Выход зубной феи

Санитар был медик от Бога, при этом в него и прочее нематериальное он категорически не верил. Не падая в обморок при виде отжившего покойника, он со вздохом оторвался от литературы, нашел и померял клиенту пульс и выдал ему пижаму из личных запасов. Затем вызвал неотложку. Девица в диспетчерской долго с санитаром бодалась, не желая отправлять машину туда, откуда не возвращаются, но милосердие победило. Афонькин еще был не совсем стабилен, то и дело проваливаясь в бессознательное, и приехавшие веселые врачи отправили его прямиком в областную, где местные не шибко радовались такому тяжелому подарку без документов – как никак, Вольдемар уже один раз умер.

Эксперты о внезапном воскрешении человека с пробитым черепом узнали первыми. Были написаны, выверены и посланы наверх весьма крепкие объяснительные, где специалисты особенно напирали на то, что и в современном мире остается место для чуда. Иначе, как волшебством и аномалией это назвать было нельзя. По всем медицинским и физическим канонам Афонькин давно должен был жить только в памяти своих друзей и близких, а он уже открывал глаза и просил добавку тефтелей на обед. Когда больной начал жевать спиртовые салфетки и изучать зеленочную этикетку на предмет содержания алкоголя, завотделением не выдержал и решил, что выздоровление наступило бесповоротно.

Следователь попытался опросить Афонькина еще несколькими днями ранее, но речь к пострадавшему пока не вернулась. Повторную встречу отложили на потом. Катанину, вечно где-то носящемуся, об изменении обстоятельств сказать забыли, а Рыжий все узнавал только от своего непосредственного начальника Виталия. Таким образом, весть о живом Вольдемаре отправила на освободившуюся койку милиционера, который не перенес столь сильных впечатлений. Производственная травма, с кем не бывает.

К моменту поимки Поленко охранник уже мог и хотел поговорить. Оказалось, проснувшись поутру после их с директором разговора, Афонькин прямо-таки горел рвением. Горело, как в плавильном цехе, у него внутри. Заметив шкалик беленькой прямо у себя в нагрудном кармане, он зауважал начальство еще больше, опорожнил пузырек и дальше некоторое время ничего не помнит. Ближе к полудню, когда он очнулся повторно, над ним стоял друг и товарищ, и даже брат по посиделкам, Леонид Серафимович. Он попросил подойти к его автомобилю, проверить, все ли там в порядке и не околачивается ли кто вокруг дорогого внедорожника. Директор даже любезно предложил Афонькину свою куртку. Охранник вышел, отогнал от машины двух подозрительных типов с перекошенными мордами, а потом решил посвистеть и заложил для этого руки в карманы. Это так надо, оно все взаимосвязано. Еще хорошо перед свистом полузгать семечки, но их не было. Так вот, в карманах он нашел клочки какой-то бумажки. Там всего четыре части было, минут десять ушло, чтобы их соединить. В брюках у него как раз нашелся обрывок скотча. И все равно оставалось непонятным, что это за "верни по-хорошему", "тебя ждет страшное" и так далее. В общем, когда директор подошел, на Вольдемара напало чувство юмора, и поскольку это было впервые, как и многие дебюты неудачно закончилось.

– Смотрите, что я вам написал, – сделав серьезное лицо, сказал Красномордый. – А вы рвете! У-у-у, – и он состроил Поленко веселую козу. Розыгрыш по мнению Красномордого оказался удачным. Директор весь побледнел, заморгал глазами и вдруг стал показывать шутнику на что-то очень удивительное на другой стороне дороги. Пока охранник всматривался в гущу пятиэтажек, Леонид Серафимович щелкнул сигнализацией, зашуршал пакетом, а потом Афонькин провалился в темноту. Там было хорошо и спокойно, и он, Афонькин, ни к кому претензий не имеет.

