Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена

– Сделай милость, – сказал дядя Тоби, – расскажи мне, как это случилось.

– – С превеликим удовольствием, – сказал капрал, низко поклонившись.

Глава XXII

– Все это время, – продолжал капрал, – мне удавалось избежать любви, и удалось бы миновать ее вовсе, если бы судьба не постановила иначе, – – а от судьбы не уйдешь.

– Случилось это в воскресенье, после полудня, как я уже сказал вашей милости. – —

– Старик и жена его куда-то ушли. – —

– Все в доме было тихо и спокойно, как в полночь. – —

– Не была даже утки или утенка на дворе.

– – Когда прекрасная бегинка вошла проведать меня.

– Моя рана начала уже заживать – – воспаление прошло, но сменилось таким нестерпимым зудом выше и ниже колена, что я из-за него всю ночь не смыкал глаз.

– Дайте-ка я погляжу, – сказала она, опустившись на колени у моей кровати и положив руку на больное место. – – Надо только чуточку растереть, – сказала бегинка, и с этими словами, покрыв мою ногу простыней, принялась растирать ниже колена, водя указательным пальцем правой руки взад и вперед у самого края бинта, которым были стянуты повязки.

Через пять-шесть минут я почувствовал легкое прикосновение кончика ее второго пальца – – скоро он лег плашмя рядом с первым, и она продолжала тереть таким образом довольно долго; вот тогда-то я и подумал, что не миновать мне любви, – кровь бросилась мне в лицо, когда я увидел, какая белая у нее рука, – никогда в жизни, с позволения вашей милости, не увижу я больше такой белой руки. – —

– – На таком месте, – сказал дядя Тоби. – – Хотя дело это было для капрала совсем не шуточное – он не мог удержаться от улыбки.

– Увидя, какую мне это приносит пользу, молодая бегинка, – продолжал капрал, – от растирания двумя пальцами – перешла через некоторое время к растиранию тремя – потом мало-помалу пустила в ход четвертый палец – и наконец стала тереть всей рукой. Больше я ни слова не скажу о руках, с позволения вашей милости, – а только рука ее была мягче атласа. – —

– – Сделай одолжение, Трим, расхваливай ее сколько угодно, – сказал дядя Тоби, – я с еще большим удовольствием буду слушать твою историю. – – Капрал самым искренним образом поблагодарил своего господина, но так как больше ему нечего было сказать о руке бегинки – – он, чтобы не повторяться, перешел к описанию действия, которое она на него произвела.

– Прекрасная бегинка, – сказал капрал, – продолжала усердно растирать всей рукой мою ногу ниже колена – так что я стал даже опасаться, как бы такое рвение не утомило ее. – – – Я готова сделать ради Христа, – сказала она, – в тысячу раз больше, – – и с этими словами переместила свою руку выше колена, где я тоже жаловался на зуд, и стала растирать это место.

Я заметил тогда, что начинаю влюбляться. – —

– Пока она таким образом тер-тер-терла – я чувствовал, как любовь, с позволения вашей милости, распространяется из-под ее руки по всем частям моего тела. – —

– Чем усерднее она растирала и чем дальше забирала ее рука – тем сильнее разгорался огонь у меня в жилах – – пока наконец два-три особенно широких ее движения – – не довели моей страсти до высшей точки – – я схватил ее руку…

– – Прижал к своим губам, Трим, – сказал дядя Тоби, – – – а потом объяснился ей.

Завершилась ли любовь капрала именно так, как описал дядя Тоби, это не важно; довольно того, что она содержала в себе сущность всех любовных романов, когда-либо написанных с начала мира.

Глава XXIII

Как только капрал – или, вернее, дядя Тоби за него – окончил историю своей любви – миссис Водмен молча вышла из беседки, заколола булавкой чепчик, прошла через ивовую калитку во владения дяди Тоби и медленно направилась к его караульной будке: душевное расположение дяди Тоби после рассказа Трима было таково, что ей нельзя было упускать столь благоприятный случай. – —

– – Атака была решена немедленно, и дядя Тоби еще более облегчил ее, отдав приказание капралу увезти саперную лопату, заступ, кирку, колья и прочие предметы военного снаряжения, разбросанные на том месте, где стоял Дюнкерк. – Капрал двинулся в путь – поле было чисто.

А теперь посудите, сэр, как нелепо, в сражении ли, в сочинении или в других делах (рифмуются ли они или нет), которые нам предстоят, – действовать по плану; ведь если какой-нибудь план, независимо от всяких обстоятельств, заслуживал быть записанным золотыми буквами (я разумею, в архивы Готама[427. - В архивы Готама. – «Город Готам» по-английски то же, что по-русски «город Глупов».]) – так, уж конечно, план атаки миссис Водмен на дядю Тоби в его караулке посредством Плана. – – Однако План, висевший там в настоящем случае, был планом Дюнкерка – история осады которого была историей расслабляющей, и это разрушало всякое впечатление, которое вдова могла произвести; кроме того, если бы даже ей удалось справиться с этим препятствием, – маневр пальцев и рук в атаке на будку был настолько превзойден маневром прекрасной бегинки в Тримовой истории – что, несмотря на все прежние успехи этой достопримечательной атаки, – она в настоящем случае оказывалась самой безнадежной, какую только можно было предпринять. – —

О, в таких случаях вы можете положиться на женщин! Не успела миссис Водмен открыть новую калитку, как ее гений уже овладел переменившейся обстановкой.

– – В одно мгновение она составила новый план атаки.

