Код Гериона: Осиротевшая Земля

– А ты молодец, уже не боишься, – похвалил отец, снял шляпу и повесил её на сук. – Пострелять хочешь?

Мы отошли метров на тридцать от дерева, где висела шляпа, и я ощутил в руках холодную тяжесть отцовского «Винчестера». Ого! Как держать ровно такую махину, когда руки под ней трясутся?

– Отдачи не бойся. Приклад упри в плечо сильнее. Не упрешь – выбьет сустав к чёртовой матери, не жалуйся потом, – сказал отец.

Я вжал приклад до боли, прицелился так, как он меня учил, снял ружьё с предохранителя и нажал спусковой крючок. То ли резко нажал, то ли руки все-таки дрогнули под непривычным весом оружия. Грянул выстрел. С непривычки промчалась по телу дрожь, отдача ударила мне в плечо и сильно толкнула назад, но шляпа осталась висеть на дереве.

– Ты у меня охотник или дичь? – усмехнулся отец.

Мои пальцы налились холодом, шум собственного дыхания отвлекал. Я отдал бы все свои игрушки, всю свою комнату, да что там – весь дом за то, чтобы отец не смотрел на меня так пристально. Как можно сосредоточиться под этим тяжёлым взглядом? Выстрел! И снова в «молоко».

– Хочешь подойти поближе?

– Нет! – прорычал я. Упрощение задачи унизило бы меня сильнее любых насмешек.

– Тогда не дёргай крючок, а мягко поведи на себя.

«Сейчас или никогда!» – сказал я себе, замедлил дыхание, прицелился и сделал так, как сказал отец – медленно и плавно потянув крючок фалангой пальца. На этот раз я даже не заметил удара в плечо, потому что продырявленная шляпа слетела-таки на траву. Не в силах поверить в такой успех с первого взгляда, я поставил ружье на предохранитель и подбежал, чтобы убедиться: мишень сбита.

– Да ты Соколиный Глаз! В следующий раз попробуешь на лету.

– Это как?

– Смотришь, куда летит шляпа, и стреляешь с опережением – до того, как мишень в прицел попадет. Тут долго выжидать нельзя: опоздаешь.

– Дай попробовать!

– Уже не сегодня. – по голосу отца я понял, что дальше упрашивать бесполезно: придется лезть на стену в ожидании следующих выходных.

Налетел прохладный ветер, зашелестев длинными острыми листьями камыша. Пустил мелкую рябь по воде. Уже на пути к машине я прислушался, как шумят деревья и одиноко стрекочет кузнечик среди травы. «Наверное, прощается», – подумал я.

На следующий день отец улетел по делам в Китай и отсутствовал целых восемь дней; в охотничьих угодьях я оказался только через выходные. Вновь потребовались две неудачных попытки, прежде чем я смог поразить летящую мишень – новую шляпу, копию предыдущей. И хотя папаша, как всегда, был скуп на похвалу, я заметил, как он оживился, как загорелись огоньки в его глазах- не ожидал, видать, что у меня получится так быстро. Повторить свой успех мне удалось лишь на седьмой попытке, но больше по этой шляпе я не промахивался. В этот раз мы провели на берегу озера целых два дня – с большим рыжим костром, ночевкой в палатке – и домой вернулись с пятью гусями.

Именно тогда я приручил огонь и научился разводить его без зажигалки – с помощью огнива, хоть и пришлось с ним долго помучиться. Я смотрел, как из крохотной искорки он превращается в пламя, пожирает сухую траву и хворост, набирает силу и начинает свой удивительный танец. Он гудел, трещал, шелестел, а значит, говорил со мной, как насекомые, как деревья. Я слушал уханье, щёлканье, стрекотание, свист, что доносились из лесной чащобы – и чувствовал себя первым человеком – ещё наполовину зверем, для которого эти звуки были не бессмыслицей, а целой историей. Телохранители словно испарились, хотя на самом деле, конечно, неотступно шли за нами.

– Насквозь костром провоняли, – проворчала мать, встречая нас вечером воскресенья в холле, пропитанном запахом лаванды. На этой лаванде она была просто помешана, аромат струился за нею словно шлейф, куда бы она ни шла. Тем не менее, я сказал, что костёр пахнет лучше всего на свете.

Так кончилось детство. Игры, мультфильмы, футбол, катание на пони и прочая белиберда, которой я увлекался прежде, обесценились навсегда. Наш огромный особняк день ото дня становился всё теснее, комната и вовсе жала, как ботинки, из которых вырос, и всякий раз, когда отец собирался на охоту, я увязывался за ним – глотнуть свободы. Он был чертовски доволен, что я полностью разделял его увлечение, но моим просьбам отослать охрану прочь не уступал, что слегка портило атмосферу.

