Анатомия обмана

– Ну ты же девушка, Анют. – ещё больше нагоняет на меня страха отец моего любимого человека. – Деньги, что ты копила, изъяли. Там экспертиза, кровь, отпечатки. Ещё не понятно, когда отдадут. Телефон твой тоже изъяли, но уже по другим причинам. А девушке же нужны деньги… на всякое…такое. Вот я тебе авансом буду выделять какую-то денежную сумму. Не может же человек жить без денег. А ты чего так побледнела?

Господи, как бы под стул провалиться? Знал бы Николай Петрович, что я о нём подумала, ни в жизнь не стал бы мне ни в чём помогать.

Итак, «ошибка номер 2» – стоило оставить больше денег на электронном кошельке. Вряд ли тех пяти тысяч мне хватит банально на обезболивающие и всякие препараты для обработки швов и ран.

Глава 5

Жизнь холостяка, оказывается, сказывается на его холодильнике. Или это всё погоны?

Николай Петрович отъехал, а я, оставшись в чужом доме в полном одиночестве, пошла на разведку боем. Точнее, кухней.

Сдалась мне та жареная картошка? Нет, почистить её мне вполне удалось, как и вымыть. Даже нарезать. А вот задействованные приборы, разделочную доску и прочее помыть не удавалось, как я только не корячилась.

Уже жарится, слава богу. Стыдно, конечно, вроде хочу как лучше, а получается, что только работы мужчине добавляю.

В холодильнике находится обветренный кусок сыра и два лотка яиц. Не задумываясь, ставлю вариться яйца. Натираю на тёрке сыр, добываю молодой чеснок в огороде и… ещё пачкаю посуду, помыть которую я не в состоянии.

Должно быть, это что-то нервное. Даже параноидальное. Мне жизненно необходимо занять себя. Найти занятие, которое не бросит на меня тень подозрения. Что-то очень обыденное и несложное. Вот, пожалуйста, колдую над сковородкой. Даже не заметила, как нафаршировала яйца сыром с чесноком и убрала в холодильник.

– Майонеза, конечно, не хватает. – едва слышно шепчу я, борясь с тишиной пустого дома.

Внезапно взгляд выхватывает в отражении кастрюли, что я оставила остывать на плите, не рискуя одной рукой тащить её в раковину с кипятком, мужской силуэт. Образ дрожит.

– Пришёл? – лишь после того как мужчина провалился к стене большого, но такого пустого, холодильника, я убеждаюсь в своих подозрениях.

Макс двигается в мою сторону. Его голос звучит весело и непринуждённо:

– А как ты меня увидела?

Отвечаю честно:

– В отражении кастрюли. Яйца варила.

– Ты уверена, что тебе стоит этим заниматься? Мы можем заказать что-то из еды. Я могу и сам приготовить. А отец, кстати, где? – голос раздаётся слишком близко.

Я вынуждена обернуться.

– Не знаю, сказал ли тебе Николай Петрович… – сбивчиво начинаю, тут же повернувшись обратно. Вспоминаю, как выгляжу, и чувствую, что щёки пылают адским огнём. Кое-как беру себя в руки и продолжаю: – В общем, он предложил мне вроде как работу. Помощницы по хозяйству. Он сказал, так и для следствия будет лучше. Только нужно будет солгать. Ну, сказать, что я здесь работала до… до вчерашнего дня. Чтоб у вас из-за меня ещё больше проблем не было.

Мужчина всей моей жизни хмурится. Я не хочу ему лгать, оттого перевожу разговор в другое русло:

– Картошка почти готова. Ещё я там яйца с сыром и чесноком сделала. Только майонеза не было. Если ты голоден… – кровь снова приливает к щекам.

Подумать только, я готовила для Лядовых и сейчас буду кормить Макса своей стряпнёй.

– Ничего себе ты ловкая. – мне кажется, что нотки сомнения пробираются в его голос.

– Не такая уж и ловкая. Тем, у кого имеются две работающие руки, придётся мыть после меня посуду. Я как-то сначала об этом совсем не подумала…

– А я хваловал отца на посудомоечную машину. Он всё был уверен, что она ему без надобности.

Вот ещё. Из-за моей глупости и недальновидности покупать ненужную человеку вещь? Как Макс вообще это всё совместил?

На моё счастье или беду, раздаются приближающиеся шаги.

Поразительно, что я совсем не слышала в доме этого ужасного скрипа ворот. Звукоизоляция?

– Запах изумительный, Анют, но, боюсь, твои труды нас не дождутся. Если ты, конечно, прислушается к моему совету.

Николай Петрович входит в кухню широкими шагами. Я благодарна за комплимент своей картошке, потому что вижу неподдельное любопытство на его лице. Ну и ещё трепещущие крылья носа.

– Почему я должна не прислушаться к вашему совету? – искренне изумляюсь я.

Стараюсь не выказывать беспокойства, но тело подводит. Ладони и лоб мигом становятся мокрыми. Злюсь сама на себя, не сводя взгляда с человека, принёсшего непонятные вести.

– В общем, там твоя мама одумалась. Ради тебя или Миланки, для дела неважно. Но это шанс. Хороший шанс заручиться её поддержкой и открыть ей глаза на того, с кем она продолжает жить. Если она присоединится к твоим показаниям, Анют… – полковник говорит что-то ещё, а я его не слышу. В ушах вновь воет тревожная сирена.

Это же… это же мама.

– И что вы хотите? – не слыша ничего вокруг, я спрашиваю о самом главном. Старательно контролирую тембр голоса, чтоб в него не пробрались тревожные нотки и отголоски намечающейся паники.

– У Прохорова остались некоторые вопросы. Тяжёлые вопросы, Анют. – вздыхает Николай Петрович, кося растерянным взглядом в сторону плиты.

Картошка! Да чтоб меня!

Снимаю с огня сковородку. Ставлю её на другую конфорку. Откладываю в сторону деревянную лопаточку, а сама наблюдаю за мужчинами в отражении рядом стоящей кастрюли. Макс подаёт отцу какие-то знаки, которые я не могу разгадать. Отец отвечает ему небрежным взмахом руки.

Всё-таки гаденько немного. Не ожидала, что за моей спиной, как в буквальном, так и в переносном смысле, будут переговариваться или даже договариваться о чём-то.

– Вы предлагаете на допрос позвать мать? – дрогнувшим голосом интересуюсь я, медленно оборачиваясь. – Или пригласить их всех сюда?

– Сюда не стоит. – протестует любовь всей моей жизни. – Никто пока не знает, где ты. Пусть на какое-то время это так и остаётся.

– Да. Возможно, именно поэтому твоя мама бьёт тревогу. Где ты и что с тобой… Ей же ничего не известно.

Сжимаю здоровую руку в кулак и заставляю себя терпеть до последнего.

– Моя мать бьёт не только тревогу. – ехидно усмехаюсь, медленно расслабляя руку. Приятное покалывание в пальцах от ушедшего онемения остужает пыл. – Вы можете мне гарантировать, что не повторится ничего из того, что уже было? Причём тоже на допросе вроде как и при том же следователе?

– Боже, – выдыхает Максим, – Что у тебя дома происходило? Давай и на неё напишем заявление? Она мигом заткнётся!

Любовь к матери всё ещё жива. Я ощущаю её по волне негодования и злости, расплескавшейся внутри меня после слов младшего Лядова.

– Выбирай выражения! Ты говоришь о моей матери!

Мужчины переглядываются. Обмениваются вопросительными взглядами.

– Анют, мы тебя услышали. – примирительно произносит Николай Петрович.