Мои современницы

В самом деле, ее земной путь прервался, от белокровия, 10 ноября 1926 г. – в наших краях, в санатории «Гриесерхоф» в Гриесе, пригороде Больцано; на нашей южно-тирольской земле она была и погребена, и мы не могли остаться равнодушными к этому.

Похоронили ее на небольшом кладбище, находившимся за санаторием и ныне не существующем. Над могилой тогда водрузили скромный деревянный крест – настолько простой, что уже вскоре он стал разрушаться. Однако итальянцы посчитали важным соорудить достойное надгробие: по почину альманаха «Rivista della Venezia Tridentina» в стране был объявлен сбор средств на памятник, созданный в 1931 г. После упразднения кладбища в Гриесе красивый монумент, изваянный южно-тирольским художником Йозефом Эренхофером, перенесли на главное городское кладбище Ольтризарко.

В 1999 г. Ассоциация «Русь», в сотрудничестве с петербургским Литературно-мемориальным музеем Ф. М. Достоевского, устроила в сначала в Петербурге, а затем в Больцано документальную экспозицию, посвященную Л. Ф. Достоевской. Выставка была совмещена с презентацией нашего монографического сборника «Любовь Достоевская: С. – Петербург – Больцано», первой книги, ей посвященной (редакторы-составители: Б. Марабини Цёггелер и М. Г. Талалай). Выставка в Петербурге, в музее Достоевского, открылась 26 сентября, к 130-летию со дня рождения «Эме», а выставка в Больцано, в Городском музее – 10 ноября, в день ее кончины; тогда же прошла и панихида на кладбище Ольтризарко.

С той поры началась наше длительное многолетнее сотрудничество с директором музея Достоевского Натальей Ашимбаевой и с ее заместителем по научной работе Борисом Тихомировым. В ноябре 1999 г., к панихиде, Б. Н. Тихомиров привез, по старинной традиции, горсть русской земли на могилу «Эме».

Начиная с того года по приглашению Ассоциации «Русь» панихиды на кладбище Ольтризарко проводили разные русские священники – о. Георгий Блатинский, о. Борис Развеев. У реставрированного памятника шли разного рода церемонии, возлагались цветы. В последнее время панихиды по Любови проводит настоятель Никольской церкви в Мерано игумен Алексий (Никоноров).

В 2000-м году, в г. Арко в рамках VIII книжной выставки «Le pagine del Garda» («Страницы озера Гарда»), организованной издательством «Il Sommolago», прошла еще одна презентация нашей монографии «Любовь Достоевская: С. – Петербург – Больцано», с параллельной фотовыставкой.

Мероприятия в Петербурге, Больцано и Арко вдохновили актеров Людмилу Лисюкову и режиссера Николая Коншина на создание спектакля «Я желала бы жить там, где побольше солнца» (так отвечала 20-летняя Достоевская на домашнюю анкету). Эта пьеса, которую мы снабдили материалами, была поставлена в Старой Руссе в 2001 году.

В том же году в Петербурге на XXVI ежегодной Международной конференции «Достоевский и мировая культура» мне довелось представить доклад о новых документах по Любови Федоровне, в том числе – о ее письмах к графу Луиджи Примоли, хранящихся в Наполеоновском музее в Риме и любезно предоставленных тогдашним его директором Джулией Горгоне.

В 2005 г. в Турине на конференции «Италия, страна – убежище» лингвист из Больцано и вице-президент нашей Ассоциации Марина Маскер рассказала о последнем, итальянском периоде жизни «Эме».

В 2006 г., к 80-летию кончины Любови, в Женской библиотеке г. Больцано члены Ассоциации «Русь» провели чтения отрывков из ее книг, в первую очередь – из ее первой книги «Больные девушки».

К 150-летию со дня рождения уже упомянутая Марина Маскер подготовила перевод второй книги Любови, «Эмигрантка», опубликованный в 2019 г. нашей Ассоциацией, вместе параллельным русским текстом, а в настоящее время М. Маскер готовит новый перевод на итальянский язык главной книги Достоевской – о ее великом отце.

По почину Ассоциации «Русь» также готовится мемориальная доска, которую осенью 2021 г. планируется установить на здании санатория Гриесерхоф, где прошли последние дни жизни Любови Федоровны.

В Италии, в особенности в нашем Южном Тироле, знают и ценят дочь русского писателя, которая сама стремилась стать писателем, и таковым стала, несмотря на все трудности и превратности судьбы.

Бьянка Марабини Цёггелер,

председатель Ассоциации «Русь»,

Больцано,

май 2021 г.

