Убит поэт. Ищите кота. Литературный детектив

Так прошел для нашей писательницы тот вечер и та ночь, странная и разнообразная, бросавшая ее то в жар, то в холод. А утром ей сообщили о том, что она исключена из писательской организации. На рассвете пришло письмо по электронной почте, словно писательская братия не спала всю ночь, и только тем и занималась, что исключала тех, кто о чем-то забыл и сорвал важную встречу, что собственно Анна и сделала, но ведь нельзя же так сразу рубить с плеча, да еще сук, на котором сидишь…

Да, она бесспорно была виновата, потому что в порыве вдохновения, о котором никакого понятия не имел Василий Крикунов, она позабыла кое что, он давно все привык на нее спихивать, и если все исполнять, то ни строчки не напишешь, это факт. Она забыла о встрече с мэтром, от которого многое зависело, а его черт дернул к ним явиться, не запылиться из столицы как раз в этот вечер. Из аэропорта он добрался один, его никто не встречал, не только губернатор, но и та, которой это было поручено, вот ведь кошмар, и Мэтр был взбешен, к такому приему он не привык. А ведь мнение об их организации и до того было не очень лестное, это надо признать, тут надо было все бросить и лететь на крыльях любви и преданности, вертеться вокруг него и соблазнять. Хотя последнее было невозможно, по нескольким причинам, и потому что сама Анна была старовата для этого спесивого московского хлыща. Но если бы ей было 16, то и тогда ничего не вышло бы по одной простой причине. Впрочем, пусть это остается тайной, которую он унесет с собой в могилу, хотя давным-давно это не было никакой тайной для всех остальных, для всей интернациональной писательской братии. Но сделаем вид, что нам ничего не ведомо.

В общем, ее любимый город так и не был нанесен на карту, где есть отделение так называемого Союза, от которого мало толку, но много криков и шума. Причина для исключения веская, конечно. Но разве не все к лучшему, на самом деле? Взносы можно не платить, не бежать по первому зову к хорошим, но бесправным писателям, чтобы готовить очередной отчет о деятельности, не совершать массу телодвижений, отапливая своей энергией исключительно космос. Не издавать за бешенные деньги свои же тексты, а потом раздаривать их всем подряд, зная, что они этим людям нужны только на растопку печки на даче, не более того. Всего этого в ее жизни больше не было, так и прекрасно.

Об этом она утром рассказывала Антону, когда они пили чай с медом, словно дожили вместе до золотой свадьбы. Он улыбался, а у нее было именно такое впечатление, что жили долго и счастливо и помереть должны в один день. Хотя об этом она говорить не стала, еще подумает, что она на него глаз положила, а ведь он ей годился в сыновья. Даже и молод для того самого сына, ее мог быть лет на пять и постарше. Мог быть, но не стоит усугублять. А то так и выяснится, что у нее ничего нет больше, даже членского билета в тот самый странный союз, и к литературной братии она не принадлежит. Вот так было с самой ранней юности, она прибивалась то к одной, то к другой творческой организации исключительного для того, чтобы завтра слинять и отстаивать с новой силой свою вечную независимость. Терпеть все издевательства даже для далекой перспективы издания твоей книги ей не хотелось. Хотя они получали зарплату, какие-то блага, и числились на работе. Все было по-другому. Так это тогда, а теперь, если Антон наладил комп, то ты можешь этим заняться прямо сейчас и через пару часов отправить ту самую книгу в магазины, и еще получить сайт для нее – ну фантастика же, как по-другому сказать. Могли ли в конце прошлого века о том мечтать и писать в фантастических романах бы не решились, а тут все, чего душе угодно. Конечно, нужна реклама, какая-то работа, но это уже другое дело, совсем другое.

Она поблагодарила и проводила парня до двери, и уже забыв о мелкой неприятности, связанной с исключением из Союза, уселась за работу.

