Клеймо бандита

– Как же сука тесно. Только ведь дырку твою растрахивал, а все равно тесно, – достигает он предела, обнимает за шею, перекрывая дыхание. – Узкая какая, дрянь....

Абрамов начинает елозить членом внутри меня, с каждым разом засаживая все чаще. Я просто закрываю глаза, стараясь не думать о том, что происходит. Может он меня не убьёт. Если выживу, то забуду все это, переживу и буду жить дальше. Обещаю себе, что никогда не стану больше жалеть себя. Жить буду! И обязательно полюблю. Нормального, доброго, чудесного, который будет интересоваться: хочу ли я заниматься чертовым сексом!

– Ну что ты, как бревно то, – бесится он, дергает меня за волосы, впиваясь в шею губами. Не целует, не кусает, а словно жизненные силы из меня пьет. А губы сухие, горчячие, дыхание как яд в мое тело качает, язык коснувшийся окончательно стреляет по и без того натянутым нервам.

Внутри член только сильнее толкаться начинает, на всю длину входит и обратно выходит. Жестко. Агрессивно. Без жалости. Без пощады.

Я не хочу даже чувствовать что – то, но против воли замечаю, как плоть о плоть трется, как вены царапают нежное влагалище.

Меня поглощает что – то черное, грязное, липкое.

Щупальцами душит, и я задыхаюсь, зажмуриваюсь, раскрываю глаза смотря на серое запотевшее от нашего дыхания стекло. Стараюсь думать о том, что там. Дождь. Город. Люди. О чем угодно думать, а не о натянутой тетиве стрелы, не о том, как она с разгона стреляет, прямо в цель. Вынуждает вскрикнуть и утонуть в темном, вязком веществе подназванием "похоть".

– У-у, – гортанно, как будто ему ногу прижали, орет Абрамов. – Сука, сжимай, сжимай его. Сейчас кончишь.

– Нет, нет,– качаю головой, А он внезапно волосы отпускает. Боль стремительно трансформируется во что— то другое, приятное.

По голове бегут мурашки, и я понимаю, что тело больше не принадлежит мозгу.

Я словно со стороны смотрю на то, как его бьет в судорогах, как между ног хлюпает обильная влага, как я кричу от пронизывающего до кончиков пальцев тугим, разрушающим удовольствия.. Единственное, что осознаю, что действительно согрелась. Что все тело огнем объято.

– Послушная сучка, рабочая. – выходит он с хлопком, освобождая мое тело и давая вздохнуть. Рабочая. Рабочая . Как машина, на которой проехались. Как шлюха, которую вызвали для траха. Он выходит из машины, а я начинаю снова реветь, уже не контролиря это и подтягивая трусы со штанами, которые и так насквозь промокли.

Вижу, что дверь осталась отрытой, хочу выползти, но Абрамов толкает меня назад.

– Ты еще не наигрался! Ещё раз хочешь трахнуться?! – ору ему в лицо. – Так давай!

Он вдруг звереет, хватает меня за шею и сдавливает так, что дыхание пропадает.

– Еще раз повысишь голос при моих людях, я тебя им отдам. Сам я взял достаточно.

– Ну так отпусти, – прошу. – цепляюсь за его руку.

– Довезу. А то потом скажешь, что я не джентльмен, – усмехается он, толкает меня внутрь и снова дверью хлопает. Потом идет к Матвею, а рядом еще пара мужчин. Они сначала на машину смотрят, потом снова обращаются к Абрамову. Все жмут ему руки, выказывая уважение, делятся улыбками, а я обнимаю себя за плечи, чувствуя, как стремительно возвращается холод.

Не слышу, что там пытается спросить Абрамов, когда машину заводит, с места трогается. Реагирую только, когда вижу родную общагу, отказываюсь от помощи, когда он пытается вытащить меня из машины.

Сама. Все сама.

Хочу послать его, когда он мне сует в рюкзак приличную пачку денег, но сил нет. Есть только на то, чтобы кивнуть продажной коменде и добраться до своей конуры, и просто лечь в кровать. Накрыться одеялом и сделать вид, что весь этот ужас мне приснился.

Глава 8.

Будильник прозвенел в шесть. Как обычно. Только вместо того, чтобы встать, я просто его выключила. Ночь не помогла. Меня продолжало кидать то в жар, то в холод. Наверное, стоило сходить за жаропонижающим, сделать себе чаю с лимоном, но силы были только на то, чтобы не ходить под себя и кое – как принять душ, отмыться от прикосновений этого урода. Его запах, кажется останется со мной навечно.