Больные девушки

Посвящается памяти отца моего, Федора Михайловича Достоевского

Предисловие

В наше время, вследствие ненормального положения женщин в обществе, число больных девушек увеличивается с каждым годом. К сожалению, люди мало обращают на них внимания. Между тем, большинство таких девушек выходит замуж и заражают своею нервностью и ненормальностью последующие поколения.

Я медицины совсем не знаю, да и таланта литературного у меня нет. И всё же я решаюсь описать некоторые, наиболее поразившие меня, типы. Нет сомнения, что ученые со временем начнут серьезнее изучать ненормальность женщин, чем делали это до сих пор, и тогда им могут пригодиться даже самые ничтожные материалы. Вот, в качестве таких материалов я и решаюсь напечатать первый выпуск моих «больных девушек».

Л. Достоевская

Чары

Пролог

Из отдела происшествий

«В ночь на 13 марта в квартире надворного советника Алексея Павловича Вершинина, проживающего по Сергиевской улице, в доме № 207, квартире № 2 совершено гнусное преступление: задушена во сне малолетняя дочь Вершинина, Татьяна. Подозрение падает на Елену Мильтопеус[21 - Автор придала главной героине своего очерка фамилию своей бабушки по материнской линии Анны Мильтопеус, уроженки Турку (Або); см. прим. 11 в предисловии.], дальнюю родственницу Вершинина, живущую в его семье. Вчера же она арестована. Полагают, что преступление совершено на романической почве».

I

Милостивый Государь Илья Ильич!

Вы пишете, что назначены моим защитником и спрашиваете, когда я могу принять Вас, чтобы сообщить Вам все подробности относительно знакомства моего с Алексеем Вершининым. Я, разумеется, готова видеть Вас во всякое время, но вот в чем беда: я с незнакомыми мне людьми обыкновенно робею, смущаюсь и как бы замыкаюсь в себя. Поэтому не лучше ли будет, если я изложу Вам письменно все подробности моей жизни? Если же и тогда для Вас что-либо останется неясным, то я с удовольствием дам все необходимые объяснения.

Примите уверение в моем истинном почтении

Елена Мильтопеус

Воспитана я отцом. Мать моя умерла, когда я была совсем еще крошкой, и я ее не помню. Папа страдал грудью, и мы круглый год жили в Крыму, на южном берегу, недалеко от Алушты.

Знакомых у нас было очень мало, выезжали из нашей дачи мы очень редко, но я никогда не скучала. Во-первых, я тогда была еще очень молода, а во-вторых, мы с папой жили большими друзьями.

Мой отец был удивительный человек. Такого ума, такого сердца, такой доброты я никогда потом не встречала. Он всегда говорил со мною, как с равной и не считал меня ребенком. Мы вместе читали, вместе гуляли и никогда не расставались.

Какое это было счастливое время! Папа знал, что долго не проживет и спешил приготовить меня к жизни. Убеждения его были совсем особенные. Потом, в обществе, я их больше не слыхала, а когда мне случалось их высказывать, то все смеялись и говорили, что всё это ужасно старомодно, и что моему отцу следовало родиться триста лет тому назад. Он говорил мне, что вся общественная деятельность принадлежит мужчинам. Женщины же созданы для того, чтобы заботиться о них, беречь их, утешать в тяжелую минуту и воспитывать их детей. Он считал, что все разговоры об эмансипации женщин – пустые разговоры; что свобода женщинам ничего не даст, кроме тоски; что какого бы блестящего результата ни добились женщины: будут ли они знаменитыми учеными, писательницами, актрисами или художницами, они всё же будут менее счастливы, чем любая крестьянка, окруженная своими детьми. Природа не простит им, что они попрали ее законы, и тоска замучает их, несмотря на всю их знаменитость, несмотря на все рукоплескание и лавры. Если же, напротив, женщина посвятит себя всю мужу и детям, забудет о себе и о собственном удобстве, то тут-то она и сделается настоящей царицей, потому что мужчины, как бы умны и независимы они ни были, не могут жить без женщин, и если муж уверует, что жена действительно предана ему, то будет бесконечно любить и уважать ее, и она станет властвовать над ним своей кротостью, добротой и преданностью.

«Главное, Елена, – повторял мне отец, – помни, что жизнь не веселье и не забава, что надо много выстрадать, прежде чем получить счастье. Нельзя жать, не сея, и надо много и долго работать, прежде чем ждать награды. Но никогда не унывай. Выбери себе человека по сердцу и держись его. Пусть он будет у тебя один на всю жизнь. Прости ему его недостатки, береги и люби его и ты покоришь его сердце. Только не перебегай от одного к другому. Кроме разврата тела, есть еще разврат сердца, и истинно порядочная женщина должна относиться к обоим с одинаковым отвращением».