Я стал больше стараться в школе, ведь в награду отец пообещал отпустить меня в стрелковый клуб и впоследствии продлевал мой абонемент всякий раз, когда я с отличием заканчивал семестр. Разумеется, больше всего я мечтал о собственном ружье, но всякий раз, когда я говорил об этом, отец отвечал: «Ты мог бы лучше заниматься» или «Ты ещё плохо стреляешь», – даже после того, как в клубе я обогнал всех сверстников. Другой, вероятно, забросил бы это дело, но уже тогда я не знал иного пути, кроме как вперёд.

Незадолго до десятого дня рождения на меня обрушился давно обещанный сюрприз – день в загадочной «обычной школе». Утром отцу, как почти всегда, нужно было работать, и потому меня туда доставил шофер. Впрочем, тот лишь делал вид, что куда-то меня везёт: машиной управлял бортовой компьютер, а водитель находился в ней лишь для подстраховки – чтобы вместо школы я куда-нибудь не удрал.

Мы пронеслись по хайвею на уровне десятого – пятнадцатого этажа, затем спустились в лабиринты узких улиц, на которых, в тени чудовищных небоскребов, царил вечный полумрак. Когда я вышел из машины, передо мной растворились низкие ворота, и я увидел здание, напоминавшее груду хаотично поставленных друг на друга детских кубиков. Множество парней и девчонок моего возраста валялись на разноцветных пуфах в усаженном чахлыми деревцами дворе. У всех были с собой наушники и планшеты, и ребята не отрывались от экранов.

Я подошёл к первому попавшемуся мальчику – высокому рыжему толстяку в неопрятной розовой футболке – и похлопал его по плечу. Тот сначала не реагировал, а затем дернулся, как от ожога.

– Что надо?

– Я Герион, – ответил я, протягивая руку для приветствия. Парень отреагировал не сразу.

– Новенький, что ли?

– Да. Ты в четвертом или в пятом?

– Эммм… Не помню.

– И вообще, шел бы ты куда-нибудь: мы тут пишем диктант.

Я заглянул к парню в планшет и с трудом подавил взрыв смеха. «Мальчика зовут Пит. У него есть родители и кошка. У семьи Пита хорошая квартира с двумя спальнями и машина с двигателем от „Линдон Пауэр“…»

– Да это ж не диктант, а чертов рекламный проспект! – усмехнулся я. – Я не то чтобы гений, но написал бы такой лет в пять!

Рыжий взглянул на меня так, словно я говорил с ним по-албански, и вернулся к своему занятию. Почти сразу же ко мне подошел другой чувак, похожий на него, как брат, только с торчащими во все стороны разноцветными волосами, и сунул свой планшет мне в руки.

– Слышь! Подбери-ка мне код к сейфу!

От наглости я так оторопел, что не сообразил просто его послать. Передо мной была знакомая обучающая игра: я тоже проходил её года три назад. Чтобы продвинуться дальше по сюжету, нужно решить математическую задачу и ввести код, букву либо недостающее число, которое от тебя требует программа. На более сложных уровнях голой математикой и законом Ома дело не ограничивается: нужно лезть в библиотеку и рыть там информацию, обращая внимание на самые мелкие детали и выявляя закономерности, как настоящий детектив. Иного босса можно сразить достаточно хорошо подготовленной и прописанной речью, но на подготовку этой речи придется затратить как минимум вечер.

Но здесь задача курам на смех – простое линейное уравнение с дробями, умножением и делением. Я ввёл цифру в поле ответа, мальчик забрал из сейфа виртуальное золото и побрел в школу, буркнув на ходу «спасибо». Складки на его боках сотрясались при ходьбе, как желе.

В классе таких странных ребят оказалось большинство. У одного под носом висели сопли, которые он даже не пытался убрать. Второй и третий весь урок рисовали на планшете половые органы и беспрестанно их друг другу показывали. Мальчик, которому я решил уравнение, то и дело засыпал, уронив голову на грудь, словно у него сломалась шея (подозреваю, пробудить его сейчас могла двойная порция картошки-фри). Неопрятная девчонка справа от меня – рыжая, с очень маленькими глазами и уже похожая на старушку с Альцгеймером, механически жевала жвачку, время от времени громко хлопая пузырем и облепляя им свое кроличье лицо. Мне сделалось не по себе, почти страшно, словно все эти дети болели омерзительной болезнью и могли меня заразить. Спасибо, папа, за экскурсию!

