В огороде бузина

Ночь не прошла столь идиллически как день. Рома, не полностью выйдя из своего пограничного состояния, начал лезть на стену в прямом смысле этого слова, со стороны это казалось даже забавно. Может ему привиделось, что он человек-паук, скреб он ногтями на руках и ногах стенку отменно, пытаясь перемещаться по ней.

Все бы ничего, не жаль было даже сорванного ковра, но снова потерпел урон многострадальный портрет хозяина дома, на этот раз он, сорванный с гвоздя, жалобно скрипнув, прошмыгнул в проем между кроватью и стеной и упокоился на пыльном плинтусе.

Ближе к утру мужчина угомонился, устроившись на оторванном от вертикальной поверхности ковре, лежавшем теперь горбами возле кровати. Ромик, свернувшись калачиком на шерстяном ворсе, мирно посапывал, видимо, представляя себя в родном Бишкеке.

Вика и Глебушка

Утром позвонила дочь Риммы Васильевны из Москвы. Сегодня сорокалетняя Виктория, ранее вечно упрекавшая мать беспутным мужем – ее родным отцом, рьяно бросилась защищать то ли его честь, то ли честь матери. Она даже не скрывала, что всю информацию о наличии Ромика в отцовском доме ей слила тетя Надя. «Так вот она обещанная Надькина месть», – усмехалась Римма Васильевна.

«Ты что, не понимаешь, что сожительствовать с гастарбайтером-нелегалом безнравственно и унизительно, тем более в твоем возрасте», – увещевала мать столичная дочь.

«У Ромы отец татарин крымский, мать русская. Родился он в Бишкеке, а живет в России уже давно. Если для тебя это так важно, – начала объяснять ситуацию мать. – А вот существовать на трехкопеечную пенсию и ждать смерти, вот это и унизительно, и безнравственно, и просто страшно», – она решилась высказать Вике на нервняке то, что давно хотела, но не решалась, не желая ссориться с вечно чем-то недовольной дочерью.

«Ты хоть раз спросила, как мне живется, хватает ли мне денег…. в конце концов, давно ты приезжала ко мне?» – Римма Васильевна замолчала, предательские слезы застилали глаза, а дурацкий спазм сводил челюсти.

«Ладно, мам, – Вика немного сбавила обороты. – Я приезжаю с Глебушкой, пожалуйста, сделай так, чтобы ничего не шокировало впечатлительного ребенка», – дочка выкатила беспроигрышный аргумент, в виде единственного внука. К месту будет сказано, что впечатлительный ребенок был студентом второго курса университета и шел ему двадцатый год.

В спальне, полностью выйдя из галлюциногенного состояния, Ромик уже приколачивал ковер к стене. Немного погодя он вытащил “Колю” из-за кровати и водрузил его на место. Потом привычно подхватившись, вылетел во двор, моментально впрягшись в трудовую деятельность по хозяйству.

Римма Васильевна глядела на него из кухонного окна, горестно подбоченясь. Всю жизнь она жила интересами своих близких, подстраивалась под мужа Колю и всегда старалась угодить любимой дочери. Мысли и желания Риммы Васильевны никогда никому не были интересны, она всегда была обязана своей семье, ничего не получая в обмен. Теперь же, сойдясь с Ромиком, женщина впервые в жизни почувствовала себя нужной и любимой.

Дочь с внуком не баловали ее своим присутствием, поэтому она вновь сложила свои нереализованные амбиции в дальний ящик личного сознания, радуясь незапланированному свиданию с близкими.

«Не было счастья, да несчастье помогло», – подумала неискоренимая оптимистка Римма Васильевна, мысленно обнимая своих родных. «А Ромика я поселю у Гришки, не откажется же он от бесплатной рабочей силы на несколько недель».

Действуя по принципу, что прятать нужно на самом виду, женщина отправилась на следующее утро, как было прежде, к инвалиду Григорию, только уже без презента в виде носков.

Не любивший сидеть без дела инвалид разъезжал по огороду на своей коляске: по всему участку, для удобства, были проложены бетонированные дорожки. Постоянно проживающий бичара занимался кирпичной кладкой, внучек-прораб пригнал со стройки очередной камаз с халявными кирпичами, которые пришлись как нельзя кстати.

У Гришки на хозяйстве была перманентная стройка, он вечно что-то достраивал и перестраивал, возможно, еще и для того, чтобы как-то утилизировать награбленные Артемкой стройматериалы, которые регулярно он поставлял деду.

Завидев соседку, старик любезно подкатил к воротам, приглашая ее внутрь.

«Я пришла к тебе, чтобы заключить контракт», – Римма Васильевна присела на предложенный безногим стул.

«Контракт?» – Гриша ритмично зашевелил косматыми бровями.

– Мне нужно Ромика пристроить на пару недель, – женщина замолчала на несколько секунд, обдумывая дальнейший текст обращения.

– Так милости просим, – старик широко распахнул свои объятия, демонстрируя радушное гостеприимство.

