Выход зубной феи

Видимо, морковь на этот раз была не вполне свободна от нитратов, потому как Вольдемарову часть спиртов на себя не приняла. Сидя на стуле, он описывал круги всеми не закрепленными конечностями, включая голову, которая в его организме выполняла роль противовеса и иной смысловой нагрузки не имела. Мутный взгляд Афонькина хотя и сквозил любовью к Поленко, но продолжения связной беседы не обещал.

Леонид Серафимович заботливо налил охраннику еще стакан – он где-то слышал, будто подобное лечат подобным, что-то там про "в стакане лекарство, в ложке яд". Просто, решил полковник, пока доза была ни туда, ни сюда, так, в глаза закапать. Надо скорее добрать до полезного уровня, чтоб полупустое состояние не навредило организму.

Последние двести грамм, влитые в Вольдемара согласно принципам гомеопатии, окончательно убедили полковника в том, что это – лженаука. Лечение не помогло, охранник рухнул под стол вверенного ему объекта и признаков скорого пробуждения не подавал. Леонид Серафимович, согласно кодексу мужской дружбы, не бросил воина на поле брани, а заботливо переложил бесчувственное тело на скамейку в учительской раздевалке и плотно прикрыл дверь.

– Спи, дорогой Вова, нас ждут великие дела! – торжественно и почти внятно провозгласил директор. Несмотря на плотную дымку алкогольного тумана в голове бравого летчика, план перекройки школы приобретал все более четкие очертания. Сам Поленко, натренированный на авиационных жидкостях и нестандартных смесях в период сухого закона, бодрой походкой отправился домой. Его сердце пело, встретив верного и дельного соратника, а разум заметно подтянулся после приема огуречной воды.

"Ну кто они против меня? Хмыри провинциальные, вот они кто. И сегодня как я их отделал! – вспоминал директор по дороге. – Морально раздавленный противник к борьбе непригоден. А если еще и без финансовых вливаний! Премия им… Нет такого слова в нашем учреждении! Не заслужили пока", – Леонид Серафимович в который раз подивился собственной изобретательности. Ведь как ловко все получилось! Объектом он руководит меньше суток, а генеральная линия их совместной со школой жизни уже начертана. Нет сомнений, что приписанные к ней байстрюки от образования самоисправятся в самое ближайшее время.

Умиротворенный и до краев наполненный верой в себя Поленко нырнул в подъезд одного из самых прогрессивных домов города, монолитную башню из утопии позабытого ныне Чернышевского – стекло и бетон. В засаженном вековыми липами центре она смотрелась как зеленые дреды на голове примы-балерины в "Жизели", но отцам-администраторам из мэрии нравилось. Чиновники, а также члены их семей в свое время пасовали перед вескими аргументами, которые подрядчик подробно изложил им в выездной сессии Гордумы на Майорке. Теперь автор уездного ответа Манхэттенским небоскребам без стеснений продолжал творить и в других районах города, хотя простых жителей старательно избегал. И без того к его скульптурам слагали булыжники, так и норовя снести ими особо удавшиеся композиции. Все-таки, народная любовь – штука непредсказуемая, а архитектор не гнался за свежими впечатлениями.

Самая известная его постройка, жилой комплекс напротив городского парка, носил многообещающее название "Иглостар". Или "Чучело", как знали это чудо таксисты, хотя лингвистически подкованные граждане и пытались заливать что-то про "Старого орла". Башня стала первым приютом Поленко на новом месте, но в самом скором времени он рассчитывал перебраться в небольшое имение в английском стиле, отстроенное на сэкономленные от приобретения указок и паркетной мастики деньги.

А пока приходилось ютиться в трех спальнях, вознесенных на сорок второй этаж супердома, парящего над городом в облаках выхлопа с другой местной гордости – нефтеперерабатывающего завода имени Святого Иова Многострадального, покровителя всех вредных производств. Слегка грассирующий на манер балеруна-француза риэлтор окрестил элитные апартаменты "хай-теком для успешного эгоиста". Текущая мадам Поленко немедленно парировала, что, хоть ее супруг и эгоист первостатейный, но хаять она его предпочитает сама, без всяких современных вывертом и теков. Что и доказывала ежедневно, стремясь благим матом придать Поленке облик нормального человека и мужа. Летчик дрессуре поддавался неважно, то и дело выпячивая очередную, незаметную раньше мерзкую грань своей в этом смысле многосторонней личности.