Я всецело верила папе. Был ли на свете человек умнее, добрее и благороднее моего отца?! И я мечтала, как пойду той дорогой, которую он мне указывал, как всю жизнь отдам любимому человеку, стану утешать его и никогда, ни в каком случае, его не покину.

Мне было 22 года, когда отец мой умер. Перед смертью он пожелал, чтобы я не оставалась в Крыму, a ехала бы в Петербург, где у меня было много родных моей матери. Согласно его воле я через полгода после его смерти переехала в Петербург на постоянное жительство. Папа мне оставил хорошие средства. Я наняла себе уютную квартиру, а чтобы не жить одной, поселила у себя старую англичанку, miss Jane, которую мне рекомендовала одна из моих тетушек. Все родные встретили меня очень приветливо, перезнакомили со своими друзьями, и по окончании траура я начала выезжать. Тут я должна признаться, что мне очень понравились балы; не столько самые танцы, сколько всё вместе: и музыка, и наряды, и шум, и веселые разговоры – всё это опьяняло меня. Все мужчины нравились мне, хотя, впрочем, никто особенно. Смущало меня, главное, то, что никто из них не был несчастен и никто не нуждался в моем сочувствии. Напротив, все они были так довольны и самими собою и своим положением в свете, что утешать мне решительно было некого.

Так прошла первая зима, а на вторую я встретилась с Алексеем Вершининым. Алексей приходился мне дальним родственником, каким-то четвероюродным дядей. Он познакомился со мною на вечере у тети и на другой же день приехал с визитом. Приехал он не днем, как приезжали обыкновенно другие, а вечером, в 10 часов, когда мы с miss Jane уже отпили чай. Держал он себя также иначе. Не сидел чинно на стуле, а, разговаривая, ходил по комнате, курил, сыпал пепел в мои саксонские бонбоньерки и уехал в половине второго. Всё это мне очень понравилось: в один вечер я подружилась с ним больше, чем со всеми мужчинами, которых знала целый год.

Алексей стал часто ездить ко мне. Он рассказывал о своих несчастиях, о неудачах по службе, где у него были враги, которые ему всё портили; жаловался на плохое здоровье и слабые нервы, говорил со мною о Боге, о будущей жизни, о своем мистическом страхе перед смертью. У него были такие возвышенные мысли! Такие благородные чувства! Я полюбила его в первый же вечер и скоро стала мечтать сделаться его женой. В мечтаниях моих не было, впрочем, ничего невозможного. Мы были одних лет, одного общества и почти одинаковых средств. Увлечение его мною было всеми замечено, и родные постоянно мне о нем говорили. Я думала, что он сделает мне предложение весной, но, к большому моему разочарованию Алексей объявил мне в мае, что уезжает на всё лето за границу в обществе каких-то своих друзей. Он с увлечением говорил об удовольствиях, которые его там ожидали, обещал мне писать, а уходя, даже не спросил, где я собираюсь провести лето.

С грустным сердцем переехала я на дачу в Царское Село. Целыми днями гуляла я одиноко по парку и думала грустную думу: значит, Алексей меня не любит; я ему недорога. Зачем же бывал он у меня? Зачем открывал мне свою душу? Но вскоре стали приходить из-за границы его письма, веселые, оживленные. Он подробно описывал свои экскурсии в горах, разные эпизоды из своих путешествий, и надежда вновь закралась в мое сердце. Не слишком ли я тороплюсь? Может быть, он хочет сначала хорошенько меня узнать, прежде чем жениться? Иначе, зачем бы стал он мне писать и обо мне вспоминать? Смущало меня лишь одно: он совсем не интересовался моей жизнью в Царском и ни о чем меня не спрашивал.

Осенью, в октябре, мы опять свиделись, и опять начались наши разговоры. Алексей так ласково на меня смотрел, рассказывал мне такие интимные мысли и чувства свои! Встречаясь со мной в обществе, он не отходил от меня, так что все замечали и дразнили меня им. Но весной он опять уехал, на этот раз путешествовать по Кавказу, а я опять грустно бродила по Царскосельским аллеям, перечитывая письма, которые он присылал мне в изобилии.

Так прошло три года. Тоска всё сильнее и сильнее охватывала меня. Я была молода, мне хотелось любви, я устала от одинокой жизни со старой miss Jane. В течение этого времени я получила несколько предложений, но с негодованием их отвергла: одна мысль выйти замуж за другого, чем Алексей, казалась мне отвратительной. Я даже стала сурово относиться к мужчинам. Мне казалось, что это будет честнее, чем быть любезной, поощрять их, a затем отказывать.