После рассказа Вольдемара и очной с ним ставки Поленко с удовольствием дал признательные показания, упирая на то, что удар битой не имел преступных намерений. Убивать он вообще не собирался, и все это произошло в состоянии аффекта. Просто утром в своем кабинете в мусорном ведре Леонид Серафимович нашел клочки исписанной бумаги. Он привык быть в курсе всех дел, поэтому обрывки достал, соединил и прочитал. Это было то самое угрожающее письмо, в котором инженеры давали Поленко последний шанс. Убегая после происшествия с Тихоном, они как настоящие джентльмены убрали за собой и кинули неактуальную записку в ведро. Летчик, уверенный, что автор записки – школьный коллектив или отдельные его члены, во чтобы то ни стало решил отыскать этого Прометея и примерно наказать, желательно троекратным выговором и публичной поркой. Предательство Афонькина его поразило, и дальнейший результат известен.

Когда охранник неожиданно оказался мертвым, на горизонте вдруг замаячили другие враги вредоносного директора: в убегающих с его битой двух мужчинах он моментально признал инженеров из Североморска. Благо дело, их он мог ежедневно лицезреть на собственном авто. Но дальше все было, как он сказал до этого, никакого преступления!

С походом на имение Бериных выходило не так ладно. Поленко все время путался в показаниях: то его лично вызвала Жанна Станиславовна, чтобы вместе полистать альбомы и вспомнить молодость, то он сам не мог пережить долгой разлуки с когда-то оставленной, нет, потерянной невестой и пошел искать ее в поля, но разумно и логично ничего не сходилось. Следователь, опираясь на показания самой госпожи Валорской, ее сына, милиционеров, спасателей и вездесущих пони, все-таки пришел к выводу, что Поленко проник на территорию "Заозерной" с далеко идущими преступными намерениями и пистолет, смазанный и заряженный, был при нем. Наверное, не для того, чтобы пить с ним чай.

Показания Амалии Петровны Винтер оказались очень важными, хоть их и пришлось тащить почти клещами.

– Почему вы сразу не сказали, что видели нападение на Афонькина? – в который раз допытывался Катанин у ледяной математички.

– Потому что вы неверно сформулировали условия задачи, молодой человек, – не разжимая тонких губ, цедила учительница. – Вы спрашивали, знаю ли я, где на момент вопроса находится господин Поленко. Я не знала. Тренируйте абстрактное мышление. Пока вам даже "два" надо еще заработать.

Впрочем, об увиденном Винтер все же собственноручно написала, с графиком движения снаряда к голове жертвы и скоростью отхода Поленко от места преступления.

На суде же все перевернулось. Нанятый директором юрист, маститый седовласый мужчина, гарантировал торжество справедливости и ухмылялся следователю в лицо, критикуя каждое из доказательств. Опергруппа мрачнела день ото дня, готовясь, что дело рассыплется, как асфальтовая дорога, наспех положенная зимой к приезду премьер-министра.

Адвокат не подвел. Своим пламенным выступлением он отговорил суд давать его клиенту два года условно, чего гневно требовал прокурор.

– Ваша честь, Вы только посмотрите, – матерый правозащитник возводил глаза к небу и тряс кулаками, – только посмотрите на этого человека! – сухой палец упирался в директора. Зал с интересом поворачивался к пеговолосому мужчине, с видом оскорбленной невинности сидящему за решеткой. Адвокат заливался соловьем:

– Что вы видите? Хулигана, пошалившего с товарищем? Неверного мужа, шатающегося в поисках запретных удовольствий? Нет, ваша честь! То, в чем обвиняют моего подзащитного, просто немыслимо. Легкий вред здоровью и проникновение на чужую дачу с целью какой-то там порчи. Разве на такие мелочи разменивается этот талант, этот титан мысли? Нет, позвольте заметить, он не таков. Вы скажете мне: он покушался на убийство, но неудачно. Поэтому не будем к нему строгими. А я отвечу вам: убийство все-таки произошло. Убийство честного имени непорочной женщины, матери, благодетельницы нашей губернии. Убийство в этих детишках, его подопечных гимназистах, веры в старших, в начальство, в высший разум, наконец! Убийство нашего с вами времени, которое мы могли бы потратить на более достойные дела. Можем ли мы ему это простить? Этому губителю зеленых росточков юности? Моя совесть говорит мне: не забудем, не простим. Ваша честь, мой клиент достоин высшей меры наказания. Я сказал.