Подкидывала сюрпризов и новомодная квартира: в ней была установлена система так называемого интеллектуального дома, должная неимоверно облегчить жизнь хозяев и превратить ее в обломовскую сказку. Хитрые сенсоры предугадывали все пожелания квартирантов области жилищной эксплуатации. Шторы бойко открывались с рассветом, лампы включались и выключались по мере движения в лабиринтах нетиповых просторов, а робот-пылесос вечно кружил по периметру, собирая и превращая пыль и мусор в оригинальные поделки. Это и сотня других вестников прогресса давили на психику мадам Поленко сутки напролет. Одурев от высоких технологий, она даже выписала из родной деревни стиральную машину-полуавтомат Sanyo MW, которую родственники за ненадобностью собирались уже приспособить под помидорную рассаду. Бестолковый агрегат радовал глаз своей куцей по нынешним просвещенным временам формой и полным отсутствием интеллекта, не говоря о творческих способностях. А уж когда отказалась работать центрифуга и стиралка протекла, Клавдия и вовсе вздохнула спокойно: эта восстание машин в чудо-доме не организует.

Мадам Поленко боролась за уют как могла. Она было попыталась облагородить модерновое жилище напольным фонтанчиком и леопардовым ковром на стене. Под глянцевыми серебристыми потолками голубые огни светодиодов закрыли расписные закомары, но неистребимый дух хай-тека пер ото всюду. Бедная женщина спасалась только сермяжной крестьянской простотой и забористой настойкой алтайский трав, однако и это проверенное снадобье уже не отвлекало от горьких мыслей. При взгляде на неприкаянную гостиную из гнутых трубочек и стального сита, Клавдия худела и теряла тонус для своих основных занятий: перевоспитания Леонида Серафимовича и вышивку подушек национальным узором. Наконец, ведомая несвойственной ее наливному организму хандрой, Клавдия оказалась у мага, целителя и просто фантастического мужчины Господина Рафаэля. Среди энтузиастов оккультного дела заскучавшая супруга бывшего летчика как-то сразу выделила Нину Васильевну, филигранно разбирающуюся в метафизике и имеющую объяснения на все мучившее новую знакомую проблемы. Бойкую и неунывающую старушенцию, мать начинающего ученого и свекровь законченной учительницы, утомило мракобесие домашних, не верящих в кодирование по фотографии. Спасения от сатанинского коллайдера и спряжений она искала у леших да домовых.

Вместе женщины погрузились в чарующий мир приворотов, венцов безбрачия и проклятий до стопятого колена. Их сердца навсегда завоевали простые, но надежные рецепты, типа сожжения шестиугольного клочка с блузки обидчицы в ненастную погоду. Подруги часами могли говорить о достижениях современной магии и способах прогнать грусть-тоску с ее помощью. Вместе штудировали "Колдовской вестник" и "Хрестоматию ворожбы на дому", вместе дивились правдивым примерам из жизни таких же простых людей, нашедших золото лепреконов или заговорившихся от облысения всего лишь с помощью яйца, праха, черного воска и жира муравьеда. Вдвоем вздыхали о далеком заокеанском дереве сейба, на ветвях которого, по уверениям местных черных колдунов, сидели самые могущественные в мире духи. Конечно, духи из тропиков, не обремененные проблемами центрального отопления и парниковых огурцов, определенно имели больше сил для исполнения парочкиных пожеланий. Увы, до сейбы пока было не добраться.

И сейчас, в первом часу ночи, две подруги сидели напротив толстой горящей свечи и сосредоточенно заворачивали чайные ложки в полосы из газет. Бабуля сдобным голосом Арины Родионовны рассуждала об алгоритме предстоящего эксперимента:

– Вот говорю тебе, душа моя, Господин Рафаэль меня предупреждал. Нельзя отклоняться от заклинания, потому у нас и успеха нет. Сказано: "Осените гадание лапкой дикого зайца троекратно и, повернувшись на восток, скажите: "Перун, защити!". Вот где у нас лапка? – в ответ мадам Поленко душераздирающе вздохнула и опустила плечи. Нина Васильевна попыталась приободрить наперсницу:

– Клавочка, голубчик! Почему заяц-то лесной нужон? Потому как в лесу он от всякого зверья натерпелся, страдал, значит, заяц много. И лапа у него, получается, налилась потусторонней силой через все, что косой пережил. А ты вот думаешь, шиншилла твоя с шубы меньше зайца страдала? – Нина Васильевна сделала страшные глаза, и Клавдия тут же прониклась глубиной шиншилловых бед. – Так давай лапку и возьмем с шубы, даже благородней. Осеняющий грызун – как заказывали.

