Где трава зеленая…

– Не отвечать на его звонки. Не встречаться с ним. Не выписывать никаких чеков – ни ему, ни его благотворительной организации. Обещаешь?

– Я же сказала: обещаю.

Она дулась на мужа весь вечер. Айзек не замечал или делал вид, что не замечает, и больше эта тема не поднималась.

Пейтон сидела, уставившись в потолок, и не могла вспомнить ни единого случая, когда ее уравновешенный муж разозлился настолько, чтобы выйти из комнаты, хлопнув дверью. Она со вздохом признала, что нарушила обещание. За все совместно прожитые годы Айзек никогда по-настоящему на нее не рассердился. Жизнь с ним была приключением. Она с самого начала знала, что это навсегда, как только они стали встречаться. В то время Пейтон работала в ночную смену на местном канале в Куинсе и впервые за несколько месяцев получила свободный уикенд. Ей отчаянно хотелось поехать в какой-нибудь тихий отель, валяться на пляже или у бассейна, спать, любить, пить фруктовые коктейли, но Айзек обладал даром убеждения. Он разительно отличался от безмозглых болванов, с какими она обычно встречалась. Симпатичный, хотя не сногсшибательный. Не слишком увлекался спортом – ни теорией, ни практикой. В Принстоне он специализировался на философии, а в качестве дополнительного предмета выбрал английскую литературу. Он был добрым, рассудительным, заботливым и весьма упорным, если ему чего-то очень хотелось. Ничто не могло заставить Пейтон променять шезлонг у бассейна на грязную вонючую рыбацкую лодку, кроме терпеливых уговоров Айзека. Несмотря на то что ее тошнило и непрерывно рвало все пять часов, она потеряла столько жидкости, что пришлось обращаться в «Скорую» и ставить капельницу, она все равно улыбалась ему в тот вечер, когда они сидели на кровати в гостиничном номере, ели пиццу прямо из коробки и вспоминали безумную рыбалку. Пейтон ничего не планировала и ни о чем таком не думала, и вдруг неожиданно для себя сказала: «Давай поженимся!» – причем в тот момент ее охватила тысячепроцентная уверенность, что именно этого она хочет. Айзек оторопел и от неожиданности чуть не упал с кровати, а затем схватил ее в объятия, уронив пиццу на пол, и покрыл поцелуями лицо. У нее на волосах засохли капли рвоты, а от его одежды несло наживкой и рыбой, но именно тогда они решили, что всегда будут вместе.

Всегда. Какие бы сюрпризы ни преподнесла жизнь, они придумают, как с этим справиться. Он обязательно ее простит. Страшно представить, что будет, если нет.

Глава 6

Лето в цветах

Макс захлопнула ноутбук. Сколько можно пялиться в новости на разных сайтах! Мало того что ее отца арестовали на глазах у всего мира и она навсегда останется девчонкой, отец которой дал взятку, чтобы ее приняли в колледж, так еще единственной ее фотографией, гуляющей в Интернете, оказался мерзопакостный портрет с выпускного. Разве кому-то интересно, что на первой странице ее канала в разделе «Знакомьтесь, Макс» красуется великолепная, высокохудожественная фотография, а на странице в Инстаграме есть целая серия тщательно отредактированных снимков, представляющих ее в лучшем свете? Она видела этот ужас даже с закрытыми глазами. Дурацкий милфордский блейзер, тщательно уложенные по маминому настоянию волосы, розовая помада, которая выглядит на фото гораздо ярче, чем в жизни. Черт, кто это вообще? Эта девушка совсем непохожа на нее настоящую, с непокорными кудрями, растрепанными бровями и тремя новыми сережками в левом ухе. Снимок гуляет по соцсетям, любой тролль с доступом в Интернет может сказать о ней все, что угодно, а ничего хорошего о ней не скажешь. Да она и сама себе кажется пустым, эгоистичным снобом, потому что беспокоится о фотографии, когда рушится ее жизнь. В семнадцать лет!..

Неожиданно нахлынули слезы. Как справиться с ненавистью к родному отцу?

Звякнул телефон. Бринн прислала фото своего щенка, кинг-чарльз-спаниеля, которого родители купили ей в качестве утешения и одновременно взятки, когда увезли перед выпускным годом школы в Гонконг. В то время Макс удивлялась, как мама и папа Бринн могли принять столь ужасное решение, однако последние двадцать четыре часа показали, что спорить с родителями себе дороже: они всегда сильнее.

«Ми-ми-ми-лашка. Он так вырос», – написала Макс.

«По-прежнему писает родителям в кровать. Я его люблю», – ответила Бринн.

Макс нагнулась и заглянула под кровать. Куки яростно зарычал.

«Тебе хорошо, твоя собака не кусается».

«Зато я хожу по улицам и не понимаю, что мне говорят. Я три года учила мандаринский, но не могу и двух слов связать».

«Круто, наверное, взять перерыв после школы и путешествовать по миру?»

«Ага, и жить в микроскопической квартирке вместе с родителями и двумя младшими братьями, без друзей, без парней и без личной жизни в этом диком, странном городе. Думаю, мне сейчас хуже, чем тебе».

«На случай, если ты забыла: мой отец провел целый день в ТЮРЬМЕ, потому что дал взятку, чтобы меня приняли в колледж».

Наступила пауза, затем появилось три точки.

«Ты выиграла».

Макс ухмыльнулась и отправила снимок Куки с оскаленными зубами.