№№№№№№№№

Анна умела выключаться из реальности с самого детства. Даже когда сидела с гостями за столом, а застолья тогда были часто, и к деду приходили друзья-писатели, а смотреть и слушать их было огромное удовольствие, она вдруг уходила куда-то мысленно, взгляд фокусировался на картине на стене, где куда-то бежали охотничьи собаки, преследуя добычу, и чувствовала, что ее нет за тем самым столом, потом, как под гипнозом она слышала отсчет в обратном порядке, и возвращалась в реальность. Один раз знаменитый поэт заметил, как она выключалась, и когда вернулась, он так пристально на нее смотрел, а потом сказал, что у нее все получится. Она может вытаскивать своих героев из другого времени, и они расскажут ей свои истории. Только так можно объяснить то, что было ею написано и как написано… А главное, откуда она все это может знать.

В тот момент она ничего не поняла из сказанного, но запомнила порядок слов, потом записала в старый блокнот, чтобы подумать над тем, что он сказал. И только когда начала писать о князе Владимире, поняла, о чем говорил поэт, эти истории она слушала и быстро записывала такими крючками, что никто бы не смог прочитать, кроме нее самой. А потом оставалось только перевести их с тарабарского на обычный язык. И роман был готов. Не мемуары и воспоминания о собственной жизни и первой любви, как обычно писали, а именно роман со всеми его особенностями формы и содержания.

– До свиданья, друг мой, до свиданья, – пропела она слова какой-то странной песенки, прощаясь с союзом писателей и обдумывая сюжет для небольшого, а может и большого романа, о том, как был убит поэт, вернее писатель, что собственно и подарило ему большую творческую жизнь.

Она любила убивать своих врагов в романах, решив, что так она и отомстит за все, что они ей дурного сделали. Говорят, что когда люди устали драться и выяснять отношения на мечах и шпагах, а то и на булавах, они придумали различные игры, где проигравшие не умирали больше, а пар выпускали. Вот так и она выпускала пар. Может быть сочинительство для этого и предназначено, чтобы человек выпустил пар и не пошел убивать в реальности своего обидчика. Хорошо это или плохо? Скорее хорошо, потому что многие остались живы. Но здесь есть и другое, говорят, в романах все сбывается. Вот написал Тургенев своих девушек или нигилистов, они и появились потом в жизни. То ли писатель умеет угадывать и предсказывать то, что с нами будет, то ли люди хотят быть похожими на героев книг. Но роман под рабочим названием «Убит поэт, и черт с ним» скоро должен был появиться. И нечего возмущаться Василию Крикунову, сам виноват, хороших людей никто никогда не захочет убивать. И чтобы оправдать свои не очень хорошие мысли и поступки, Анна порылась в папках, желая найти что-то подходящее для нового романа. Сначала она даже не понимала, что именно ищет, потом догадалась, что ей нужно повествование о мертвых и живых душах. Это повествование возникло пару лет назад, как эскиз, зарисовка. Оно уже попало в сборник размышлений о писательстве, а вот теперь должно было занять свое место в художественном произведении. Еще Н. В. Гоголь догадывался, что есть мертвые души, и Чичиков – самый яркий представитель этой братии. Но со временем их стало значительно больше, что далеко ходить, вот он родимый, и нарисовался на ее пути

Глава 6 Записки писательницы Анны. Накануне

ШУТКА КУКЛОВОДА или МЕРТВЫЕ ДУШИ

Сначала треснуло зеркало в прихожей. Но я рванулась на улице, потому что опаздывала, и подумала о том, что и в моей квартире может поселиться кто-то из разбитого зеркала.

Как же прочно живет в нас каждая фраза, каждое слово романа века. Недаром ли пугливые, полуживые души так не любят это повествование, оно приводит или в шок, заставляет почти терять рассудок? Я люблю роман.