Владелица мехов согласилась, хотя доводы многомудрой и опытной подруги ее убедили не вполне. Вопрос на повестке дня стоял крайне важный и требовал абсолютной стерильности всего магического реквизита. Мадам Поленко намеревалась узнать, станет ли ее любимый лысый котик чемпионом выставки в субботу и будет ли ей от этого счастье.

Сфинкс появился у Клавы недавно. Количество нерастраченной любви, заключенной в ее мощной оболочке, достигло в тот день критического максимума. Половодье чувств захлестнуло всегда строгую женщину, и большая часть бурного потока обрушилась на жалкое создание, увиденное Клавдией на рынке садоводов. Продавец явно чувствовал себя не в своей тарелке, предлагая этот выверт селекции за деньги, и успокаивал совесть тем, что называл уродца экзотом. Мадам Поленко не стала разбираться в диагнозах страшилы. Любопытство мгновенно перешло в жалость и затем вполне себе по-русски в любовь. Кот был взят на довольствие и за пять минут взял штурмом не только пылкое сердце Клавдии, но и ее руку, и кошелек.

Теперь женщина боролась за публичное признание исключительных качеств своего любимца. Если бы Клавдия просто опросила соседей и случайных прохожих на улице, она уже могла бы быть спокойна: общественность давно пришла к единому мнению, что Поленковский котик держит мировое гран-при за уродство. В этом плане сочетание бело-розовой кожаной тушки и заостренной хищной физиономии представлялось беспроигрышным вариантом. Худое ушастое существо с кривым частоколом острых мелких зубов к тому же обладало характером избалованного нефтяного принца: потребляло только домашний творог с рынка и чуть обжаренную парную печенку, спало на подушках из шелка с мышиным узором, не терпело сквозняков, шума и когда мимо него ходят – в общем, кот был создан для полной, яркой жизнью сибарита и гедониста.

Загвоздка состояла в том, что хозяин дома, Леонид Серафимович, такой жизнью планировал жить сам и конкуренты ему казались без надобности. Открыто воевать с котиком ему не хотелось: Клавин любимец был злопамятен, как слон, а итальянские ботинки и хорошие брюки у директора заканчивались. Поэтому летчик уже пару лет занимал выжидательную позицию, внимательно наблюдая за котиковым самочувствием и время от времени подсыпая ему в еду таблетки никотиновой кислоты. Он читал, что они и коня не скаку прикончат, но эта животина оказалась стойкой.

Господин Рафаэль на первом свидании со сфинксом зашелся в экстазе и попросил одолжить ему животное на спиритические сеансы. Для антуража, как утварь Мефистофеля или посланника Люцифера. Звучное имя хозяйке понравилось: хоть и отдавало оно чем-то строительным, но прижилось, и получилось, что название котика полностью отражало его содержание.

И вот теперь Люциферу предстояло второе после дебюта на рынке испытание: через три дня он должен был принять участие в губернской выставке и превзойти себе подобных в лысости и сморщенности. Предчувствуя своей кошачьей интуицией этот великий подвиг, кот с удвоенной энергией взялся за капризы и даже добавил в обиход новые. Клавдия сбилась с ног, пытаясь угодить ему с питанием, мягкостью лежанки и ласковым обращением. Кот вконец забылся и обнаглел окончательно: стал охранять холодильник от посягательств лишнего в их с Клавдией союзе и вообще в доме человека, Леонида Серафимовича. Супружеское ложе огромных размеров также было оккупировано Люцифером: в самый ненужный момент он высовывал свою милую мордашку из-под одеяла, чем доводил Поленко до трясучки. Еще котик грамотно выставлял острые и кривые как ятаган когти именно тогда, когда против них находились наиболее чувствительные части полковника. Наивная Клава пока еще не замечала революционной ситуации, а между тем свержение самодержавного котика уже витало в воздухе: угнетенный полковник твердо решил положить конец засилью домашней фауны на кухне и в спальне.

А сейчас лишенная дурных предчувствий мадам Поленко просила потусторонние силы помочь их делегату на кошачьей выставке. Совместными усилиями ложки были надежно завернуты в длинные бумажные полосы и укрыты полотенцем с веселенькими глазастыми помидорами, призванными, видимо, привести в тонус волооких славянских богов, ответственных за эксперимент. Для решения котикового вопроса Господин Рафаэль посоветовал побеспокоить Перуна и Кострубоньку, в честь которого праславяне устраивали и гораздо более странные мероприятия.