На третий год я не выдержала и решила объясниться с Алексеем. Я написала ему, что люблю его, что хочу быть его женою и просила его перестать бывать у меня, если он меня не любит и не имеет никаких серьезных намерений. Он или сделает мне предложение, или же навсегда уйдет из моей жизни. Это будет очень мучительно, очень тяжело, но я куда-нибудь уеду, переживу это тяжелое время, зато потом опять буду свободна и начну свою жизнь сызнова. Так думала я, но, к великому моему изумленно, Алексей поступил иначе. Он ответил мне длинным, туманным письмом, в котором ничего нельзя было понять. Говорилось о Боге и о будущей жизни, делались какие-то намеки на какие-то обстоятельства и т. д. Я рассчитывала, что больше не увижу его, но Алексей стал бывать у меня по-прежнему. Он никогда не упоминал ни о моем письме, ни о своем ответе. Я не знала, что и думать. Посоветоваться мне было не с кем, так как почти все родные поссорились со мной. Они находили, что Алексей компрометирует меня, говорили, что в обществе ходят про нас дурные слухи. Я с негодованием отвечала им. Что могло быть невиннее нашей любви? Во всё это время Алексей даже руки у меня не поцеловал.

Между тем, здоровье мое портилось. От частых слез и грустных дум у меня расстроились нервы, появились мигрени и бессонницы. Много раз я хотела бросить Петербург и вернуться в Крым, но Алексей приходил такой расстроенный, больной, несчастный, что мне становилось жаль его. Кто пожалеет его, если я уеду? Кто развлечет и успокоит его? И я оставалась.

Прошел год со времени моего письма к Алексею. Стоял сентябрь, хмурый и дождливый. Мы с miss Jane только что переехали из Царского и были заняты устройством квартиры на зиму. Алексей гостил в деревне у товарища, и я ждала его со дня на день. Но он не приехал. Вместо него пришло письмо, в котором Алексей извещал меня, что женился на сестре своего товарища и едет с нею на осень в Ялту.

Не знаю, как провела я следующие дни. Мне кажется, что я куда-то уходила, в какой-то иной мир. Сколько я ни стараюсь, я никак не могу припомнить, что я делала и где была. Точно какой-то занавес закрывает эти дни, и нет возможности его отдернуть…

Очнулась я в воде. Должно быть, блуждая по Петербургу, я зашла на Острова и вошла в Среднюю Невку. Я стояла по пояс в воде и думала: только бы скорее утонуть. Но вода не брала меня, и я чувствовала, что тело мое совсем не хочет тонуть и борется с рекой.

Помню также, как чья-то собака кружилась по воде вокруг меня и жалобно выла. У нее было совсем человеческое выражение, и в глазах виднелся ужас. На ее вой из-за деревьев выбежали два солдата. Один из них, перекрестившись, бросился в воду и вынес меня на берег. Я сказала ему, что со мной случился обморок, и я упала нечаянно в реку. Оба выслушали с недоверием и ничего не отвечали. Вид у них был чрезвычайно серьезный. Солдат накинул на себя шинель, а я так и пошла мокрая. Скоро мы встретили извозчика. Я достала кошелек, нашла там пять рублей и дала их спасшему меня солдату. Оба сняли шапки и поблагодарили. Я села на извозчика и сказала ему свой адрес. Они тоже что-то шепнули ему, и извозчик поехал так тихо, что солдаты могли идти рядом. На Петровском острове они нашли другого извозчика и поехали вслед за мною до самого дома. Ко мне они, впрочем, не вошли, а остались внизу говорить со швейцаром. Я поднялась к себе, переоделась и села пить чай с коньяком. Я чувствовала большую слабость, и мне хотелось лечь. В это время раздался звонок, и пришел полицейский. То был человек почтенного вида, весь седой. Он спросил меня, та ли я барышня, которую солдаты спасли из воды. Я рассказала ему про обморок. Он слушал недоверчиво. «Так ли это? Обморок ли?» – допрашивал он меня. Он захотел узнать, с кем я живу, выразил желание поговорить с miss Jane и очень огорчился, узнав, что она не понимает по-русски. «Но ведь есть же у вас какие-нибудь родные? Как же это вы, больная девушка, живете совсем одна, безо всякого присмотра?» – допрашивал он меня. Наконец, он ушел, и я легла. У меня был озноб, и мысли мои сбивались. К ночи сделался бред, а к утру я потеряла сознание. У меня начался тиф в очень тяжелой форме, и я пролежала более месяца. Когда я стала поправляться, доктора отправили меня в Италию, и miss Jane перевезла меня в Гардоне[22 - Полное название курортного городка: Гардоне-Ривьера. В настоящее время там известна Усадьба – музей Габриэле д’Аннунцио (офиц. название: Vittoriale degli Italiani [Храм побед итальянцев]), с которым Л. Ф. Достоевская поддерживала отношения (в архиве музея сохранилось одно ее письмо, публикуемое нами в Приложении).], на озеро Гарда.