Один день что три осени

– Никак не прощупать, глубоко спряталась.

Делать нечего, пришлось Ли Яньшэну откланяться. Итого за свой прием, включая оплату за срочность и прямой эфир, он заплатил двадцать пять юаней восемь цзяо. Это равнялось выручке Ли Яньшэна за десять с лишним дней от продажи соевого соуса, уксуса и засоленных овощей. Что поделать, дороговато, но зато он хотя бы выяснил, что его тяготило. Покинув дом Лао Дуна, он вдруг осознал, что пойти к Лао Дуну его сподвигла именно засевшая внутри него Интао; ведь только обратившись к нему, Ли Яншэн мог обнаружить Интао; осознал он и то, что его нежелание брать с собой на прием Лао Мэна и Ху Сяофэн также было навязано ему Интао. И тогда он, обращаясь к самому себе, спросил:

– Интао, раз дела приняли такой оборот, скажи мне, что за послание ты хотела передать?

Он и подумать не мог, что обретшая во время прямого эфира душу Интао вдруг возьмет и оживет; пока он находился в доме Лао Дуна, она не показывала никаких признаков жизни, а тут вдруг показала; этого, наверное, и Лао Дун никак не мог ожидать; тут же Интао подала голос:

– Как только отправишься в путь, сразу обо всем узнаешь.

– Это же обычное послание. Может, не надо никуда ехать, а просто написать Чэнь Чжанцзе?

– Нельзя, это нужно сообщить лично.

– Лично или в письме, какая разница?

– Разница большая, если сообщишь лично, то получишь немедленный отклик, а если писать об этом в письме, то отклик получишь лишь в ответном письме, а на это уйдет уйма времени, – выдержав паузу, Интао продолжила, – при личном общении собеседнику сложно уклониться, а в письме он будет искать слова оправдания и отговорки. Взять тот же случай, когда месяц с лишним назад Чэнь Чжанцзе просил тебя приехать в Ухань на свадьбу. Обратись он к тебе лично, ты бы не смог сказать, что подвернул ногу, а в письме у тебя была возможность ему соврать.

Понимая, что Интао в общем-то права, Ли Яньшэн спросил:

– А если я дам обещание съездить в Ухань, когда ты покинешь мое тело?

– Как отправишься в путь, так сразу и выйду.

Ли Яньшэн вздохнул. Похоже, на этот раз от поездки в Ухань ему не отвертеться.

