Лабиринт без права выхода. Книга 1. Загадки Ломоносова

За настоящие драгоценные минералы, говорит учёный в своём знаменитом стихотворном «Письме о пользе стекла», адресованном И.И. Шувалову, люди идут на жуткие преступления. Рудники, на которых добывают это чудо природы, становятся каторгой, источником нечеловеческих мук для тех, кого «в средину гонят гор», превращают в рабов. Он мечтал, что изобретённое им цветное стекло, имитирующее на высоком качественном уровне самоцветы, будет чисто от зла, станет дарить людям только радость.

Алмазы, изумруды – это украшения для тех, чья сила зиждется на богатстве и власти, а значит, в первую очередь, – монархов и их приближённых. Мог ли Ломоносов хотя бы мечтать о производстве искусственных камней, имитирующих драгоценности, не получив на это разрешение императрицы? Думается, именно к ней он апеллировал «Письмом о пользе стекла»: «Неправо о вещах те думают, Шувалов, которые Стекло чтут ниже Минералов.», именно её имел в виду под «теми».

И вот тут учёный столкнулся, видимо, с тем, что станет затем проблемой искусственных камней высокого качества (стразов) во все времена: богатые и знатные никогда не будут чтить такие «драгоценности» – стекло или выращенные кристаллы – наравне с редкими натуральными минералами. Сегодня, например, мировая ювелирная промышленность в состоянии выдавать настолько высококачественные искусственные камни, превосходящие по некоторым параметрам их природных собратьев, что даже опытные эксперты-ювелиры уже не могут отличить сваренные или выращенные в лаборатории имитации от оригиналов, созданных природой.

Для этого им в помощь приходится создавать специальные геммологические лаборатории, оборудованные по последнему слову науки и техники. Стоимость экспертизы, проведённой в таком «НИИ», значительно влияет на цену ювелирного изделия. Но в мире больших денег никто не купит драгоценное украшение, если подлинность его не заверена экспертами высшего класса, чьи имена хорошо известны на этом рынке. Однако, говорят специалисты, даже в таких случаях возможны ошибки.

Так же трудно, наверное, и в 18 веке было отличить «стекляшку» хорошего качества, изготовленную специалистом в профессиональной лаборатории, от настоящего кристалла, например изумруда. Ведь изумруд относится к той категории камней, которые не имеют идеальной чистоты. Различные включения и трещины встречаются настолько часто, что «бездефектный» экземпляр является просто чудом или, что реальнее, подделкой.

Кроме того, при оценке основным критерием становится не прозрачность камня, а его окраска. Чем ярче и темнее зелёный цвет изумруда, тем он ценнее. Цвет изумруда – главное его богатство. Это у Михаила Васильевича получалось очень хорошо, или даже, как он писал в лабораторном журнале, превосходно. И трещинки не были проблемой, так как отлитые пластины сплава умело «раскусывались» затем формовыми щипцами на мелкие куски, что, естественно, нарушало идеальную прозрачность материала.

Конечно, качество такой подделки эксперты оценили бы на порядки ниже современного, но и освещение залов, где проходили великосветские балы – эти ярмарки тщеславия,– было многократно слабее. Попробуй при свечах определить, что там сверкает на пальце графа N: безумно дорогой изумруд или похожее на него, тоже красивое, но несравнимо более дешёвое изделие из стекла?

О том, что на фабрике Ломоносова изготавливали искусственные драгоценные камни, писали многие, в том числе Е. Андреева и Ю. Андреев: «Здесь в первую очередь стали вырабатывать бусы, бисер, стеклярус и мозаичные смальты. Через год появились гранёные камни, подвески, брошки, запонки. А ещё через год уже выделывали туалетные и письменные приборы, столовые и чайные сервизы из разноцветного стекла. Затем стали выпускать разные дутые фигуры и шары для украшения садов. С каждым годом увеличивался список изделий, изготовленных на фабрике – появились доски для столов из сплавов, подражающих яшме и другим цветным камням, делались имитации драгоценных камней (выделено мною. – Л.Д.)»[93 - Андреева Е., Андреев Ю. Огнем рожденное. Л., 1967.].

