Когда уходишь ты…

Ну, что – вроде живу, привыкаю. Скучаю очень, хоть и знакома со многими. Трудно что-то стало находить общий язык с другими, видно, сказываются года, проведенные в четырех стенах почти в одиночестве. Ежедневно бывают стычки с Маринкой из-за Леночки. Кричит на нее, а та, бедненькая, аж вся сжимается.

Говорю ей, что так нельзя, а она кричит:

– Не заступайся! Дай им, малявкам, только волю, они на шею сядут! Вот пройдет время – сама убедишься во всем и еще спасибо скажешь…

Да, педагог из нее выйдет «отменный» – опасно таким доверять детей, испортят. В конце-то концов, нельзя идти на поводу у своего настроения. Дети подобно лакмусовой бумажке проявляют наши пороки, реагируя на них частенько не в лучшую сторону. Это своеобразная ЭВМ, – что в нее заложишь, то и выдаст, да еще при том в таких комбинациях – потеряешь дар речи! Конечно, Маринка единственная дочь у родителей, больна, избалована без меры… ой, опять я спешу с выводами! Сколько раз говорила себе, чтобы не торопилась осуждать человека, не узнав его хорошо! Так же нельзя!.. это-то и губит меня. Но, что теперь делать, раз я такая… – остается только исправляться.

23 октября.

Как и ожидала, сегодня пришла Ольга. Ее ко мне еле пропустили, лишь после того, как она назвалась моей сестрой. Надо будет у врача для нее попросить пропуск. Мы тут раньше вместе лежали, подружились и все эти годы переписывались. А в мае этого года она была у меня в гостях.

Выходные дни в больнице (а сегодня воскресенье), особенно тянутся и кажутся бесконечными. В тихий час я немного вздремнула, что со мной бывает крайне редко, и девчата мне доложили о том, что по мне ползал таракан. Меня от отвращения всю передернуло: их тут великое множество, и частенько они вылазят из своих щелей даже при свете дня, не боясь найти свою погибель.

Я их боюсь, но не до такой же степени, чтоб как наша Нинка, посреди ночи вскакивать и, цепенея от ужаса, страшным шепотом на всю палату орать:

– Ма-ари-инка, т-т-та-ара-акан!..

И бедная, взлохмаченная сонная Маринка встает, берет тапку и шлепает к противоположной стене, где находится Нинкина кровать. Слышится глухой шлепок о стенку и возня – ищут труп таракана и отодвигают кровать от стены на безопасное расстояние в том случае, если тот успел скрыться. Тогда Нинкин покой (да и наш тоже) нарушен. То и дело раздаются громкие вздохи и восклицания:

– Боже, на мою голову!.. мама родная, я теперь не усну…

Наконец, измученная этим, Маринка раздраженно говорит:

– Да ладно тебе, Нин, кончай! Не съест же он тебя!..

В большинстве случаев после этих слов палата погружается в долгожданную тишину. Это-то ладно, терпеть еще можно. Но когда тараканы умудряются попасть и в без того без аппетитную больничную еду – супы, щи и в разные другие блюда, включая макароны, подливу и котлеты, – то уже до того отвратительно, что мало кто притрагивается к своей порции. В большинстве утром довольствуемся булочкой с маслом и чаем, в обед еще смотрим, что дают, если же что-то съедобное, то многие жуют так, будто заставляют есть под угрозой расстрела. Но стоит кому-то отодвинуть, подозрительно молча и тихо свою порцию – все сразу равняются на него. На ужин эта история повторяется. Живем, можно сказать, впроголодь, и лишь на домашних запасах. В выходные дни наезжает многочисленная армия родственников – посетителей и наши холодильники набиваются всякой всячиной, которая уничтожается в течение рабочей недели. Живущие вдалеке в наличии имеют деньги – можно делать знакомым заказы на продукты питания. Так и живем, отравляя, друг другу жизнь (имею в виду тараканов). Ну вот, получилась целая «сага о тараканах…»

С самого первого дня, началось мое усиленное лечение – бываю в зале лечебной физкультуры, на различных процедурах, глотаю таблетки и микстуры, делают сразу по три укола (правда, бывало и больше…), – живого места на мне скоро, боюсь, не останется.