6

Поскольку от поездки в Ухань было не отвертеться, ведь Интао обещала выйти из Ли Яньшэна, лишь когда тот отправится в путь, то Ли Яньшэн ни о чем другом уже и не думал. Но думы о поездке тоже наводили на Ли Яньшэна тоску. Чтобы отправиться в Ухань сперва ему требовалось пройти заставу в лице Ху Сяофэн. Месяц с лишним назад, когда речь шла о свадьбе Чэнь Чжанцзе, Ли Яньшэн уже принял решение никуда не ехать; тогда с чего вдруг он собрался туда спустя полтора месяца? Что ему понадобилось в этом Ухане? Не мог же он сказать правду и признаться, что внутри него прячется какая-то женщина. Да не просто какая-то, а сама Интао, которая раньше играла на сцене его жену; да если Ху Сяофэн услышит такое, то сразу лишится рассудка и тогда уже поведет в психиатрическую клинику не его, а отправится туда сама. Поскольку в Ухане праздновалась свадьба Чэнь Чжанцзе, то теперь этот город вызывал в их семье не лучшие ассоциации. Некоторое время назад Ли Яньшэн поссорился с Ху Сяофэн из-за похорон Большеротого У, что имело прямое отношение к свадьбе Чэнь Чжанцзе в Ухане; вот не случись бы той ссоры, все было бы нормально; теперь же приходилось ворошить прошлое, а это лишь обостряло дело; если он хотел уехать из дома, то будет лучше вообще не упоминать Ухань, а вместо него придумать любое другое место; причем для поездки необходимо придумать железобетонную причину. И тут Ли Яньшэн вспомнил, что каждый месяц их лавка делала закупки соленых овощей на одной из фабрик Лояна; сообразно сезону и ситуации с продажами в прошлом месяце, они корректировали ассортимент товара и в зависимости от этого заказывали или острую редьку, или острую капусту, или маринованный имбирь, или маринованную капусту, или маринованный зеленый лук, или маринованные листья горчицы, или маринованные каперсы, или маринованный чеснок или маринованный арахис, или маринованные огурцы, или маринованные черные водоросли или пасту из соевых бобов… В свою очередь лоянская фабрика по производству солений отправляла заказанный товар на своем грузовике в Яньцзинь. Обычно такие заказы организовывал Лао Мэн, тот самый, что торговал табаком и алкоголем. Казалось бы, Лао Мэн торговал не соленьями, а табаком и алкоголем, однако один из двоюродных братьев Лао Мэна работал начальником цеха на лоянской фабрике солений, поэтому Лао Мэн мог заказать в Лояне так называемый нестандарт, то есть овощи, которые во время переработки или случайно нарезались криво, или превращались в крошку и т. д., но после маринования эти овощи, кроме внешних дефектов, на вкус в общем-то не отличались от нормальных; зато цена такой продукции была наполовину дешевле; в Лояне бракованную продукцию сбывали за полцены, зато в их яньцзиньской лавке такие соленья можно было продавать по полной цене. Итак, Ли Яньшэн мог договориться подменить Лао Мэна и отправиться в Лоян вместо него; сказать, что мол, появилось срочные семейные обстоятельства, а времени вырваться туда нет, так что он будет рад съездить в Лоян вместо Лао Мэна и заодно решить свои дела; поскольку соленьями торговал Ли Яньшэн, то его поездка в Лоян вместо Лао Мэна выглядела бы совершенно резонно; когда же подойдет время отъезда, Ли Яньшэн вместо Лояна напрямую отправится в Ухань; а состав заказа на следующий месяц Лао Мэн возьмет и просто изложит своему брату в письме, перечислив необходимые соленья, сообразно сезону и текущей ситуации; это Интао не позволяла передать свое послание в письме, а Лао Мэн мог запросто скорректировать и отправить свой заказ в письменном виде; Ли Яньшэн с Лао Мэном работали вместе уже больше четырех лет, при этом ни разу не ссорились, Ли Яньшэн полагал, что обратись он к Лао Мэну за помощью, тот ему не откажет. Что же касается Ху Сяофэн, то она в таких аргументах тоже не усомнится. Придумка с Лояном выглядела вполне себе правдоподобно, ничего более удачного Ли Яньшэн выдумать не мог. Однако, несмотря на всю свою убедительность, поездка в Лоян все-таки подразумевала поездку в Ухань, а тот находился намного дальше Лояна. От Яньцзиня до Лояна было больше трехсот ли, и дорога туда и обратно занимала на автобусе пару дней; от Яньцзиня до Уханя было уже две с лишним тысячи ли, так что в этом случае приходилось выбирать поезд. Поезда в то время ходили со скоростью пятьдесят-шестьдесят километров в час, к тому же следовало учитывать множество остановок по пути следования, стоянки на них были длительные, выходило, что поездка туда и обратно на поезде отнимала уже четыре дня; приехав в Ухань, в котором Ли Яньшэн никогда раньше не бывал, ему требовалось от вокзала добраться до дома Чэнь Чжанцзе, поговорить с ним, потом снова вернуться на вокзал – с учетом всех его блужданий и остановок, выходил еще целый день; и притом, совершенно не обязательно, что на вокзале будут подходящие рейсы, там-сям задержался, вот и еще угрохал полдня; итого на поездку в Ухань следовало закладывать пять с половиной дней; вместо двух дней на Лоян вырисовывались целых пять с половиной дней на Ухань, – и что прикажете делать с этой разницей в три с половиной дня? Тогда Ли Яньшэн придумал такой ход: спустя два дня он по межгороду позвонит из Уханя Ху Сяофэн и скажет, что в Лояне у него поднялась температура, что он не может в таком состоянии отправляться в путь, и что ему придется на несколько дней задержаться в Лояне; такое ведь с каждым может случиться, никто от болезней не застрахован, так что Ху Сяофэн, скорее всего, ни о чем не догадается. Надо только четко объяснить, что у него температура, а не какое-нибудь нервное расстройство, от которого он мучился недавно, не то Ху Сяофэн мигом примчится в Лоян, и тогда весь его хитроумный план рухнет. После того как Ли Яньшэн уже придумал причину отлучки из дома, его одолели думы о дорожных расходах. Он подсчитал, что если от Яньцзиня до Лояна билет на автобус в обе стороны обходился в двадцать юаней, то от Яньцзиня до Уханя билет на поезд в обе стороны стоил уже сто двадцать юаней. И как же ему закрыть эту прореху в сто юаней? И потом, нельзя же в дороге ограничиваться лишь тратами на билеты? Неужели все это время вы обойдетесь без еды и питья? А где гарантия того, что деньги не понадобятся на что-то еще? Верно ведь говорят, дома и тысяча дней пройдут сладко, а на чужбине и час покажется мукой. Как ни крути, а сотней юаней тут не ограничиться. Если б он отправился в Лоян, то эта поездка считалась бы за командировку, соответственно и все путевые расходы ему бы возместили на работе, а вот на поездку в Ухань Ли Яньшэн должен был спустить свою заначку; между тем, из своей припрятанной от Ху Сяофэн заначки он уже двадцать пять юаней восемь цзяо потратил на гадателя, так что на настоящий момент у него оставалось лишь десять юаней два цзяо. И где же ему, спрашивается, сверх этих десяти юаней двух цзяо раздобыть остальные сто с лишним юаней? Похоже, придется у кого-нибудь занять. И у кого же их занять? Пока Ли Яньшэн сбывал покупателям соевый соус, уксус и засоленные овощи, а заодно сычуаньский перец, бадьян и соленый доуфу, все это время его не отпускала мысль о том, кто бы в Яньцзине мог одолжить ему денег. Такой человек должен был отвечать двум критериям: во-первых, иметь под рукой свободные деньги; что значит свободные деньги? Это деньги, которые остаются помимо ежемесячных расходов на пропитание и семейные нужды. Во-вторых, этот человек должен быть близким другом Ли Яньшэна, чтобы охотно дать ему взаймы. Сперва Ли Яньшэн перебрал в уме всех своих родственников: дядьев и теток по отцу, дядьев и теток по матери, двоюродных братьев по отцу, двоюродных братьев по матери и т. д. Все они состояли с Ли Яньшэном в более менее близком родстве, и таких людей во всем Яньцзине выходило больше десятка, однако, пересчитай он их конкретно по пальцам, и среди них не нашлось бы ни одного со свободными деньгами; иначе говоря, все его родственники были голодранцами, поэтому принимать их в расчет не приходилось, так что эту мысль он отбросил; тогда он стал думать о близких друзьях; таковых в Яньцзине тоже имелось больше десятка, однако у большинства друзей торговца соевым соусом, уксусом и засоленными овощами лишних денег так же не водилось. Ли Яньшэн промаялся целое утро, но никого подходящего так и не вспомнил. Причем, подбирая такого человека, Ли Яньшэну требовалось проявлять осмотрительность, ведь поездку в Ухань он планировал скрыть от Ху Сяофэн, соответственно одалживающий должен уметь хранить тайны. В момент полного отчаяния он едва не обратился к торговавшему табаком и алкоголем Лао Мэну, но потом рассудил, что тот получает практически столько же, сколько и он, при этом содержит детей и родителей, какие там у него свободные деньги; и потом, Ли Яньшэн и так уже попросил прикрыть его во время поездки в Ухань, так что приставать к нему еще и с деньгами было бы совсем неловко, поэтому Лао Мэна он тоже исключил. Никто другой, кроме родственников, друзей и Лао Мэна, Ли Яньшэну в голову как-то не приходил. Промучившись полдня, в обеденный перерыв он отправился домой. Пройдя от улицы Дунцзе к улице Бэйцзе, он оказался рядом с баней; когда Ли Яньшэн заметил баню, его словно озарило, он тут же подумал про банщика Лао Бу, ведь деньги можно было одолжить у него.