Так неужели Михаил Васильевич при этом не заказал своим специалистам изготовить для него лично хотя бы один опытный образец в «рекламных» целях, особенно учитывая, что вопрос о сбыте продукции его фабрики всегда стоял очень остро? Ну, например, перстень с «изумрудом», имитация которого ему удавалась, как можно понять из его же слов, более всего.

Тайна изумрудного перстня

Знатоки биографии Пушкина уже, видимо, поняли, куда я клоню. Дело в том, что у поэта был загадочный золотой перстень с изумрудом, который издавна считается амулетом поэтов и художников, своеобразным «генератором» вдохновения. Никто не знает, когда и откуда он появился у Пушкина. Уезжал поэт в ссылку в мае 1820 года рядовым служащим десятого класса, которому такие приобретения явно не по карману.

«Денег у него ни гроша,– писал о Пушкине его друг Александр Тургенев Вяземскому 30 мая 1822 года. – Он, сказывают, пропадает от тоски, скуки и нищеты». Весь 1823-й и следующий год Пушкин из месяца в месяц бомбардировал семью одной и той же просьбой – вышлите денег! Ещё хуже положение с деньгами было в период ссылки в Михайловском в 1824-26 годах.

А уже в 1827 году на одном из лучших прижизненных портретов, выполненном В.А. Тропининым сразу после возвращения поэта из Михайловского, Пушкин изображён с этим перстнем. Вернее, здесь у него на правой руке даже два кольца. Одно, на указательном пальце,– с сердоликом. История его более или менее известна: это подарок женщины в качестве оберега тайной любви; ему посвящено стихотворение «Талисман». Кольцо с изумрудом – на большом пальце. Может, эту драгоценность Александру Сергеевичу тоже кто-то подарил. Но кто?

Достаточно известный пушкинист Б. Матвиевский (Борис Викторович Буткевич, 1929-89) выдвинул «романтическую» версию о том, что это кольцо было подарено молодому Пушкину влюблённой в него и любимой им красавицей Екатериной Александровной Буткевич. Её родители для поправки финансовых проблем семьи зимой 1819 года отдали дочь замуж за польского графа В.В. Стройновского – старика на восьмом десятке лет, обладателя миллионного состояния, а также коллекции драгоценных камней и разных ювелирных изделий. Якобы, прощаясь в мае 1820 года с отправляющимся в ссылку Пушкиным, Катенька и вручила ему на память кольцо с изумрудом, взятое из коллекции мужа[94 - Матвиевский Б. Незнакомый Пушкин и «утаённая» муза поэта. М., 1998.].

Увы, на мой взгляд, это и некрасивая, и изначально неверная гипотеза. И вот почему: семья Буткевичей перед свадьбой дочери была на грани разорения, поэтому юная Екатерина вышла замуж бесприданницей, а это значит ситуация «взяла у мужа и подарила любимому» (естественно, без спроса, поскольку старик был очень ревнив) в её положении могло означать только одно – украла.

Любимая Пушкина, которую он якобы боготворил и чьё имя всю жизнь скрывал ото всех – воровка? Невероятно! Как невероятно и то, что он, воспитанный молодой человек, не поинтересовался у девушки, откуда у неё, ещё полгода назад не имевшей никаких личных средств, такая дорогая, явно мужская вещь, предлагаемая в качестве любовного талисмана?

Кроме того, коллекционеров, тем более отдающих предпочтение собиранию драгоценностей, нельзя отнести к людям, у которых в коллекциях могло быть что-то «лишнее», что можно незаметно украсть. И вряд ли бы юная дева смогла бесстрастно выдержать домашнее расследование по этому поводу, а затем и позор разоблачения. Екатерина же Александровна прожила с престарелым мужем в мире и согласии почти пятнадцать лет, родила ему и вырастила двух дочерей. Дети, внуки и вся большая родня почитали её за достойнейшего человека.