– Ромик будет работать на тебя бесплатно, а ты будешь молчать не только о нашем уговоре, но и о самом присутствии его на твоем подворье, – продолжала Римма Васильевна.

Старик застыл с распростертыми руками, сосредоточенно вникая в смысл ее слов.

– Как только информация о местопребывании Ромика просочится Борщу или Вике, я его тотчас изымаю, – Римма Васильевна внимательно посмотрела на соседа.

У Гришки от мысли, что его халявные стройматериалы будут утилизировать уже два халявных работника, также ритмично зашевелились волосы на голове, постепенно подключилась и косматая борода, двигаясь как живая. Он мысленно уже достроил очередное строение на своем участке и теперь украшал его затейливыми башенками.

– Так участковому нельзя сливать информацию или твоей родной дочке? – задал вопрос с подвохом старик.

– Вике особенно, – Римма Васильевна опять почувствовала себя виноватой и обязанной дочери.

– Избаловала ты ее, Римка, чего она командовать должна? Ты женщина самостоятельная,

– Ладно, – перебила его Римма Васильевна,

– Ты вон за Артемкой следи, а то весь кирпич из города перетащит, строительная отрасль и рухнет в регионе,

– По рукам, по рукам – суетливо изрек инвалид, боясь, вдруг соседка-дура передумает, «Такого работника ведь отдает, он бригады целой стоит», – размышлял он.

– Да, еще, – добавила женщина, инвалид напрягся,

– Что еще? Я вообще никому говорить ничего не буду!

– Я не об этом, – она еще раз взглянула на старика. – Еду я ему приносить буду, – восстановив в памяти пакеты с продуктами, которые она переправляла к Лехе-йогу, Римма Васильевна немного осеклась, вспомнив плачевный результат.

– Я знаю, чем ты людей своих кормишь, да и сам ешь, Ромик таким г… больше не питается.

– Ладно, ладно, – старик миролюбиво замахал руками,

– Любой каприз за ваши деньги, – и затрясся уже сам от смеха в такт своей бороде и жиденьким волосам на черепе.

«Господи, вот поистине рабовладелец», – подумала женщина, идя домой. – Да ладно, Ромик вытерпит, он на работу злой, а там глядишь все и уладится».

Передислокация любимого заняла не более получаса, благо перемещаться ему нужно было по соседству. Оставшись одна, во вновь осиротевшем доме, Римма Васильевна рьяно принялась за подготовку к приезду дочери и внука.

Вскоре все вокруг блестело и сверкало, а на кухне, запахло пирогами. Ближе к вечеру, около дома остановилась иссиня-черная МАЗДА дочери с московскими номерами, Римма Васильевна, вне себя от счастья, выбежала на встречу. Вика поднялась с водительского места и завидев мать широко заулыбалась.

«Мамуля», – она обнялась с подскочившей женщиной, и обе, не сговариваясь, всплакнули, синхронно отдавшись нахлынувшим чувствам. Постояв немного в виде изваяния, олицетворяющего полнейшее смирение, мать и дочь, принялись топтаться на месте, держась за руки и наперебой, не отвечая на вопросы оппонента, что само по себе затрудняло диалог, начали своеобразно общаться.

За этой картиной, довольно безучастно, с каким-то чисто этнографическим интересом, как за ритуальными танцами туземцев, наблюдал сын-внук Глебушка.

«Глебушка, внучек мой единственный», – Римма Васильевна переключилась на высокого, хорошо сложенного и отлично выкормленного блондинистого девятнадцатилетнего парня, завидев его скучающий взгляд.

Женщина бросилась обнимать внука, которого не видела года три, а он, слегка приобняв ее, сухо и быстро отметился поцелуем-клевком.

– Девки, небось, проходу не дают, – с улыбкой поинтересовалась у внука Римма Васильевна,

«Мама, я тебя умоляю, какие девки? – ожидаемо ответила Вика за сына. – Он же еще ребенок, вечерами дома сидит, в танчики играет, – она с нескрываемым обожанием посмотрела на сына. – Вот покушать он любит», – сказала Вика, доставая дорожную сумку из багажника.

Все пошли в дом.

Основательно перекусив, Глеб запрограммированно уткнулся в ноут, а женщины продолжили уже более осознанный диалог. Тему пребывания постороннего мужчины в доме матери, Вика деликатно опускала. Только почему-то во время беседы, делала все время упор на весьма, ранее скудные, а теперь довольно обильные воспоминания о дальнобойном папе.

Римма Васильевна на провокацию не велась, умильно вникая в мельчайшие подробности, странным образом врезавшимися в память великовозрастной дочери, как теперь оказалось, горячо любящей отца. Коля со стены из спальни растроганно внимал услышанное, полностью уверовав в свою праведность.

Пробыв несколько дней и ссылаясь занятостью на работе, дочка укатила в столицу, оставив на попечении матери сына Глебушку.