Русское сокровище Наполеона

Русское сокровище Наполеона
Людмила Горелик

Артефакт & Детектив
Великий император, покоривший половину Европы, входил в Смоленск. Пылал древний город, хмурились лики святых на стенах закопченных церквей, нерадостно катил свои воды Днепр. Совсем скоро смоленский кузнец Василий Зябрин выкует хитроумный замо?к – офицерам наполеоновской армии нужно где-то прятать награбленное в здешних монастырях и усадьбах. Но то, что однажды спрятано за затейливым замком, можно обнаружить и через двести лет, когда память о Наполеоне и заблудившейся Великой армии давно осела в музеях…

Людмила Горелик

Русское сокровище Наполеона

© Горелик Л. Л., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

Глава 1

День был тяжелый: четыре экскурсии, все Машины. Летом в Музее Великой Отечественной войны по воскресеньям оставляли одного сотрудника плюс смотрители залов. Турфирмы своих приводили редко, а больше – кому летом на экскурсию пойти взбредет? Школьники на каникулах, взрослые на дачах. Сегодня, однако, нашлись желающие. Смотрители Маше сочувствовали.

Вообще коллектив в отделе оказался хороший, может, потому, что маленький. Старший научный сотрудник Таня, младший научный сотрудник Алла, экскурсовод Маша. Все недавно окончили один вуз, только разные факультеты, и работу не делили – так только считалось, что должности разные. Да и зарплата, кстати, не сильно отличалась. Еще был начальник Владимир Олегович, полковник в отставке, тоже, в общем, нормальный. И смотрители: Людмила Никифоровна, Анна Александровна, Роза Давыдовна и Катя.

Маша Макарова работала здесь больше года. К окончанию университета она поняла, что устроиться на постоянную работу по специальности быстро не получится. Студенты журфака начинали искать место со второго, нет, с первого курса. Кто к четвертому не нашел – надейся только на удачу. Многие шли в магистратуру, кто-то отправлялся в столицу искать счастья.

А Маше нужна была постоянная работа в Смоленске. Хорошо, Юрка в музей помог устроиться. Зарплата маленькая, но она подрабатывала, как раз журналистское образование пригодилось. В местные издания иногда брали ее заметки, репортажи.

Ровно в девятнадцать поставила музей на охрану. Смотрители одновременно с последними посетителями вышли раньше. До дома идти недалеко – ее квартира в центре. Отдел Великой Отечественной войны расположен в красивом месте. Здание музея в сквере Героев как бы вмонтировано в крепостную стену, да и по архитектуре похоже. Построено до революции, из крепких кирпичей, летом здесь всегда холодно. Вот и сегодня Маша замерзла – только на улице почувствовала, что начинает согреваться, хотя солнце уже клонилось к закату. Ничего, сейчас придет, поужинают с Буонапартиком, чайку попьют. Буонапарте – так звали Машиного кота. А мама умерла два года назад.

Замок почему-то заедал. Маша проверила ключ – все правильно, той стороной. Прижать дверь покрепче, потом отпустить. Дверь неожиданно просто открылась, как ларчик, совсем без ключа. Головы, конечно, нет, но такое с ней впервые. Забыть дверь запереть – это уже слишком.

Вид квартиры обескураживал. Книги и бумаги выброшены из шкафов. Дверцы платяного шкафа тоже открыты, комод разворочен, свитера и блузки вперемежку с бельем валяются на диване, на полу. Господи, грабители побывали, хорошо, что без нее. А Бунечка где? Что они с ним сделали, гады?

– Буня, Бунечка! Буонапартик! Где ты? – дрожащим голосом стала звать Маша. Она уже почти плакала. Буонапарте вылез из-под дивана, громко мяукнул – жаловался, радовался, что Маша пришла. Уф, слава богу! Испугался, бедный. Маша прижала к себе кота и принялась звонить в полицию.

– Солнцевы, точно, больше у нас некому, – упрямо твердила Ира. – Зачем ты меня остановила – потрясли бы их хорошенько, и вернули бы они как миленькие твои десять тысяч! Сразу надо было говорить, пока не все пропили.