Мы рассмотрим другую, свою, версию появления у поэта изумрудного перстня. Она будет связана с пребыванием Пушкина в семье Раевских во время южной ссылки. Выше мы предположили, что поэт именно от внучки учёного С.А. Раевской впервые услышал подлинную историю рождения М.В. Ломоносова. Пушкин был знаком с Софьей Алексеевной ещё с 1817 года, когда подружился с её младшим сыном Владимиром. Затем он общался с ней во время совместного пребывания на Кавказе и в Крыму (июнь-сентябрь 1820 года), в приезды Раевской в 1823 году в Кишинёв (июнь) и Одессу (октябрь-декабрь того же года). Возможно, в одну из встреч с поэтом она, видя, как близко к сердцу принимает он всё, связанное с именем Ломоносова, решила подарить Александру Сергеевичу перстень деда, так и не ставший реликвией для её детей, знавших, что это украшение – просто поделка из стекла, хотя и очень удачно имитирующего изумруд.

Похоже, все дети Раевских, кроме старшей дочери Екатерины, вышедшей замуж за будущего декабриста генерал-майора Орлова, вообще стыдились родства с «мужиком» и мало что сделали, если не сказать – ничего не сделали для увековечения памяти своего великого предка. Поэтому Софья Алексеевна не могла не понимать: случись что с ней, «стекляшка» ненадолго переживёт её, а Пушкин, однажды увидев эту «вещицу», кажется, всерьёз заинтересовался ею, почувствовал через неё какую-то связь с великим человеком.

Это, конечно, только версия – одна из многих подобных. Но! Известно, что после смерти Александра Сергеевича его вдова отдала перстень с изумрудом на память В.И. Далю. И вот что писал Владимир Иванович в своих воспоминаниях: «Мне достался от вдовы Пушкина дорогой подарок, перстень с изумрудом, который он всегда носил с собой» (выделено мною. – Л.Д.).

Подарок может быть дорогим в двух случаях: если имеет большую цену как вещь и если практически ничего не стоит в материальном отношении, но хранит память о дорогом человеке. Для Даля ценность перстня Пушкина была именно в памяти. А для Натальи Николаевны?

Если изумруд был настоящий, да ещё и, как видно на тропининском портрете, достаточно большой, стоимость его должна быть значимой для семьи Пушкина. Я не нашла данных о ценах на ювелирные изделия в первой половине 19 века, но сейчас цена настоящего изумруда в зависимости от карат может варьироваться от сотен до нескольких тысяч и даже миллионов долларов. Почему, оставшись с четырьмя детьми без мужа почти нищей, вдова не продала или хотя бы не заложила его? Ведь даже проводить поэта в последний путь было не на что, поэтому его похороны на свои средства организовал близкий семье поэта граф Строганов.

Тот же Даль писал другу Пушкина писателю В.Ф. Одоевскому 5 апреля 1837 года: «Перстень Пушкина, который звал он – не знаю, почему – талисманом, для меня теперь настоящий талисман. Вам это могу сказать. Вы меня поймёте: как гляну на него, так и пробежит по мне искорка с ног до головы, и хочется приняться за что-нибудь порядочное». Возможно, такую же искорку – пускатель творчества – чувствовал в себе и Александр Сергеевич, глядя на перстень великого Ломоносова.

Знал ли Пушкин о том, что в перстне Ломоносова изумруд не настоящий? На этот вопрос можно дать уверенный ответ: знал! Во-первых, настоящий изумруд Софья Андреевна в здравом уме ни с того ни с сего не стала бы ему и предлагать в дар, а он, в свою очередь, и не принял бы его, будучи порядочным человеком (то же относится к Наталье Николаевне Пушкиной и Владимиру Ивановичу Далю). Во-вторых, об этом говорит отношение самого Пушкина к перстню-талисману.

Обратимся вновь к только что процитированным нами запискам В.И. Даля: поэт всегда носил перстень с изумрудом с собой. Владимир Иванович был словаристом, тонким знатоком русского слова. Если бы Александр Сергеевич носил это кольцо как именно перстень (украшение перста – пальца), Даль так бы и написал: Пушкин не снимал перстень с правой руки, или: всегда носил его в таких-то случаях, и т.д. Слова «носить с собой», тем более – «всегда», можно понимать только так: носить в кармане или специально сделанном на одежде потайном кармашке в качестве оберега, талисмана. И, очевидно, только во время работы, оставшись в помещении один, поэт доставал перстень Ломоносова и надевал его, причём необычным образом: на большой палец.

