– Откуда ты знаешь?
– Просто я думаю, что внутренний мир каждого человека – это маленькая Вселенная, а когда она умирает, то, скорее всего, огромная Вселенная этого не замечает.
– Здорово.
– Что – здорово?
– Сказала.
– Похоже, и собственный внутренний мир нас тоже мало волнует.
– Похоже.
Папа замолчал. Не знаю, о чем он думал, но, как будто продолжая собственные мысли, вслух сказал:
– На войне понимаешь, что количество нитей, связывающих нас с жизнью, явно преувеличено.
Где-то мне пришлось прочитать: смерть приходит к тем, кто уже внутренне ощутил, что жизнь его души закончилась. Хотя тело после этого может еще долго жить. В мирной жизни, наверно, эта мысль логична. А на войне, где умирают насильственной смертью тысячи и миллионы молодых?
Нет, далеко не все мысли, высказанные вслух и написанные, имеют право на утверждение.
Ну, почему те, кто стремится к власти, кто хочет решать судьбы стран и народов, не помнят, не хотят знать простую истину, высказанную много тысячелетий тому назад в Каббале: “Человек не может есть хлеб стыда”.
Антон Григорьевич Ливенцов
Л.С.Бержанский в гостях у семьи Ливенцовых,
с. Зори Тельмановского р-на Донецкой обл.
9 мая 1967 г. Семья А.Г.Ливенцова у обелиска.
Сын Иван Антонович, дочь Клавдия Антоновна и жена Наталья Ивановна.
13
Ты отпусти меня в Париж,
Дай встретиться с мечтой-прощаньем,
Как с очень давним ожиданьем,
Которое мне подарила жизнь.
Париж закружил меня впечатлениями. Как только гид сказал: ну, что ж, вот мы и въехали в Париж, – мне стыдно признаться – я заплакала. От счастья осуществившейся мечты.
Быстро расположившись в отеле, привела себя в порядок – и в автобус: по ночному Парижу. Все, о чем столько читала, столько знала, увидела наяву в вечерних огнях. Горели невероятным светом Елисейские поля, вся в огнях неслась ввысь Эйфелева башня, небольшие туристические пароходики в иллюминации медленно плыли по Сене, освещая снизу мосты.
Мы проехали по Марсовому полю, у Триумфальной арки, объехали площадь Звезды, в огнях стоял Луксорский обелиск – напоминание нам всем о вечности. Никто не знает, сколько лет древнему городу Луксору на далеких берегах Нила.
Я слушала каждое слово экскурсовода, и тут же про себя отмечала, что хочу увидеть, где хочу побывать. Очень много хочу – на все времени не хватит. Да и сил тоже.
В Лувре возьму план расположения экспозиций и выберу наиболее интересное. Лучше хорошо запомнить немного информации, чем увидеть много и не запомнить ничего. Ходить с экскурсоводами по музеям мне давно не нравится. Они навязывают утвержденный кем-то маршрут, останавливаются там, где кто-то посчитал, что это наиболее важно. Но даже там, где интересы совпадают, мне не позволяют ни на секунду задержаться, чтобы получить удовольствие. Большинство гидов не знает ни слова кроме вызубренной программы. И поэтому любой, самый наивный вопрос вызывает нескрываемое раздражение. В современных музеях предлагают плееры-экскурсоводы. Там тоже вся программа предначертана, но ее можно в любой момент остановить, и остаться наедине с собой. Кроме того, он меня никуда не гонит.
В первый же вечер и утром следующего дня я для себя определила, что хочу, что успею и что смогу увидеть. С Мадлен и Сарой буду встречаться только вечером. Скорее всего, они работают и днем заняты. Интересно, ждут ли они встречи со мной? Ведь по большому счету, я Зауру чужой человек.
Первый же звонок Саре поставил все на свои места. Она была так искренне рада. Во всем чувствовалось, что ждала меня. Встретиться с ней было проще всего. Она с семьей жила в районе Монмартра. Очень близко от остановки метро “Пигаль”. Конец рабочего дня. В это время во всех городах мира вагоны метро заполнены до отказа.
– Я не опоздала?
– Нет, нет, у меня сегодня рабочий день на час короче.
Передо мной стояла крупная, женщина восточного типа. Копия Заура. Только в женском исполнении. В данном случае мужской вариант оказался более привлекательным. Но ведь у нее мама была француженка, и это решало главное. Высокая пикантная женщина. Пикантность во всем: в улыбке, в одежде, в манере говорить, в манере двигаться. Она бросилась обнимать меня. Я знала, что в Париже приняты поцелуи в знак благодарности и радости. Я, маленькая, пухленькая женщина из Украины, утонула в ее объятиях. Мы встретились так, как будто знали друг друга всю жизнь. Мы, правда, знали друг о друге много. Благодаря папам. О семьях, мужьях, детях, работах, проблемах. Нас всю жизнь вдалеке друг от друга объединяли наши папы.
Говорила Сара по-русски плохо. Но достаточно хорошо, чтобы я все, абсолютно все, понимала. Она тут же взяла меня за руку и сказала:
– Сейчас идем ко мне домой.
Это-то в Париже, где принято вечерами встречаться в кафе! Отдыхать, обсуждать и решать все вопросы.
– Сара, – взмолилась я, – может, поднимемся на площадь Тертр и посидим в кафе? Вот такая моя мечта долгие годы.
– Какая мечта?
– Посидеть в кафе на Монмартре.
– Мы все успеем, все осуществим.
– Когда?
– Сегодня. Сейчас я приготовлю легкий ужин. У вас это называется “перекусить”. Через час придет Рауль, и тогда будем решать, что делать дальше.
– А кафе на Монмартре, – жалобно напомнила я.
– Все будет.
Тон Сары не терпел возражений. Заур рассказывал, что она работает одним из главных финансистов в очень крупной компании по продаже недвижимости во всей Европе и Средиземноморье.
Ее муж Рауль Глаас тоже француз, но у него в крови полный интернационал. В нем смешались восток и запад, ислам и христианство.
Ровно через час раздался звонок в дверь, и передо мной стоял красавец 50-55 лет. Изысканный, интеллигентный, обаятельный “белый воротничок”. В руках – маленький букетик неизвестных мне мелких цветочков. Изящно, здорово, ненавязчиво, недорого, необязывающе. Сначала поцеловал мне руку, а потом, улыбнувшись, на отвратительном русском языке спросил:
– Можно я тебя обниму и поцелую – по-вашему?
– Конечно.
Заур говорил, что Рауль работал директором дорогой гостиницы на улице Риволи, недалеко от Лувра. Директор, а не хозяин.
Квартира у них небольшая – метров 80, а может, 100. Для Парижа это нормально. Так они объяснили. Главное – это их собственность, а не арендованная. По телевизору я много видела таких квартир. Одна комната плавно переходит в другую, то ли посредством широкого коридора, то ли помещения, предназначения которого я так и не поняла. В ней смешался восток и запад. Ковры, восточные вазы, восточные светильники и при этом достаточно изящная, но не современная, европейская мебель и посуда. Спальни (крошечные), маленький кабинет, кухня и ванная. Все остальные помещения – как хочешь, так и понимай.