Шел уже двенадцатый час, полицейские только что ушли. Час назад выяснилось, что пропали деньги, все, что было в доме, – десять тысяч рублей. Маша хранила их в комоде, в верхнем ящике под постельным бельем. Белье лежало на полу, а деньги, конечно, исчезли. Больше не взяли ничего.

Полицейских Маша вызвала сама. Приехали довольно быстро двое. Один представительный, постарше.

– Капитан Демин, – представился он, показывая удостоверение.

Второй был младше и менее солидный. Назвался лейтенантом Демочкиным. Маша даже не удивилась странному сочетанию фамилий, не до того было. Но в удостоверения посмотрела – все правильно. Демочкин как-то больше сочувствия проявлял.

– Вот если бы, допустим, была у вас шуба норковая и ее украли, – рассуждал он, – найти было бы легче. – Хозяйка отрицательно качала головой: не было шубы. – Хоть ноутбук, и то проще было бы найти. Вещь где-нибудь да всплывет. А деньги – они ж не меченые, как их найдешь.

Маша печально кивала: ноутбук-то цел, старый уже, кому он нужен.

Ирка, соседка сверху, которая зашла на шум и так и осталась, была убеждена, что это Солнцевы. Братья Солнцевы, Андрей и Александр, проживали в соседней с Машей квартире. Они были сильно пьющие, нигде не работали, на них списывали все неприятности, которые случались в подъезде. Может, и Солнцевы, конечно, только как докажешь. Что говорить зря, если доказательств никаких?

А может, и не они. Дверь у нее самая плохая в подъезде, если не считать тех же Солнцевых, любому залезть ничего не стоит.

Ира ушла, а она продолжила собирать разбросанные вещи. Ох, икону разбили! Икона была бабушкина – Одигитрия Смоленская в недорогом, но красивом окладе. Бабушке она досталась от ее матери. Маша подняла икону. Сама доска вроде не разбита, только оклад лежит отдельно. Проверяли, наверно, не из серебра ли. Как будто не видно, что железяка обыкновенная, только выкована красиво, с узорами. Может, и правда Солнцевы?

Она еще раз внимательно осмотрела доску. Цела, слава богу. Небольшая, размером с ученическую тетрадку, но плотная. Без оклада икона производила даже более сильное впечатление. Богородица смотрела просто и строго. Уголки губ опущены, но ни страдания, ни сожаления в лице нет. Просто смотрела, держа своего необыкновенного младенца. Указывала на него рукой, обращала к нему. Ничего больше не говорила.

Маша попробовала вернуть оклад. Поворачивала по-всякому – не получалось. Неожиданно при очередном повороте доска разъехалась. Господи, да что же это такое! Только этого не хватало – бабушкину икону сломала. Но нет, ничего не сломано. Задняя часть доски чуть отодвинулась, и внутри обнаружилось полое пространство. В выемке лежал сложенный вчетверо листок.

Маша в недоумении развернула его. Пожелтел – от времени, наверное. На внутренней стороне небрежно сделанный рисунок: тонкими линиями соединялись прямоугольники, чуть пониже нарисована какая-то завитушка – украшение, что ли? Рядом с линиями пояснения мелким почерком – сокращения латинскими буквами. На каком языке, Маша не поняла, похоже на польский или чешский.

Интересно, как эта бумага оказалась в иконе. Бабушка ее туда, что ли, положила или, может, еще прабабушка? Но с какой стати латинскими буквами? Бабушка иностранные языки не знала – рассказывала, что в школе по немецкому получала одни тройки. Прабабушка – тем более, та вообще малограмотная была. Откуда же этот листок? И вообще, почему в иконе тайник? Никогда Маша ни о каком тайнике не слышала. Ни мама, ни бабушка о нем не рассказывали, скорее всего и сами не знали. Бабушка говорила, что икона старинная, давно в их семье, прабабушке тоже досталась по наследству от ее родителей. Но ни о каком тайнике не было ни слова. Маша положила листочек в сумку и легла спать.