И это вполне объяснимо: Пушкин, как известно, был достаточно субтильным человеком невысокого роста, имел холёные руки с длинными тонкими пальцами; Ломоносов же, напротив, был мужчиной высоким и, как говорят у нас на Севере,– «тельным», с детства много работал руками, соответствующими его антропометрическим параметрам.

Перстень Ломоносова был, естественно, велик Пушкину и единственным пальцем, на котором он мог держаться не спадая (тем более – придерживаемый пером), был только большой. Кроме того, при этом (и только при этом!) положении кольца «изумруд» оказывался повёрнутым лицевой частью к владельцу и как бы «облучал» его своим сиянием. Во время работы он был постоянно перед глазами, «питая взор без пресыщения», как говорил упомянутый нами выше Плиний Старший, концентрируя мысль и превращаясь из обычного стекла в необычный магический кристалл.

Это словосочетание магический кристалл, лишь единожды использованное Пушкиным, – в романе в стихах «Евгений Онегин» (гл. 8, строфа 50), до сих пор остаётся неразгаданным. В. Набоков считал пушкинским «магическим кристаллом» хрустальную чернильницу на столе поэта. Большинство же пушкинистов соглашается с мнением одного из первых своих коллег – Н.О. Лернера, полагавшего, что так Пушкин называл хрустальный шар, с помощью которого в его время производили гадание.

Но в то же время исследователи жизни и деятельности Пушкина утверждают, что в своём творчестве поэт был очень конкретен. А это значит, он никогда не назвал бы чернильницу, и тем более шар, кристаллом, который имеет, как известно, форму многогранника. Эту приобретённую естественным путём форму драгоценных камней ювелиры стараются сохранить и после их обработки, которая так и называется – огранка. И чем больше у обработанного кристалла граней, тем лучше его естественный блеск. Именно так обрабатываются и изумруды.

Поэтому рискнём предположить, что под «магическим кристаллом» Пушкин подразумевал именно перстень, вернее – украшающий его камень. Но подаренный не красавицей Екатериной Александровной Буткевич, у которой не было для этого возможности, а Софьей Алексеевной Раевской. И выполнен был этот «камень», как мы думаем, в химической лаборатории М.В. Ломоносова.

Последний раз поэт, по хронологии его жизни, виделся с внучкой Ломоносова в 1823 году. И в том же году он начал писать «Евгения Онегина», когда развитие сюжета романа автор «…сквозь магический кристалл ещё неясно различал». То есть в начале этой работы перстень был с ним! Но до того Александр Сергеевич написал уже несколько шедевров: «Руслан и Людмила», «Бахчисарайский фонтан», «Кавказский пленник» и другие. Однако ни он сам, ни его друзья не упоминали, что при их создании он прибегал к помощи каких-то «магических» средств. Кристалл появился в его жизни только в начале работы над «Евгением Онегиным», то есть в 1823 году, и далее сопровождал поэта до самой его смерти.

Но что там можно было «различить», если кристалл, как мы думаем, лишь имитация? Да в том-то и должна была являться для Пушкина его ценность! Созданный великим учёным «кристалл» каким-то невероятным, «магическим» образом связывал поэта со своим создателем. Вот и В.И. Даль в воспоминаниях писал: «Пушкин, я думаю, был иногда и в некоторых отношениях суеверен; он говаривал о приметах, которые никогда его не обманывали, и, угадывая глубоким чувством какую-то таинственную, непостижимую для ума связь между разнородными предметами и явлениями, в коих, по-видимому, нет ничего общего…».

Нет ничего общего? А как же, уважаемый Владимир Иванович, объяснить ту искорку, которая, как Вы писали, возникала и в Вас в присутствии таинственного пушкинского изумруда, заставляя «приняться за что-нибудь порядочное»?

Вот такая версия. Конечно, никто, видимо, не проверял перстень Пушкина (Ломоносова?), который хранится ныне в музее-квартире поэта на Мойке, на «чистоту происхождения». И можно допустить, что если когда-нибудь кто-нибудь проведёт эту работу, выяснится, что изумруд в перстне настоящий. Но тогда где, когда, зачем и на какие деньги Пушкин купил это явно не подходящее ему по размеру дорогое украшение, которое носил только «с собой»?

