Память. Часть1

– Так это ж временно! Сказано же было, временное правительство! – доказывала Ганна.

– А Иван говорил, что скоро будет власть народа, – опять взялась за своё Маринка, насмешливо глядя на багровеющего от злости Семёна.

– Какого такого народа? Весь народ на один трон посадют? – усмехнулась Ганна.

– Нет! Выбирать будем сами, кого посадить на трон! – доказывала своё Маринка, – Так Ваня говорил, – намеренно пыталась вывести из себя парня дерзкая девчонка.

– Представьте, деда Потапа – юродивого, на трон как посадят! Вот смеху будет! – зашлась от хохота Орина.

– Вы побольше Иванов слушайте всяких, не то ещё вам расскажут! – злобно глядя на Маринку, сказал Семён.

– Всё, хватит ругаться. Орина, Олеся, садитесь на подводу, а Маринка с Сашей останутся мешки сторожить. Надоело слушать, как вы друг друга цепляете, жених и невеста называется! Пяти минут в мире прожить не можете. Семён, трогай!

– Да может, им любо так. Поругались, а потом помирились. Ой, как сладко-то мириться, если любишь! – проговорила, забираясь на повозку Олеся.

Повозка тронулась. Пашка бежал рядом, мы остались с Мариной вдвоём среди огромного, убранного поля. Не верилось, что мы смогли так много сделать за день, спина болела, руки ныли, ноги едва волочились. Мы сели около мешков с картошкой, облокотившись на них. Всё располагало к доверительной беседе. Мне очень хотелось поговорить с Мариной об их с Семёном отношениях, но я не рискнула начать такой разговор и спросила совсем о другом – о революционере Иване из Москвы. Марина с удовольствием начала рассказывать, наматывая кончик косы на палец.

– Он умный такой, говорит и говорит, часами может что-то рассказывать о своей революции и ни разу не собьётся.

– Я тоже про революцию слышала. Это было, когда к нам в село пришёл легион сечевых стрельцов в составе Австро-венгерской армии. У них была женская чота, – поддержала разговор я, хотя думала совсем не о революции.

– Что у них было? – не поняла Маринка.

– Чота – это отряд такой. Там только женщины были. Трёх из них к нам на постой определили, когда Австрийцы наше село заняли.

– Что же, эти женщины тоже воюют? – удивилась Марина.

– Некоторые из них – санитарки, другие стрельцы, а одна даже в разведку ходила.

– Что же, они прямо в юбках воюют? – усмехнулась Марина.

– Нет, у них как у мужиков форма: штаны, рубашка с погонами, пилотка.

– А оружие есть? – спросила заинтересованная Марина.

– Да, ружья огромные, еле поднимешь, – пояснила я.

– Здорово. Я бы тоже хотела воевать, – проговорилась Марина.

– В польском легионе? Или на стороне Австро-венгров? – поразилась я.

– Нет, я бы лучше с русскими и украинцами была. Иван говорил, что революции нужны бойцы, но Семён звереет, когда я про революцию или про Ивана начинаю говорить.

– Ты же замуж собираешься! – воскликнула я.

– Да что хорошего замужем! – яростно возразила Марина.

– Ты что, не любишь Семёна? Тебе Иван нравится?

– Да нет. Семёна я очень люблю, жить, наверное, без него не смогу, а Иван мне действительно нравится, но по-другому. Иван, как будто из другого мира: говорит так красиво, не по-простому, он как заморский принц – далёкий и недоступный, такой странный и загадочный! – задумчиво говорила Марина.

– А Семён сказал, что Иван маленький и прыщавый, – удивлённо произнесла я.

– Семён просто ревнует. Иван – солдат, он командир взвода в полку имени Ивана Хмельницкого, – защитила Ивана Марина.

– Это полк российской армии или украинской? – спросила я.

– Да, это российская армия, но в этом полку только украинцы воюют. Эх, если бы меня туда взяли! Я бы могла санитаркой быть! – вздохнула Марина.

– Почему ты так хочешь на фронт? Это же опасно, могут убить. Я видела много раненых, у нас в селе лазарет был – это ужас какой-то! Так страшно, столько крови. Они так кричат и стонут от боли! Я еду им носила. Мне дурно становилось через пять минут, – удивлённая позицией Марины, рассказывала я.

– А мне не нравится наша однообразная жизнь. Огород, конюшня, стирка, поле, затем опять огород, а что до запахов в лазарете, так навоз тоже воняет, и ничего, терпим же! А на фронте можно совершить подвиг! Спасти кого-нибудь!

– А как же Семён? – меня больше всего волновал именно он.