Сейчас я спешу на свидание и почти счастлива. Но можем ли мы знать, кого встретим на пути, что случится с нами к вечеру, через час, да что там, через мгновение? До места свидание я добралась без происшествий, успела забыть про треснувшее зеркало и даже любимый роман.

№№№№№№№№

В большом торговом центре мой спутник останавливается, ласково берег меня за плечи и поворачивает в свою сторону. Он хотел сказать что-то важное, о напомнить чем-то, может быть поцеловать (мечта идиота), но произошло невероятное. Прямо за его широкой спиной я вижу прекрасное создание в одном купальнице и столбенею. Опасность? Соперница?

Только через минуту становится ясно, что это не моя прекрасна соперница, это манекен, дорогой, хорошо сотворенный, так что сразу и не понять, что это не человек, а кукла. Думаю о том, что могла переживать, в какие стороны шарахаться, если бы мы оказались, скажем, среди восковых фигур в знаменитом музее. Наверное, так и рождаются фильмы ужасов.

Но куклы остаются куклами, а люди все-таки не куклы, на первый взгляд хотя бы. Почему у меня создается впечатление в том самом огромном торговом зале, что здесь есть манекены неподвижные и двигающиеся в разные стороны. Все, кто двигается – живые, если к ним прикоснуться, они вероятно, теплые. И все-таки это впечатление не исчезает.

Мой спутник, философ и по образованию и по отношению к жизни, и потому остается только рассказать ему, о чем я в этот момент думаю.

Просто, наверное, выражение лица у меня какое-то странное, не очень понятно, что меня так волнует. Хочу ли я дорогой подарок, или что-то иное не дает покоя. Правы мудрые женщины – мужчинам надо объяснять все, что мы хотим сказать, почему они должны догадываться, а то еще бог знает, до чего догадаются.

Мы спускаемся на первый этаж в кафетерий, чтобы поговорить немного. Выслушав меня, он улыбается.

– А ты только сейчас догадалась о том, что половина тут мертвых душ?

Хороший поворот, он издевается или на самом деле это так? А он не унимается.

– Ну, посмотри на мужчину за тем столиком, думаешь, он жив?

Не знаю, человек поднимается и идет куда-то, вероятно, скорее жив, чем мертв.

– А вот это девица, – не унимается философ, – думаешь, она что-то чувствует, мы все для нее не бесцветные тени? Она не наткнется на тебя, когда пройдет мимо, но в ней с самого начала не было никакой жизни.

Я понимаю, что сейчас он мне расскажет какую-то историю, чтобы доказать свою правоту, потому что я не особенно ему верю, хотя в глубине души подозревают, что он прав. Просто озарение какое-то. Хотя в голову это все-таки не укладывается.

– Понимаешь ли, в чем дело, – начинает он, – мы привыкли думать о том, что при рождении, когда младенец делает первый вдох, душа в него вселяется, кто-то говорит, что она появляется еще в утробе матери, когда плод начинает шевелиться, а здесь только просыпается окончательно.

– А это не так?

– Это так, – соглашается он, – интересно то, что происходит потом с душой, которая принадлежала уже дюжине людей до нас и накопила столько всего в своей оболочке, как она приживется на этот раз, как будет развиваться, сможем ли мы ее оживить окончательно, чем наполним, сделаем ли своей или она будет отторгнута.

– И что же происходит?

– Вот и происходит развитие, она должна попасть в это время, в это пространство, она должна комфортно себя здесь чувствовать и развиваться, а не сбежать от нас, как неверная жена, к другому мужчине. Ты думаешь, что такое клиническая смерть, как ни побег души из тела? Если найдется подходящая душа поблизости и успеет вселиться в еще не остывшее тело – человек оживает, если же нет, то увы….