26 октября.

Ох уж этот Саша! Какой у него нехороший взгляд. Смотрит так, что кажется, буравит тебя насквозь глазами – так и хочется спрятаться. Сегодня снова его дежурство…

Ко мне приехала мама, и мы пошли в ванную, а оттуда выходит такой детина на костылях, с аппаратами Илизарова на обеих ногах, мокрый и растрепанный!.. – ну прямо настоящий «мокрый петух» (потом, мне девчата сказали, что это Петя Азаматов)! Я еле подавила смех в себе – нехорошо. А он встал на пороге и ни туда и ни сюда, смотрит ошалелыми глазами. Когда мы с мамой, наконец, зашли в ванную, – там настоящий потоп! – воды налито… ужас! Обратно шли – Саша буквально сверлил взглядом. Ей-ей, если он на каждую девчонку так смотрит, то у него скоро вместо глаз дыры будут, протрет! – в этом я уверена.

Про Азаматова мне вот что еще девчата рассказали. Когда он возвращался из армии домой, автобус, в котором он ехал, попал в аварию. Где-то около года провалялся парень в больнице, а потом его отпустили с аппаратом на ноге домой, отдохнуть. Не поняла, то ли на обратном пути, то ли когда из больницы ехал, – этот автобус будто опять перевернулся, Азаматов сломал и вторую ногу. К тому же, от сильной боли, у него, говорят, в голове помешалось. Не знаю, что тут правда, а что вымысел, но Азаматов и правда производит впечатление не вполне нормального. …Все в коридоре шарахаются от него в разные стороны, никому не хочется получить от него костылем по голове (он при мне замахнулся даже на медсестру). Да и когда он ходит по коридору, во все горло орет похабные песни. Его все боятся, включая молоденькую врачиху Варнакову, ведущую ту палату, где лежит Азаматов. Только заведующий отделением Введенский имеет на него какое-то влияние.

30 октября.

С Наташей сидели, болтали на нашем постоянном месте, у окна – в конце коридора. Там стоят два кресла. Интересная женщина, она работает воспитателем в детском саду. Ей лет под тридцать, незамужняя. Но, видно, что тертый калач… Лежит с переломом руки. Ольга пришла к часу, когда раздавали обед, и очень обиделась, что мама не зашла к ним. Оставила подробное описание, как до них доехать, и взяла с меня обещание, что в следующий раз мама обязательно к ним зайдет. Я еще похвалилась – показала, как я стою.

Летом, когда мы были на консультации в столице, нам сказали, что я больше не встану на ноги (а в детстве я могла придерживаясь ходить), что это все… И, чтоб моя болезнь не прогрессировала дальше (я иначе вообще не буду вставать с постели!), посоветовали проходить по два курса лечения в год по месту жительства… Удивляюсь сама, как я это перенесла. Ни на миг меня не оставляло ощущение пустоты, безысходности, безразличия ко всему. Какого же было удивление мое и Л.К., когда я, буквально через неделю моего пребывания здесь, стала стоять, чуть придерживаясь за тумбочку или спинку кровати. Это стало настоящим чудом, на которое я и не надеялась. У меня появился проблеск надежды, и мне очень хочется удержать ее. Но как? Ведь она мелькнет и тут же исчезает в недоступной дали. Дразнит и смеется…

В тихий час, незаметно для себя, немного вздремнула. Хотела встать, а меня будто током прошило: на мою левую здоровую (а точнее опорную) ногу невозможно было наступить. Я чуть было не расплакалась от боли и обиды.