«Когда его отпустят? Как в телевизоре? Ты платишь залог, и человека отпускают домой?» – поинтересовалась Бринн.

Макс поставила три вопросительных знака и добавила: «Очевидно, да. Он только что пришел. Ссорятся с мамой».

«Семейный ужин будет?»

«А как же?»

«Скучаю по отварным протеинам и паровым овощам твоей мамы».

«Если бы могла выйти из квартиры, убежала бы куда глаза глядят. Кругом папарацци».

«Зато прославилась!»

Макс хрюкнула.

«Меня все ненавидят и считают чудовищем. Кто поверит, что я ничего не знала?»

В дверь постучали, и у Макс екнуло сердце. Мама открыла дверь, не дожидаясь ответа. Несмотря на катастрофу, она будто сошла с гребаного каталога.

– Привет, солнышко. Папа уже принял душ. Он проголодался, и мы собираемся ужинать. – Мать критически поморщилась, взглянув на пропотевший после тренировки спортивный костюм. – Ты тоже сходи в душ перед ужином.

Макс хотела, но теперь, когда ее поучали, как ребенка, не собиралась и близко подходить к ванной.

– Нет, давайте ужинать. Что ты заказала? Пожалуйста, скажи, что салат.

– Хватит уже, Макс, – опустила глаза Пейтон.

– Я пошутила.

Мать вздохнула и закрыла дверь.

Макс встала с кровати. Как заставить себя выйти на кухню и увидеть отца? Что ему сказать? Она весь день проигрывала в голове различные сценарии, убеждая себя, что все это ужасное недоразумение, хотя умом понимала, что нужно принять очевидное. В конце концов, ФБР незачем врать. Но это же папа. Он чувствовал себя обязанным познакомиться с ее друзьями и лишь после этого отпускал к ним домой. Готовил ей завтраки, всегда помогал с домашним заданием и, сгорая от стыда, читал унизительную, но трогательную лекцию о месячных и еще одну – о том, что заниматься сексом можно только с тем, кого любишь. Он признавался, что тоже экспериментировал с выпивкой и покуривал травку в старших классах, и хотя не поощрял такое поведение, но соглашался закрыть глаза на пиво или косячок, если Макс пообещает никогда не принимать таблетки. Никакие. Ни при каких обстоятельствах. Таблетки непредсказуемы, опасны, ужасны, и папа много раз требовал с нее клятву, что она никогда, ни за что не возьмет в рот таблетку неизвестного происхождения.

Не может быть, чтобы папа, который всегда твердил, что надо помогать людям, быть доброй и все такое, пошел и сделал что-то незаконное. И не просто незаконное, а то, что разрушит ее жизнь и их отношения. Невозможно. Все эти годы именно мама сходила с ума с поступлением, советовала, по каким предметам пройти углубленные курсы и куда записаться волонтером, подавала идеи, как проявить лидерские качества. Макс ее раскусила. Она видела, что корни маминой одержимости Лигой плюща кроются в ее собственном чувстве незащищенности, когда та училась в старших классах. Родители уделяли больше внимания старшей дочери, Скай, которая в итоге поступила в Амхерст, а Пейтон считали милой, но туповатой любительницей вечеринок. А отец всегда защищал Макс перед мамой. Макс очень способная, у нее разносторонние интересы, и это гораздо важнее, чем галочки в резюме. Существуют сотни отличных школ, где она может получить прекрасное образование и великолепный опыт. Университеты Лиги плюща, конечно, престижны, но на них свет клином не сошелся. Он миллион раз говорил, что вполне представляет ее студенткой небольшого гуманитарного колледжа где-нибудь на северо-востоке, в университете Чикаго или Бостона, или в хорошей киношколе в Лос-Анджелесе. Неужели все это время он врал? Неужели он, как и мама, верил, что учиться стоит только в одном из восьми колледжей, если считать Дьюк, Массачусетский технологический и Станфорд? Неужели он настолько в это верил, что решил заплатить своей альма-матер, чтобы Макс туда приняли?

– Макс, иди скорее, пока не остыло! – крикнула из кухни мама.

Она сделала глубокий вдох, вышла на кухню и села на свое обычное место.

– Я уже здесь.

Несмотря на душ, отец выглядел усталым и осунувшимся. И грустным.

– Привет, малышка, – сказал он, накрыв ее руку своей.

Макс отобрала руку и потянулась за миской с салатом, стараясь не замечать папиного уязвленного выражения лица. Кроме салата, на столе стояла миска с брокколи, приготовленной на пару, небольшое блюдо со спаржей и ломтиками лимона и три кусочка курицы гриль, каждый не больше карточной колоды.

– Голову даю на отсечение, в кутузке тебя кормили лучше, – не выдержала Макс.

– Макензи! – строго сказала мама, а отец усмехнулся.

– Скажем так: цельнозерновые макароны там не в почете.

Айзек намекал на старую шутку, понятную только им. Всякий раз, когда отец приходил звать ее на ужин, Макс спрашивала, что в меню. Как-то раз, несколько месяцев назад, когда Макс сражалась с очень трудным заданием по химии, папа вошел в ее комнату и прикрыл за собой дверь.

– Да, я сделал салат, иначе мама потребовала бы развода. Так называемая «курица по-пармски» приготовлена на гриле и без сыра, а в соусе маринара нет ни грамма сахара. Тем не менее все это подается с лингвини, и они, – понизил он голос до шепота, – не цельнозерновые. Повторяю: лингвини настоящие. Никому не говори, ладно?