Лао Бу жил бобылем, в этом году ему перевалило за пятый десяток. Когда-то Лао Бу тоже обзавелся семьей, но вот детей не нажил. Когда же ему исполнился тридцатник, жена сбежала от него вместе с его же двоюродным братом; куда именно до сих пор никто не ведал. После случившегося его не раз пытались познакомить с кем то еще, однако, с одной стороны, у Лао Бу после этого остался неприятный осадок, первые два года после побега жены он то и дело всплескивал руками и вопрошал: «Как это брат, с которым мы провели все голозадое детство, мог отважиться на такое?»; с другой стороны, новые претендентки в большинстве своем ему не подходили; как говорится, лучших он бы не потянул, а худших ему и самому не хотелось, вот он все время и колебался, откладывая женитьбу на потом; когда же Лао Бу стукнуло пятьдесят, то он уже и сам к этому делу охладел. «Жизнь в одиночку, – говорил Лао Бу, – имеет свои плюсы. Что называется – один наелся и все семейство сыто, табуретка от голода взаперти не помрет». Раз так, то, казалось бы, Лао Бу мог тратить деньги в свое удовольствие и ни в чем себе не отказывать, однако он проявлял бережливость, и, если к нему в руки попадали деньги, он старался их не тратить и по возможности даже копить. Он рассуждал так: «Иные богачи могут жить и ничего не копить, а мне следует кое чего и запасти, я эти денежки своим трудом по два цзяо вышкрябывал, они мне не просто так достались». Это означало, что его услуги банщика стоили два цзяо за помывку. А еще он говорил так: «Если у человека есть сын или дочь, ему можно обойтись и без накоплений, а я – один как перст, мне без накоплений никак; о других в старости позаботятся дети, а мне нужно позаботится о себе самому, верно я говорю?» Все с ним соглашались, и Ли Яньшэн тоже, заодно понимая, что у него водятся деньжата.