И под рукоплескание зала адвокат гордо вернулся к своему месту. Судьи плакали, свидетели обнимались и клялись друг другу стать лучше, а прокурор записывал основные моменты речи адвоката на будущее.

Вердикт был однозначным, хотя и вызвал недовольство публики своей мягкостью. Поленко приговорили к десяти годам с конфискацией. Впрочем, у него, как у всякого приличного человека, ничего не было, но от этого ему было не легче. Еще не до конца поверившего во все происходящее директора вывели под улюлюканье и свист публики, которая требовала для него самой далекой и холодной колонии. Еще долго под сводами областного суда раздавались антиполенковские выкрики, и только к вечеру следующего дня волнение улеглось.

А через неделю все забылось, потому что на небосклоне городской жизни засияли новые звезды. Совершенно справедливо директорское кресло занял выдающийся во всех смыслах человек и учитель Назар Никонович Берин. Чиновники из Районо ломали свои светлые головы, почему же это очевидное кадровое решение их прежде не посетило. Но поздно – дождь спонсорской помощи уже вовсю изливался на гимназию, минуя высшие инстанции. Благодарили все: дети, родители, педколлектив, областная и городская администрация, и даже рядовые члены партии власти. В результате скопилось достаточно, чтобы вообще не работать, как учителям, так и всем детям, когда вырастут. Спасли положение только принципиальность и острый ум школьного завхоза. Деньги ушли в стабилизационный фонд, на черный день, и, поскольку жизнь настала чудесная, они из этого фонда никогда и носа не казали.

Марина Тухтидзе была вне себя от счастья. Наконец-то кресло, которое должно было принести ей мужа, досталось достойному, интересному и холостому человеку. Господин Рафаэль изготовил для биологички приворотный амулет из шишки с перышками, Мариной тут же в меру своих знаний усовершенствованный. Пришлось немного попотеть и в каждую чешуйку заткнуть по мухе, которую девица величала шпанской. Получился мощный афродизиак, биологичка даже не рисковала выталкивать его из декольте на людях, такую сильную реакцию он вызывал. А вообще казалось, что химик начинает поглядывать на первую красавицу с интересом.

Вернувшийся к жизни Афонькин некоторое время поработал у Господина Рафаэля, а потом исчез. Городские сплетники говорили, что с битой Поленко ему предалась страсть к небу и полетам, и он поступил на службу в какой-то авиакружок. Не то конструктором, не то полотером. Но дело ему, видимо, понравилось, потому как в губернии его больше никто не видел.

Катанин был признан лучшим оперативников по итогам года, ему выдали почетную грамоту и премировали ежевоскресными поездками на лыжные соревнования. Защищать честь коллектива мог только самый достойный. Виталий смущенно отнекивался, кивая на Рыжего и намекая, что есть в их отделении и куда более выдающиеся люди, но подчиненный прикрылся бюллетенем. Зато Катанин значительно укрепил здоровье, толкаясь каждые выходные в холодном автобусе, чтобы попасть на другой конец города в парк, где шли состязания. Лыжи к концу сезона даже загнулись от нагрузок, зато опер выпрямился, постройнел и получил новенькую звездочку на погоны. За стойкость.