Городской чародей нисколько не сомневался, что эти боги непременно захотят принять участие в судьбе колоритного котяры; в случае их принципиального согласия, ложки чудесным образом должны были самоосвободиться от бумаги прямо под полотенцем. Очевидно, ложкам-Гудини требовалось больше тренировок для успешного показа их номера: до сих пор на гаданиях Клавдии происходило что угодно, но только столовые приборы крепко и неизменно сидели в бумажных гнездах – на Перуна им было начихать.

Не теряя веры в успех их безнадежного предприятия, мадам Поленко начала сеанс любительской магии.

– Ну, Васильевна, вроде все на месте…Так, ложки мельхиоровые старые – четыре штуки, горсть пепла, фото Люцифера, ах вот еще, газета…

– Клавочка, душа моя, – забеспокоилась многоопытная Нина. – А газеты-то, полосочки наши, это из-под духовного содержания газеты? А то ведь, сама знаешь, с этими иродами натовскими любое гаданье насмарку. Вранье одно.

Клавдия крепко задумалась, но тут же просветлела:

– Так то же "Вестник бюджетника", Нин! Им только о душе и остается думать, на мирское откуда средства?

– Это точно, – вздохнула Нина Васильевна, недвусмысленно обводя взглядом богатые интерьеры Поленковских хором. – Мы, пенсионеры да врачи, только энергией космоса и спасаемся. Ладно, попозже решим, там Господин Рафаэль разработал новейшую методику привлекания достатку и отвлекания мужа, чтоб не пил. Во сне ему приснилась, называется фен-шуй. – вспомнила старушка и для убедительности задрала палец вверх.

Клавдия даже перестала дышать на минутку, такой манящей показалась перспектива волшебно разбогатеть. И не отвлекаться при этом на лишнего мужа, который дегустирует любое горючее. Мадам Поленко завертелась по комнате:

– Дорогуша, что же мне-то не сказали! Люцик может обождать, давай займемся этой феней, а то ведь сама видишь, губит себя мой Леонид Серафимович неправославными чивасами да хенесси!

Нина Васильевна даже после краткого знакомства с отставным летчиком была уверена, что погубится скорее все живое в радиусе ста километров от полковника, но, чтобы не огорчать подругу и благодетельницу, сказала:

– Не доработана пока система-то, спонсоров он ищет для проведения экспериментов. Значит, пока по нашему, по-старославянски, погадаем – Костробунька нам поможет! Все, теперь надо ауру декристаллизировать, и можно начинать. Вот у меня здесь мазь заготовлена и веревка имеется.

– А это зачем?

– Чтобы в гадание не привносить балласт отрицательной энергии, вот зачем. Сначала открываем третий глаз скипидарным компрессом. На пятки изнутри, верное средство! А лодыжку веревочкой перевязываешь с заклинанием, чтобы аура не вышла. – Мадам Поленко поводила под носом крышечкой от мази, щурясь от резкого запаха. Потом взяла плотно скрученную почтовую бечевку и в сомнениях приложила ее хвостик к полной ноге.

– На колготки-то повязывать можно? – спросила она у подружки. – Ими ведь тоже можно ауру держать, по всей поверхности.

Нина Васильевна чуть не растеряла через край выпученные глаза. Видно было, что легкомысленный подход Клавдии к ритуалам ее убивает.

– Как же, краса ты моя, чулков не сымать! Это же новая технология, микрофибра, там ветры гуляют! Прогресс – первый враг третьему глазу. Не говори глупостей, горлица, раздевайся, лягай на диван и откушай скипидарчику. Я пока охранительную надпись выведу.

Несмотря на частое общение с Господином Рафаэлем, благодаря крестьянской выделке и образованию кассира мадам Поленко еще сохранила остатки здравого смысла. Валиться на кожаную дизайнерскую софу в гостиной и травиться скипидаром казалось ей не очень полезным для торжества котика на выставке. С другой стороны, лишать драгоценного сфинкса пусть и призрачной, но вполне возможной поддержки из астрала тоже не хотелось. После краткой внутренней борьбы победило тщеславие: Клавдия молниеносно сняла чулки и расположилась на софе, решив идти до конца в деле победы Люцифера на мировых аренах.

Пахучую мазь все-таки пришлось бы глотать, уж очень пристально Нина Васильевна следила за точностью рецепта. На счастье потенциальной жертвы Фармацевтического цеха при лесохвойной фабрике №2 – ведущего производителя скипидаров и поддельного янтаря в области – с последним ударом часов в два пополуночи входная дверь распахнулась, и в облаке знойного перегара на пороге возник Леонид Серафимович.

