй обещание. А мне ваш круиз нужен, как кролику Виагра.

– Татьяна! – ахает Сергей.

– Ну что «Татьяна»! – взрывается дочь. – В гробу я этот ваш круиз видала. В белых тапках! И ее тоже!

Сергей хватается рукой за сердце. В комнату вбегает жена, которая подслушивала за дверью.

– Ты что делаешь, мерзавка?! – шипит она злобно на Татьяну. – Тебе отца совсем не жалко? Ты его в гроб вогнать хочешь?

Танино лицо белеет, но становится еще более упрямым.

– Да отстаньте вы от меня! Целый год меня изводили. Дайте хоть летом отдохнуть по-человечески! Без вас!

Сергей слышит в ее истеричном крике близко подбирающиеся слезы и обреченно встает. Поговорю с дочерью потом, решает он. Нет, ну вот зачем жена вмешалась?! Как будто нарочно, ну честное слово! Если бы она не вошла, он смог бы как-нибудь еще убедить Таню. Но сейчас… Это же, как красная тряпка для быка.

Сергей машет рукой и выходит из комнаты. Руки дрожат, и он никак не может набрать воды из кулера, чтобы запить таблетки, которые пьет украдкой от жены.

А из комнаты слышатся крики, кромсающие на неровные лоскуты тишину и мирный покой вечера.

– Ты!.. Дрянь!.. Неблагодарная!.. Да мы для тебя!..

– Достали!.. К черту!.. Подавитесь!..

Звук пощечины, от которого Сергею становится нехорошо. Потом рыдания Тани. Хлопает дверь. Выбегает разъяренная жена.

– Я так больше не могу. Я сойду с ума, – плачет она и бросается на диван. Ее плечи вздрагивают.

Сергей выходит на широкий балкон, прижимается затылком к прохладной кирпичной стене и замирает, невидяще глядя на скопление вечерних огней. За что это ему? Господи, ну вот за что ему это все? Впрочем, нет, он знает за что. Он слишком хорошо знает это. Слишком хорошо.

ГЛАВА 12. Сергей. Разговор

Мимо проходит стайка о чем-то весело галдящих испанцев. Они едва не задевают облокотившегося на бортик Сергея.

– Сорри!

Сергей подвигается, чтобы пропустить их, смотрит им вслед и наконец открывает телефон. Пробегается по разным чатам, не особо вчитываясь в сообщения и просто пытаясь этим ненужным действием оттянуть момент, ради которого он и пришел сюда: подальше от криков у бассейна, от людского гула и веселой музыки поговорить с дочерью. Сергей находит номер телефона Тани и звонит. Эта обязанность, которую они с женой по очереди исправно выполняют каждый день, не то чтобы тяготит его – ведь они реально переживают за оставшуюся в Москве дочь, – но все-таки исторгает из глубины души от самого себя тщательно скрываемый вздох.

Чаще всего Таня дает односложные и неохотные ответы, превращая их диалоги в некое подобие дежурного рапорта. Поела? – Поела! – Умылась? – Умылась! – Здорова? – Здорова! – Все нормально? – А то! И стул, кстати, папочка, тоже нужной консистенции.

Иногда отвечает с длинными паузами и невпопад, что сразу же приводит к провалу резидента: Таня явно играет на компьютере и не желает тратить ни одной драгоценной секунды компьютерного времени на общение с «любимыми» родителями. Но в ответ на прямой вопрос тут же замыкается, не желая сдавать явки и пароли.

Пару раз Сергей нарывался на прямое хамство и грубость и выныривал из пучины разговора, задыхаясь от злости и с бьющейся у виска жилкой. Ему хотелось расколошматить о палубу телефон, перенеся на него свой гнев, но вовремя подключалось рацио, и он только раздраженно убирал в карман ни в чем не повинный гаджет.

Сергей даже пытался обижаться и заменял разговор по телефону сухим общением в мессенджере, но подобные уловки не срабатывали. Таня по полдня игнорировала его сообщения, хотя посиневшие галочки и указывали, что послания дошли до адресата и были успешно прочитаны. И тогда снова приходилось звонить и этим обрекать самого себя на Сизифов труд: тащить в гору тяжеленный камень отцовской любви, надеясь, что он когда-нибудь достигнет вожделенной вершины – ответной ласки и внимания, – однако снова и снова с горечью видеть, как камень рушится вниз, в черную пропасть безразличия и неблагодарности.

Таня взяла трубку тут же, как будто ждала звонка, и пока звучало ее привычное «Привет, па!», Сергей попытался угадать по интонации, по какому из сценариев будет развиваться сегодняшний диалог, не смог этого сделать и удивился. Танин голос звучал непривычно мягко, чуть ли не ласково.

– Танюш, у тебя все в порядке?