– А мы бы вместе с Семёном пошли. Днём бы подвиги совершали, а ночью… ты ещё маленькая, с тобой про то, что ночью происходит, ещё нельзя разговаривать.

– Почему маленькая? Мне уже семнадцать, – жёстко сказала я.       Мне так хотелось, чтобы она продолжила разговор на эту щекотливую тему. Марина, правда, казалась мне более взрослой и опытной, но я не хотела признаваться в своём невежестве.

– Семнадцать? Как мне? Я бы тебе и пятнадцати не дала. Ты прямая и худая, как подросток, только длинная очень, – удивлённо сказала Марина, разглядывая меня, будто впервые видела.

Наш разговор прервал Семён, приехавший стоя на подводе, как на боевой колеснице. Он резко остановил лошадь и остановился, внимательно рассматривая нас. Наверное, сравнивал. Видел нас с Мариной рядом впервые.

Я ненавидела себя в этот момент, ну, кому я могла понравиться – такая длинная, худая, нескладная? Тем более, рядом с Мариной, такой сбитой, ладненькой, симпатичной, уверенной и смелой. Я вспомнила её тело, освещённое лучом закатного солнца, увиденное мною в сарае, когда она натягивала на себя одежду, сидя на соломе. Дыхание перехватило от волнения, и слёзы выступили от жалости к себе. Ну, на кого я могла произвести впечатление?

Семён спрыгнул с телеги, подбежал к нам, смеясь, схватил нас обеих в охапку, поднял двоих сразу! Вот это силища! Он не выглядел силачом, не был высоким и мощным, обычный парень, среднего роста. Семён потащил нас к телеге и сложил туда.

– Вот она, самая лучшая картошечка! – крикнул он.

Мы, хохоча, вырывались, брыкались, но не так-то просто было вырваться из его объятий, а может быть нам и не очень хотелось. Наконец, хватка его ослабла, мы подскочили и побежали к мешкам.

Уже было темно, обратно мы возвращались ночью. Тёплый воздух, шедший от земли, порой сменялся холодным осенним ветерком, и мы рады были поводу сесть поближе к Семёну, чтобы согреться. Так и ехали, сбившись в кучку, как воробьи. Огромные звёзды, казалось, были рядом. Тьма опрокинулась на нас, резко прервав коротенькие сумерки.

6. Под дождём.

Дождь лил третий день. Было тепло, но не просыхающая трое суток солдатская одежда поляков отяжелела, и, казалось, источает холод. Поляки, сбежавшие из русского плена, Стах, Анджей и Якуб, продвигались лесными тропами в сторону Польши. Хлеб и похлёбка, которую они прихватили с собой, закончились, нужно было зайти в село, чтобы добыть еды, но прежде необходимо было найти другую одежду. Компания выглядела слишком странно. Двое, Анджей и Якуб – в форме Австрийской армии, а третий, Стах – в мундире русской армии. Решили послать Стаха в ближайшее село, он мог сделать вид, что случайно отстал от своего отряда.

Стах вошёл в село и пошёл по улице, присматриваясь и прислушиваясь. Несколько мальчишек пробежали мимо с криками: «Бежим к церкви! Там военные понаехали!». Стах заинтересовался, но было опасно подходить к военным, мундир Стаха мог привлечь ненужное внимание. Он перескочил через плетень, увидев, что бельё сушится на верёвке во дворе, стащил рубаху и быстро перемахнул обратно. В кустах переоделся и пошёл туда, куда побежали мальчишки. У церкви собрался народ.

«Странно, – продумал Стах. – Никто не работает. Картошку под дождём копать, конечно, не будешь, но в хозяйстве всегда работа найдётся».

Мужиков на площади было немного, в основном, совсем молодые парни, лет по пятнадцать – шестнадцать. Всех остальных забрали на войну, и тот, кто выступал перед ними, был немногим старше – лет восемнадцать.

– Нашу украинскую армию надо создавать, – звонким мальчишеским голосом говорил парень.

– Мы будем сильными, если у нас будет своя рабочая крестьянская армия! Никто не сможет нам указывать с кем и когда воевать! Мы создадим Первый Украинский корпус! И командовать им будет гарный украинский хлопец Павел Скоропадский! Послал он меня к вам, чтобы в вашей станице сформировать отряд добровольцев! Записывайтесь, парни. Будем воевать не за Россию, не за Польшу, не за Австрияков, а за нашу матушку – Украину! – закончив пламенную речь, парень спрыгнул с телеги.

– За Украину! За ридну Украину! – кричали некоторые в толпе.