А Нинка злорадно заметила:

– Не надо было хвастаться перед подружкой!.. Вот теперь будешь знать! Наука!..

Эти слова я пропустила мимо ушей. Попросила девчат позвать медсестру, а оказалось, что на нашем посту дежурит Саша. Он и пришел, расспросил, ощупал ногу.

– Ну что, надо думать, растяжение. Лежи.

Все же какой у него взгляд нехороший, наглый. От такого лучше на всякий случай держаться подальше, на расстоянии.

31 октября

Очень скучаю по дому, хорошо хоть немного письма развевают грусть. Одно или два почти каждый день получаю от знакомых, подруг…

Незадолго до отъезда я проколола уши, теперь они почему-то загноились. Ужас! Я хотела у медсестры попросить спирт, чтоб их обработать, но меня напугала Нинка.

– Медсестры вредные, не дадут, да еще отругают, подумают, что ты тут проколола… ведь у тебя серьги маленькие, в глаза не бросаются. Да и ты почти всегда с распущенными волосами – золото не сразу разглядишь, – в ее голосе была слышна ирония. – Их врачи ругают, если они больным уши прокалывают… Ты лучше у Саши попроси. Он даст, если, конечно, хорошенько попросить.

Она выделила это слово «хорошенько», без комментария стало ясно, как именно надо попросить. Нет уж, милочка, спасибо за совет, но у него я просить не буду. Из принципа. Как он, так и я. Что это я буду о чем-то его просить, а он мне нервы мотать?! Как недавно было: сильно болела голова, а температуры не было. Пошла, просить таблетку цитрамона или анальгина к нему (он снова был на нашем посту), так он меня замучил своими вопросами.

– А зачем?.. а почему?.. а кому?.. у тебя ведь температуры нет, – еще раз измерил ее у меня, удостоверился. – Ну что, нормальная. Не дам.

Вот. Ну, как с ним еще разговаривать?.. Тогда, после его слов, у меня начисто отпала охота с ним общаться, и я, повернувшись, ушла. Весь оставшийся вечер лежала, мучаясь головной болью. Таблетки он мне так и не дал, такой вредный тип, каких я еще в своей жизни не встречала.

А сейчас было такое!.. не пойму, как только я решилась и откуда у меня взялось столько смелости.

Ленка Шайтанова возила меня по коридору (в палате у нас проветривали). На посту, возле нашей палаты, сидел медбрат богатырского телосложения (Саша рядом с ним просто спичка!). О нем я много слышала, но до сегодняшнего вечера не видела. У него круглое татарское лицо, он – как и Саша – черноволосый. На вид лет двадцать пять, а может, и больше. О том, что с откровенным интересом следит за мной, мне тут же сообщила Ленка. Она болтала с ним запросто, как впрочем, и со многими другими, пока я смотрела телевизор. Потом подошла Надька Погодина (господи, как она мне тут, в палате, надоедает со своими вопросами и любопытством!) и начала канючить…

– Та-ань, ты не будешь меня ругать?

– Ну, чего еще натворила?

– А ты скажи, не будешь?

– Не знаю, смотря что…

– Я валерьянку пролила.

– Молодец!.. – я вздохнула облегченно, ничего страшного не произошло, просто мне не придется пить эту гадость.

– Я сейчас у Кости попрошу.

– Ты что, не надо!..

И все равно пошла к нему…

Медбрат подошел ко мне и, улыбаясь, спросил мою фамилию. Мне пришлось у него на глазах пить валерьянку, будь она тыщу раз неладна! Я потом у Шайтановой спросила, даст ли он спирта, если попросить. А она сразу потянула меня к нему.

– Кость, вот, с тобой хотят поговорить.

Чувствуя, как мои щеки заливает жар, была готова плюнуть на все, но отступать уже поздно. Ладно, Ленка была рядом. Теперь, когда это все позади, все кажется смешным, а тогда было не до смеха.

– Костя, а вы не можете мне дать немного спирта?