Ли Яньшэн подружился с Лао Бу, поскольку при каждом посещении бани на улице Бэйцзе обращался за услугами именно к нему. Всего в этой бане работало пять банщиков, но Ли Яньшэн выбирал Лао Бу не только потому, что тот проявлял усердие, но еще из-за своей любви к его речам. Речь Лао Бу отличалась особой убедительностью, то есть, касаясь какой-либо темы, он всегда мог раскрыть суть чего бы то ни было. Ну, к примеру, пока он тер его мочалкой, то рассуждал о том, что самое ужасное на свете это отношения, когда один считает кого-то своим другом, а другой – нет; тут есть опасность открыть душу абсолютно чужому человеку; и хорошо, если на этой почве не возникнет конфликта, иначе – позора не оберешься. Ли Яньшэну такие мысли казались здравыми. В другой раз, натирая Ли Яньшэна мочалкой, Лао Бу начинал рассуждать о том, что самое ужасное на свете – это шляться по улицам на пустой желудок, тут легко удариться в потребительскую лихорадку. И здесь Ли Яньшэн тоже не мог с ним не согласиться. Торгуя в своей лавке соевым соусом, уксусом, засоленными овощами, сычуаньским перцем, бадьяном и соленым доуфу, он замечал, что в определенные часы перед обедом или ужином покупателей, желающих приобрести соевый соус, уксус, засоленные овощи, сычуаньский перец, бадьян и соленый доуфу, становится больше; причем помимо необходимого товара, прихватывается что-то еще; а вот после обеда или ужина, в лавке воцарялось спокойствие; если даже кто и заходил, то покупал что-то конкретное: пришел за солью – купил соль, пришел за уксусом – купил уксус. Единственное, чего не мог взять в толк Ли Яньшэн, это как у такого разумного человека как Лао Бу, кто-то смог взять и увести жену? И не просто кто-то, а двоюродный брат. Поскольку Ли Яньшэн часто прибегал к услугам Лао Бу, то они подружились; поэтому сейчас, столкнувшись с трудностью, Ли Яньшэн решил обратиться к нему.

После обеда Ли Яньшэн вернулся в лавку, попросил Лао Мэна присмотреть за товаром, а сам, не спеша, направился в сторону улицы Бэйцзе, где находилась баня. Прежде чем просить денег он решил помыться, а заодно поговорить о своей проблеме; это выглядело как-то естественнее, чем просто взять и попросить в лоб. Уже у самого входа в баню Ли Яньшэн вдруг спохватился и обратился к сидевшей в нем Интао:

– Интао, тебе дальше нельзя, это мужская баня.