Глава XXIV

– – Я совсем обезумела, капитан Шенди, – сказала миссис Водмен, поднеся свой батистовый платок к левому глазу, когда подходила к двери дядиной будки, – – соринка – – или песчинка – – я не знаю что – попала мне в глаз – – посмотрите, пожалуйста, – – только она не на белке…

Говоря это, миссис Водмен подошла вплотную к дяде Тоби и присела рядом с ним на краю скамейки, чтобы он мог исполнить ее просьбу, не вставая с места. – – Пожалуйста, посмотрите, что там такое, – сказала она.

Честная душа! ты заглянул ей в глаз так же чистосердечно, как ребенок заглядывает в стеклышко панорамы, и было так же грешно злоупотребить твоей простотой.

– – О тех, кто заглядывает в подобного рода предметы по собственному почину, – – я ни слова не говорю. – —

Дядя Тоби никогда этого не делал; и я ручаюсь, что он мог бы спокойно просидеть на диване с июня по январь (то есть период времени, охватывающий самые жаркие и самые холодные месяцы) рядом с такими же прекрасными глазами, какие были у фракиянки Родопы[428. - Rodope Thracia tam inevitabili fascino instructa, tam exacte oculis intuens attraxit, ut si in illam quis incidisset, fieri non posset, quin caperetur. – – Не знаю кто. – Л. Стерн. – Фракиянка Родопа наделена была таким неотразимым, очарованием, так властно привлекала своими взглядами, что, с нею встретившись, невозможно было ею не плениться (лат.).], не будучи в состоянии сказать, черные они или голубые.

Трудность заключалась в том, чтобы побудить дядю Тоби заглянуть туда.

Она была преодолена. И вот…

Я вижу, как он сидит в своей будке с повисшей в руке трубкой, из которой сыплется пепел, – и смотрит – смотрит – потом протирает себе глаза – – и снова смотрит вдвое добросовестнее, нежели Галилей смотрел на солнце, отыскивая на нем пятна.

– – Напрасно! Ибо, клянусь Силами, одушевляющими этот орган, – – левый глаз вдовы Водмен сияет в эту минуту так же ясно, как и ее правый глаз, – – в нем нет ни соринки, ни песчинки, ни пылинки, ни соломинки, ни самой малой частицы непрозрачной материи. – – В нем нет ничего, мой милый, добрый дядя, кроме горящего негой огня, который украдкой перебегает из каждой его части по всем направлениям в твои глаза. – —

– – Еще мгновение, дядя Тоби, – если ты еще одно мгновение будешь искать эту соринку – – ты погиб.

Глава XXV

Глаз в точности похож на пушку в том отношении, что не столько глаз или пушка сами по себе, сколько установка глаза – – и установка пушки есть то, в силу чего первый и вторая способны производить такие опустошения. По-моему, сравнение не плохое; во всяком случае, раз уж я его сделал и поместил в начале главы как для пользования, так и для украшения, все, чего я прошу взамен, это – чтобы вы держали его в уме всякий раз, как я буду говорить о глазах миссис Водмен (за исключением только следующей фразы).

– Уверяю вас, мадам, – сказал дядя Тоби, – я ровно ничего не могу обнаружить в вашем глазу.

– Это не на белке, – сказала миссис Водмен. Дядя Тоби изо всей силы стал вглядываться в зрачок. – —

Но из всех глаз, когда-либо созданных, – – начиная от ваших, мадам, и кончая глазами самой Венеры, которые, конечно, были самыми сладострастными глазами, какие когда-либо помещались на лице, – – ни один так не подходил для того, чтобы лишить дядю Тоби спокойствия, как тот самый, в который он смотрел, – – то не был, мадам, кокетливый глаз – – развязный или игривый – то не был также глаз сверкающий – нетерпеливый или повелительный – с большими претензиями и устрашающими требованиями, от коих сразу же свернулось бы молоко, на котором замешано было вещество дяди Тоби, – – нет, то был глаз, полный приветливости – – уступчивый – – разговаривающий – – не так, как трубы плохого органа, грубым тоном, свойственным многим глазам, к которым я обращаюсь, – – но мягким шепотом – – похожим на последние тихие речи умирающего святого. – «Как можете вы жить так неуютно, капитан Шенди, в одиночестве, без подруги, на грудь которой вы бы склоняли голову – – или которой бы доверяли свои заботы?»

То был глаз – —

– Но если я скажу еще хоть слово, я сам в него влюблюсь.

Он погубил дядю Тоби.

Глава XXVI

Ничто не показывает характеров моего отца и дяди Тоби в таком любопытном свете, как их различное поведение в одном и том же случае, – – я не называю любви несчастьем, будучи убежден, что она всегда служит ко благу человеческого сердца. – – Великий боже! что же она должна была сделать с сердцем дяди Тоби, когда он и без нее был олицетворением доброты!

Мой отец, как это видно из многих оставшихся после него бумаг, был до женитьбы очень подвержен любовной страсти – – но вследствие присущего его натуре комического нетерпения, несколько кисловатого свойства, он никогда ей не подчинялся по-христиански, а плевался, фыркал, шумел, брыкался, делался сущим чертом и писал против победительных глаз самые едкие филиппики, какие когда-либо были писаны. – – Одна из них, написанная в стихах, направлена против чьего-то глаза, который в течение двух или трех ночей сряду не давал ему покоя. В первом порыве негодования против него он начинает так:

Вот чертов глаз – – наделал ты вреда