– Не повезло бедняге…

– Недаром, люди, которые возвращаются, не любят рассказывать о пережитом, а если рассказывают – одно и то же, о коридоре, свете, то, что они наверняка до этого читали или слышали от других. А на самом деле ничего они не помнят и не знают, сбежавшая душа вряд ли вернется назад, а совсем другая только пытается прижиться к этому телу, она ничего о нем не ведает, все начинается сначала, вот и молчат, бедолаги.

– Но ты говорил о живых людях, у которых мертвые души, – напомнила я ему, капризно поджав губы.

– Да, конечно, прожил человек половину жизни в тумане, ничего не хотел, ничего не делал, что же ты думаешь, душа еще жива у него? Нет, формально, она может и трепыхается, но это мертвая душа. Ведь люди порой умирают еще задолго до своей физической смерти, им не обязательно для этого лежать в коме и не шевелиться. Он может и шевелиться, но душа точно мертвая.

– И что же делать? – спросила я, вспомнив все больные вопросы наших революционеров, которых разбудили несчастные декабристы.

Он молчал, разглядывая кого-то, наверное, пытаясь определить, мертвая или живая у него душа.

– Что делать, чтобы душа не умерла раньше срока, и вообще оставить ее в целости и сохранности – учиться, развиваться, забыть о покое, пусть он только сниться, музыку, стихи писать, кино снимать – творить одним словом, – с пылом говорила я.

– Ну, это банально, хотя для начала не мало. Но есть еще одна тайна во всем этом, желательно бы узнать, кому принадлежала душа прежде, совпасть с теми, кто уже владел ею, кто пытался развивать и сохранить то, что он накопил за свою жизнь. Ведь без их помощи и без их опыта мы не сможем много сделать и снова все начнем сначала. Если успеем начать, – он таинственно замолчал.

– Узнали, а потом?

– А потом подумать о современном мире, в который мы ее бросаем, вот с поправкой на изменившиеся реалии и развивать ее дальше, все время неустанно, восстанавливать, оживлять, поддерживать тот огонь, которым она питается, конечно, не при помощи вина, азарта, а то и наркотиков. Так ее только и можно умертвить раз и навсегда.

Около нас остановился человек, на диво красивый, странно похожий на Александра Блока в молодости. Вероятно, это сходство замечали с самого начала многие, и повторяли ему все время о том, что он удивительно похож на поэта. Но я заметила и другую особенность – он был мертвецки пьян, нет двигался почти не качаясь, но он до такой степени был выключен из реальности, что если бы другой человек шел к нему навстречу, то он бы не смог свернуть, отстраниться в сторону, и просто бы врезался в него.

– Вот, лучший способ умертвить душу, о наркотиках я не говорю, ее просто выключают, усыпляют, и назад вернуться она едва ли сможет, да мало ли способов, как можно убить душу. Если она и была бессмертной, то с этим давно покончено, еще до нас постарались.

– Куклы и кукловоды, – я снова вспомнила о красивом манекене, который заставил меня до такого додуматься.

– А самое главное, что мы сами и куклы и кукловоды одновременно, каждый в своем мире и кукла и кукловод. Пока душа не умерла, человек может все, но стоит только ее потерять или убить, и он уже остается просто куклой, тогда и появляются другие кукловоды, вот это настоящая беда. Но стоит ли жалеть о том, кто уже успел погубить свою душу, и передает себя в руки другого, прекрасно понимая, что ничего хорошего ему не дадут, а скорее наоборот, отберут даже то, что еще осталось, тот мизер, который у человека еще был, чтобы окончательно швырнуть его в пропасть.

– Тогда бес забирает его душу? – спросила я, вспомнив знаменитый сюжет.

Мой спутник рассмеялся.

– А теперь я открою тебе величайшую тайну, а на кой ему нужна такая душа, несчастная, измотанная, затравленная? Ты веришь, что Мефистофель – это тот старьевщик, который тащит с помойки все к себе в дом и захламляет его изношенными мертвыми душонками? Господин Чичиков хотел за них хотя бы монеты получить, а ему зачем это нужно?