– Ну раз так, – ответила она, – подожду снаружи.

С этими словами она из него выпрыгнула. Ли Яньшэну тут же показалось, что он даже стал легче, но, подумав, что на выходе из бани Интао снова запрыгнет в него, он понял, что никуда ему от нее не деться, а потому пригорюнился снова.

Зайдя в баню, Ли Яньшэн как обычно разделся, перевязал одежду веревкой, подвесил ее к балке и запрыгнул в бассейн отмокать; как следует пропотев и раскрасневшись, он вылез из бассейна и направился к кушетке Лао Бу, чтобы тот растер его мочалкой.

Заняв каждый свое место, мужчины для начала перебросились обычными фразами:

– Лао Бу, как продвигается твое дело? – спросил Ли Яньшэн.

– Кое как, – ответил тот, – ведь баня – это дело зимнее, а поскольку на носу уже «начало лета»[18 - Один из 24 сезонов сельскохозяйственного календаря], то народ может и дома нормально помыться, кто пойдет в баню сорить деньгами?

Сделав паузу, Лао Бу поинтересовался:

– Яньшэн, ты ведь месяц с лишним уже не заглядывал? Такие струпья отваливаются, словно вылез из грязной ямы.

Ли Яньшэн про себя согласился, что весь последний месяц он и правда целиком растворился в своей тоске, забыв о мытье.

– Это точно, совсем замотался, чувствую, что тело уже зудится, дай, думаю, помоюсь.

Поддержав разговор, Ли Яньшэн тут же перешел к главному:

– Лао Бу, как ты считаешь, у нас с тобой как у земляков нормальные отношения?

– Нормальные, – ответил Лао Бу, не отрываясь от дела, – ты ведь всякий раз, когда в баню приходишь, у меня обслуживаешься.

– Хочу с тобой потолковать по душам.

– Говори.

– Можешь мне немного денег занять?

Лао Бу замер:

– А сколько?

– Сотню с лишним.

– На какие цели?

Ли Яньшэну не хотелось рассказывать про Ухань и про послание для Интао, поэтому он принялся фантазировать на ходу:

– Моя вторая тетка перестраивает дом, попросила немножко помочь финансами; она всегда была ко мне добра, а когда я женился, дала мне больше сотни юаней, поэтому сейчас как-то неудобно ей отказать.

Лао Бу, снова взявшись за мочалку, ответил:

– Надо было тебе вчера с этой просьбой обратиться.

– В смысле?

– Вчера моего дядю положили в больницу, пришлось одолжить деньги тетке.

Немного помолчав, он продолжил:

– У тебя строительство дома, а там речь о спасении человека. Как говорится, деньги надо одалживать тому, кто в этом срочно нуждается. При таком раскладе я вынужден был отдать деньги им, но никак не тебе.

Ли Яньшэн тут же уловил в его словах нестыковку и понял, что отговорку с болезнью родственника Лао Бу придумал только что; даже если представить, что его дядя и правда заболел, да еще прямо вчера, то тогда сейчас Лао Бу ни к чему было прикрываться «таким раскладом»; ведь дилемма кому именно отдать деньги была возможной лишь при условии, если бы деньги у него просили одновременно; всегда такой рассудительный Лао Бу вдруг совершенно запутался, это говорило о том, что он просто решил придумать отговорку, чтобы не давать денег и все. А может, дело тут было вовсе и не в деньгах, а в их недостаточно дружеских отношениях, что соответствовало одному из высказываний Лао Бу про «самое ужасное на свете», когда один считает кого-то своим другом, а другой – нет, и когда один открывает душу абсолютно чужому человеку, и хорошо, если при этом не возникнет конфликта, иначе – позора не оберешься.

Лао Бу, похоже, и сам понял, что сморозил глупость, поэтому попытался выкрутиться:

– Если бы речь шла о десятке, то и проблем бы не было, но больше сотни юаней – сумма немаленькая.