Неутомимый Тихон Гаврилович в своих походах по инстанциям наконец-то набрел на неподготовленного слушателя. Еще до суда над Поленко он обнаружил в городе таинственную организацию, некий учебно-экспериментальный центр Американской культуры при Пенсильванском обществе орнитологов. Ориентация заведения трудовику сумасшедше подходила. Он одолевал их дирекцию письмами, заявлениями и проектами, пока ничего не подозревающие гринго не согласились с ним встретиться. После этого жизнь Тихона круто изменилась. Он стал именовать себя Тайхон Гаври, заглатывал букву "Р", что лишило в его дикцию предпоследней ясной согласной, и поставил свой труд на коммерческие рельсы. Рельсы, правда, к пункту назначения не вели, в этом Тихон остался себе верен. Он занялся выпиливанием для привередливого американского потребителя товара первой необходимости: дайверского оборудования из дерева в натуральную величину. Пока он брал за основу величину среднего дуба. Во дворе центра уже стояли готовые фонарик и баллоны, когда дирекцию поняла, куда вляпалась. Она поспешила отправить Тайхона от греха подальше, прямо в сердце американской мечты. Вместо Майами мечта в этом случае засела в научно-исследовательском корпусе клиники Стэнфорд. Там Гаври жутко понравилось, судя по восторженным письмам на Родину на адрес бабули из Районо. А вот была ли в Стэнфорде медицина после приезда Квазимодыша, история умалчивает.

Счастливые, хоть и слегка растерянные внезапной развязкой инженеры, уехали на Север. Катанин, супруги Поповы и дедушка с внуком пошли провожать их на вокзал, чтобы еще раз пожать мужественные руки лучшим помощникам следствия, почти родственникам и последним певцам коллективного сознания. Дедушка часто моргал, пытаясь скрыть предательскую слезу при виде двух честных работяг, которые не побоялись встать одни за всех, и всех бросить ради победы. Настя принесла бывшим племянникам пирогов и жареную курицу в исполнении Костика, чтобы хоть как-то подсластить инженерам горечь утраты почти пойманного Поленки. Ну и помочь им забыть годы погони, растворимых супчиков и походных кроватей. А Виталий осчастливил семью Лукиных супер-подарком: Поленковский автомобиль на днях случайно уронил эвакуатор. Капот вдребезги. Пришлось пока поставить фанеру, но супругу директора планирует продать остатки на запчасти. Аэрография канула в лету. Отец и сын уезжали спокойные и счастливые и обещали писать своим новым друзьям.

Но лучше всех жили Настя и Костик. Нина Васильевна съехала в деревню, нести в массы знания, полученные от господина Рафаэля. Однажды зимним вечером супруги мирно сидели на кухне и пили чай.

– А, кстати, – вдруг встрепенулась Настя, – помнишь тех инженеров, ну тех, что гостили у нас дома?

– Припоминаю, – супруг нехотя оторвался от булочки с маком. – Хорошие ребята, их инструменты – просто высший класс. Видела, как я ими капусту прижал?

– Отменно, – согласилась девушка. – Только знаешь, я все время думаю, что же было на той фотографии, что ради нее они поехали не знамо, куда, и даже хотели нашего Камикадзе убить?

– Так ты до сих пор не поняла? – удивился Костик. – Ты же видела машину?

Настя непонимающе развела руками и посмотрела на супруга

– Машину видела. Ну и что?

– А то! На переднем плане Поленко, за ним самолет. Слева ангар, в нем инженеры и… – физик подмигнул жене, будто ожидая, что та немедленно догадается. Чуда не произошло, Настя в сомнении нахмурилась:

– …и ящик, – закончила она Костикову фразу.

– Сама ты ящик! Самогонный аппарат. Они на него накрутили каких-то железок, трубочек и проходили все проверки. Говорили, что это необходимый компонент ремонтного цикла. Они же там на Севере совсем одичали, от жизни отстали. Теперь такой в каждом крепком хозяйстве, а у них, видишь, позор и пьянству бой.

Настя с благодарностью взглянула на мужа, запросто решившего для нее задачку последних месяцев. Пожалуй, физика развивает не только аппетит, но и мышление.

Все теперь снова было хорошо.