Я лежу весь день, периодически слышу стук в свою дверь, иногда, сквозь красную пелену жара, вижу смутные очертания силуэтов. Может это уже чистилище. Тогда может быть я реально уже умерла?

Не знаю, сколько так лежу, но раз слышу снова будильник в шесть утра, значит сутки. Встать даже не пытаюсь, просто засыпаю снова, кутаясь в одеяло сильнее, хотя это все равно не помогает от озноба. Ровно на секунду засыпаю, а в следующую меня уже трясут.

– Ты чего удумала? Сдохнуть? Я такого разрешения не давал.

Я даже не буду пытаться понимать, кто это и что ему нужно, но когда этот кто – то раскрывает меня, начинаю дико возмущаться. Но ему словно плевать, он просто поднимает меня на руки и куда – то несет. Тело мое несет кто – то, а разум утекает сквозь пальцы.

Я уже не осознаю ничего толком, вижу себя в темном лесу, где брожу в дурацкой красной шапке, одна сквозь деревья, ищу этот чертов домик бабушки, только вот натыкаюсь на волка.

И все как по сказке. Волк нашел домик раньше, он съел бабушку, а затем сожрал меня. И все. Никакого, мать его, хэппи энда, с неожиданно появившимися дровосеками. Кажется, никакого счастливого конца меня не ждет. Одна беспросветная тьма, где моим личным волком будет Захар Абрамов, снова и снова меня сжирающий.

В следующий раз я открываю глаза и дико щурюсь от яркого света. Он бьет в глаза так, что они слезятся.

Несколько раз моргаю, пытаясь понять, что происходит.

И наконец различаю очертания больничной палаты. Но судя по плазме на стене и большому холодильнику, я не в обычной городской больнице.

Наконец, могу двигать руками и ногами, хочу встать, как минимум, чтобы в туалет сходить. Спускаю ноги и тут же вздрагиваю на свое имя.

– Соня – засоня проснулась.

Катя? Она здесь? Реально…

Сидит в кресле для посетителей и закидывает в свой напомаженный рот дольки мандаринов, а длинными ногтями щелкает пульт, пытаясь отыскать что посмотреть. Как всегда при параде. Я прекрасно помню, кто она и какую роль сыграла в моей жизни, так что не особо рада ее видеть. Даже выбравшись с того света.

Встаю на ноги, чувствуя, как меня пошатывает. Медленно иду в туалет, который находится тут же, как в каком – нибудь номере отеля. Сама я не была, но в кино видела.

Все жду, что сейчас откроется дверь и зайдет Абрамов, потребовав счет за лечение. Понятно же, что это он меня сюда принес.

Да и тот факт, что Катя здесь, говорит о многом.

Советь его замучила? Вряд ли.

Скорее просто решил подлатать любимую резиновую Зину, чтобы всегда для утех была готова.

– Сколько я спала? – задаю вопрос Кате, продолжающей тыкать пультом и жрать мандарины. Наверняка купленные для меня. И пусть я не съем ни одного, но все же они мои. Обидно.

– Пару дней, – она наконец на меня взгляд переводит. – Ужас ты, конечно. Моль. Вообще не могу понять, что он в тебе нашел. На ручках принес, денег заплатил, меня с работы выдернул, чтобы присматривала.

Ну прям благородный рыцарь.

– Может он в детстве «Молчание ягнят» пересмотрел? – пожимаю плечами и начинаю бегло осматривать палату. Вещи свои ищу, а то стою в дурацкой сорочке, пусть и очень приятной по ощущениям. Тут сумка моя. В ней паспорт и кое – что из вещей.

– Что пересмотрел?

– «Молчание ягнят», Катя. Фильм такой про ганнибала, если тебе это о чем— то говорит, – врывается в наш тихий мирок его голос, и я резко смотрю на лверь. Я даже не услышала, как она открылась. – И нет, я не дрочу на насекомых, как тот псих которого поймали. Катя, съебись.

Она бросает неприязненный взгляд на меня и исчезает, а я все еще смотрю на своего палача. Он меня прямо сейчас насиловать будет или решил поговорить о кинемотографе.

Катя уходит, а Захар заходит в палату и дверь закрывает. Я отшатываюсь и почти падаю на кровать.У него борода словно за пару дней сильнее отросла и волосы. Почему я не замечала, что они с рыжиной. Хотя я его ненавидеть должна, а не разглядывать отросшие за месяц волосы. Вчера мне было не до этого.

– У меня на тебя даже не встанет, пока ты такая.