Учитель мистер Грант – суровый, но медленный громила с мимикой паралитика (то есть с почти полным ее отсутствием) – оказался ненамного умнее класса. Он завел речь про государства Древней Греции, о которых я к тому времени успел немало прочесть, но сделал вид, словно никогда не слышал ни про Критскую цивилизацию, ни про Троянскую войну! Когда же я спросил, существовала ли Троя на самом деле и как много достоверной информации есть про старика Гомера, тот ответил, что в программу моего класса данный вопрос не входит. Мои соседи истерично заржали, и я сперва решил, что потешаются они над некомпетентностью нашего «источника знаний».

На всякий случай я еще спросил о назначении Кносского лабиринта. Учитель повторил предыдущий ответ не просто слово в слово, а с той же интонацией. Приглядевшись повнимательней, я понял, что передо мной антропоморфный робот, в которого просто заложили программу: на одни вопросы отвечаем, на другие – нет. А грозный вид – это для того, наверное, чтобы ученички на запчасти не растащили. Хотя о чем это я, им причесаться самостоятельно – и то вряд ли под силу.

Но вот класс оживился и забурлил: даже «спящий красавец» оторвал второй подбородок от груди. Учителя начали осыпать вопросами один глупее и непристойнее другого, а он продолжал тараторить, как попугай: «Это не входит в вашу программу, это не входит в вашу программу». Так они веселились целых полчаса, пока урок не кончился, и я даже пожалел, что бросил камень в это болото.

На следующем уроке робот мистер Грант разучивал с нами стихотворение: мы повторяли его, как умалишённые, раз за разом, а он водил глазами туда-сюда, следя, чтобы никто не вздумал отлынивать. Когда мне надоело двадцать минут напролет бормотать одно и то же, здоровяк подошёл ко мне вплотную и загробным голосом велел продолжать вместе со всеми, но я уже знал, как его нейтрализовать, и спросил про число хромосом у коровы. Этого хватило, чтобы на беднягу вновь обрушился радостный шквал вопросов не по программе. Кажется, я открыл ребятам Америку, и теперь они твёрдо решили спалить этому болвану процессор.

На гвалт прибежал директор мистер Хиссер – лысый, костлявый, похожий на богомола человечек с морщинистым лбом, ужасно брызгавший слюной при разговоре. Несмотря на хилое сложение, гаркнул он так, что все быстро расселись по местам и притихли. Однако со мной он заговорил нарочито вежливо, попросив не слишком вмешиваться в учебный процесс – иначе «эти остолопы» совсем отобьются от рук (интересно, а их нынешнее поведение как называется?). Он добавил, что если мне наскучило долбить эти чертовы стихи, я могу выйти вместе с ним в коридор и взять в автомате кофе. Пока я его пил, этот урод разглядывал меня с улыбкой до ушей, словно я был дрессированной обезьянкой.

Я заметил, что двери классных комнат автоматически открывались и закрывались строго по часам. Покинуть класс во время урока было возможно разве что при пожаре или стихийном бедствии, в то время как директор мог заглянуть в любой момент. С воротами, наверное, та же история, да ещё и на заборе колючая проволока, ни дать ни взять – в тюряге очутился. К середине дня я был железно уверен: детей не столько приводят сюда учиться, сколько сдают на хранение, чтобы не путались под ногами и не учудили какую-нибудь шалость. Их не считали за людей, но хуже того – они и сами себя за людей не считали и просто принимали все, как есть. И хотя их жизнь была такой унылой, что хоть головой об стенку бейся, они почти не проявляли интереса к зачинщику нежданного веселья, то есть ко мне.

Лишь одна черноволосая девочка с голубыми глазами и россыпью мелких веснушек на остреньком носу, подошла ко мне на перемене и представилась:

– Я Вильгельмина Хейсс. Если коротко – Ви.

Какое удивительное имя! Cловно из какой-то старой книжки… И выглядит не так, как остальные. Пускай на ней толстовка и линялые джинсы, но вся одежда чистая, волосы как следует причесаны, льются на плечи и блестят. А ещё у неё живой и при этом очень взрослый взгляд.

– Герион Линдон, – я подал девочке руку; она пожала её коротко, но сильно.

– Как красиво. Ты вообще не такой, как все. Первым говоришь с людьми, вопросы задаешь… В нашей школе это делать опасно.

Я расхохотался.

– Это не школа. Это дом престарелых раньше срока; тебя в расчёт не берем…