Свежий ночной воздух и интенсивная прогулка равномерно распределили хмель по всем уголкам сознания директора и супруга, придав ему неустрашимое мужество для разрешения давно назревших проблем. Ухватив маслянистым взором голые Клавины ступни с аккуратно привязанным номерком, толстую погребальную свечу и старуху в черном, Поленко вдруг с ликованием понял, что он свободен. Между ним и последним звеном кошачьей мутации Люцифером не было больше преград в виде большого сердца и твердой руки его жены. Не вникая в обстоятельства постигшей его трагедии, новоиспеченный вдовец мигом подхватил меньшого брата за шкирку и выкинул в лестничный проем, сопроводив широкий жест многоэтажным напутствием. Откуда-то издалека эхом отозвался пронзительный вой Люцика о помощи, затем последовала серия шлепков и ударов, и через несколько минут воцарилась непроницаемая плотная тишина. Леонид Серафимович победоносно щелкнул каблуками и повернулся на пятках в сторону смертного одра. Оттуда не него не мигая смотрели два горящих живых глаза его благоверной. У директора, в общем-то, были более умеренные ожиданиям на вечер. Поленко задумчиво икнул, отвесил глубокий поклон в сторону внезапно воскресшей Клавдии и, сшибая по дороге углы и предметы обстановки, понесся в спальню.

Это была единственная комната в доме, которая закрывалась на замок изнутри.

Глава 7

– Maman, разрешите проводить Вас к столу? – Назар Никонович подал руку эффектной брюнетке в вечернем платье, сидящей за инкрустированным перламутром столиком.

Урожденная Валорская, а в удачном замужестве Берина, Жанна Станиславовна мягко улыбнулась и погрозила любимому сыну пальчиком с изящным маникюром:

– Полно, Mon cher, мы же не в Версале! Пообедаем скромно, я распорядилась накрыть в Северной столовой. Не совсем подходит к трапезе а la Marcel, конечно, но, душа моя, и к домашней жизни стоит добавлять перчик небольшой авантюры! А то уже пять лет, как построились, а я не бывала в том крыле. Ты, кстати, не знаешь, как туда лучше идти?

Немного, насколько позволяло великосветское воспитание и привычка к сдержанности, сын поморщился и ответил:

– Maman, вы знаете, я не люблю долгие прогулки. Даже не предполагал, что за библиотекой еще что-то есть, хотя это многое объясняет, – на прекрасное чело крон-принца династии Бериных легла печать глубокой задумчивости. Но тут же, уловив вопросительный материнский взгляд, Назар спохватился, разгладил лицо до выражения сплина не жиже баронского и пояснил: – У меня там терялся…кое-кто, в той стороне. Впрочем, уже неважно, с тех пор мои вкусы изменились.

– Ах, проказник! – Жанна понимающе прикрыла дивные аквамариновые глаза. – И ведь кто бы мог подумать, глядя на тебя, крошку в матросском костюмчике, такого послушного всегда, такого кроткого…Впрочем, нет. Ты, кажется, послушным был только на стадии пеленок. Лежишь, помню, хорошенький такой, в матросских пеленочках…

Почтительный сын взял мать под локоток в шелках и, царапаясь о тут и там выступающие бриллианты, повел ее в столовую. Нежное воркование Жанны хрупким эхом растворялось по анфиладам комнат, поглощаемое персидскими коврами, стенными панелями драгоценного дерева и прочими излишествами интерьера, праведным трудом добытыми отцом семейства в далеких заграницах.

Никон Берин, выдающийся портретист и донжуан, с начала восьмидесятых гремел на уже тогда загнивающем Западе, запечатлевая в присущей ему авангардной манере лики и чресла победителей из списка Форбс. Ежегодная ротация в рейтинге миллионеров, неиссякаемая энергия художника и его авторский подход к изобразительному искусству гарантировали Никону полную занятость. И в краткие минуты простоя, и на пике страды он не забывал оказывать мелкие услуги приятелям, самым преданным патриотам своей Родины, честным труженикам с холодными головами и горячими сердцами. Таким образом, объекты творчества Никона тоже иногда становились пылкими друзьями Советского Союза, а при новой России, в период увлечения маэстро нестандартными материалами типа пластилина или полония, даже иногда приказывали долго жить от стыда за свое прежнее русофобство. В закордонных вояжах Берин и его благодетели помнили о семье художника – осиротевших без отца и мужа Жанне и маленьком мальчике с ассирийскими кудрями, для которого папа был человеком-легендой вроде меча-кладенца: с одной стороны, исторический факт, а с другой – все очевидцы уже умерли.