И почему вдова поэта так легко рассталась с этой вещью, а не оставила сыновьям хотя бы на память? Нет, что ни говорите, но так, особенно в её положении, можно относиться только к мало-, а то и вообще ничего не стоящим в материальном отношении вещицам, поощряя при этом к памяти друзей, что и сделала Наталья Николаевна, которая, как утверждали её знакомые, сама никогда в жизни не только не пользовалась искусственными украшениями, но и не допускала для себя подобной мысли.

И почему «перстень Пушкина», если камень в нём настоящий, не значится ни в одном списке уникальных драгоценных камней (а такие списки есть), хотя бы в память о том, что он принадлежал великому поэту? Поэтому я лично остаюсь при мнении, что пушкинский изумруд «родился» не в земных недрах, а в том домике, который был построен для химика Ломоносова «во саду ли, в огороде» на Васильевском острове.

Дядька Черномор и его тридцать три богатыря

Итак, мы рассмотрели два из первых чудес, сотворённых Лебедю, отметили двойственность трактовки их «существования». Следующее чудо – дружина Черномора. При внимательном прочтении сказки знакомство с молодыми великанами, а особенно с их «дядькой», тоже настораживает. С одной стороны, бравый командир средневекового отряда спецназа «Витязи» и его подопечные вызывают симпатию, ведь они – защитники территории проживания Гвидона. А с другой стороны, много ли эти амфибии навоюют в случае обнаружения на острове вражеского десанта, если «тяжек воздух им земной». Не случайно сразу после короткой автопрезентации они заторопились домой.

Имя «дядьки» – Черномор – в данном контексте звучит как прозвище человека, жившего в Причерноморье или служившего на Чёрном море. Но нет, это уже в близкие Пушкину времена Чёрное море стало нашим, а во времена Ломоносова на нём ещё хозяйничали турки. Да и, по законам русского языка, прозвище выходца из тех мест должно звучать иначе – Черноморец.

Известно, что слово «черномор» появилось в русском языке после эпидемии бубонной чумы, которая свирепствовала в Европе с 1346 по 1352 годы. «Чёрная смерть», завезённая в Европу из Китая по Великому Шёлковому пути торговцами и кочевыми монгольскими племенами, унесла тогда большую часть жителей Южной Италии, три четверти населения Германии и почти треть – Англии; затем через Германию и Швецию в 1352 году попала в Новгород и Псков, откуда пришла в Москву.

В русских летописях смертельную напасть назвали Чёрным Мором. С тех пор это словосочетание превратилось в слово «черномор», имеющее всего одно прямое значение – эпидемия повальных заболеваний, в переносном смысле – внезапное несчастье; другого значения этого слова в русском языке нет.

Как имя собственное его до «Сказки о царе Салтане» лишь однажды употребил сам же Пушкин – в поэме «Руслан и Людмила». Тот его Черномор – отвратительный персонаж: мерзкий и коварный карлик, обладающий сверхъестественной злой силой. Мог ли Пушкин таким именем, тем более – им самим «изобретённым» именно для негодяя, назвать хорошего человека, каким, вроде бы, предстаёт Черномор в рассматриваемой нами сказке?

А если старый витязь – злодей, то в чём его злодейство? Да и витязь ли он? Пушкин подробно описывает дружину:

Тридцать три богатыря,

В чешуе златой горя,

Все красавцы молодые,

Великаны удалые,

Все равны, как на подбор…

А что мы узнаём здесь о Черноморе? Только лишь то, что он старый и «блистает сединами». Больше ему блистать нечем, то есть на нём нет воинского убранства и, значит, он не витязь, а просто «с ними» («С ними дядька Черномор»,– говорит автор).

В словаре В.И. Даля даётся такое значение слова «дядька» – человек, приставленный к мальчику в качестве воспитателя, а также – передовой в лямке на бечеве у волжских бурлаков, то есть – предводитель. Кто же тогда эти воины, которым нужен предводитель вместо командира?