Спать очень хотелось, голова шла кругом после тяжелого дня и ужасного вечера. Буонапарте, тоже многое сегодня переживший, запрыгнул на диван, заурчал, улегся под боком.

К Макаровым он попал четыре года назад, случайно – во дворе подобрали. Мальчишки из соседней школы обижали беспризорную кошку, и Маша с мамой стали приглядывать за ней, а потом и за котятами. Троих пристроили знакомым, а этого никто не брал – не так много у Макаровых знакомых, чтобы раздать четверых котят. Братья и сестры разъехались кто куда, а этот красавец с белой манишкой и черным чубчиком остался один. Сидел на ветке с независимым видом, очень самоуверенный и воинственный – настоящий корсиканский разбойник. На самом-то деле, конечно, беззащитный, снова к нему те отмороженные мальчишки стали подбираться. Пришлось взять себе. Назвали Буонапарте – не столько за внешнее сходство, сколько за важность и самоуверенность.

А листок она завтра Юрке покажет, интересно, что он скажет. Это было последнее, о чем она успела подумать. Спала Маша крепко, но под утро ей приснился странный сон.

В комнате с толстыми небелеными стенами, крошечным оконцем и низкой дверью в большом открытом камине горит огонь. Рядом с его огромной бушующей пастью стоит кожаное, раздувающееся, как гармошка, гудящее сооружение. Какие-то железные инструменты развешаны на стене. И страшный мужик, обутый в лапти, – точно такие, как лежат в Историческом отделе под стеклом, – в кожаном фартуке, с повязанными ремешком волосами, бьет молотом на длинной ручке по железному высокому столу. С каждым ударом сыплются искры. Потом он бросает молот, хватает со стола огромными щипцами железную завитушку (вот по чему он бил! – ахает про себя Маша), засовывает ее в огонь, поворачивает, выхватывает и снова стучит по ней молотом. Маша пугается, а мужик поворачивается, смотрит на нее – лицо у него веселое, не злое. И кузнец неожиданно подмигивает ей.

Глава 2

Проснулась она поздно, почти в девять. На работу к половине десятого, еле успела кота покормить. Сама не ела, помчалась так. Хорошо, с этим у них не строго – попьет чайку в музее, там у нее и пачка печенья лежит, и даже кусочек сыра остался, вчера некогда было поесть. В фольгу завернут, может, и не засох. «И приснится же такая дурь! Вот к чему это? Бабушка говорила, что всякий сон к чему-то. Не иначе, опоздаю, и шеф за опоздание ругать будет. Хотя огонь изрыгать – это на него не похоже», – думала Маша по дороге.

У них в отделе обстановка была свойской, не то что в Историческом. Исторический в главном здании музея – на другой улице, недалеко. Там же и дирекция. А они, отдел Великой Отечественной войны, живут, слава богу, спокойно, подальше от большого начальства. Шеф не в счет, он почти свой. У него даже не кабинет, а закуток небольшой за дверью комнаты научных сотрудников.

Владимир Олегович, заведующий отделом ВОВ, полковник в отставке, держался от своих сотрудников обособленно, и они воспринимали это как должное – и возраст, и жизненный опыт другие. Он, конечно, относился к работе более серьезно: приходил почти всегда раньше всех, в пустой болтовне, которой нередко предавались дамы, не участвовал. Что шеф любит порядок и пунктуальность – это все в отделе знали. Но вообще он был невредным. Иногда мог вспылить, отругать, но чаще не лез в их дела, позволял быть самостоятельными. Дверь к Владимиру Олеговичу в закуток сейчас была открыта, но насчет опоздания он ни слова не сказал – сидел, углубившись в свои бумаги. Посмотрел быстро и внимательно на Машу и снова глаза в бумаги уткнул.

Аллочка с Таней пили чай. Маша тоже достала печенье из своего ящика, выложила в общее блюдо. Вчерашний кусочек сыра нашла не сразу: развернулся, фольга отдельно, из пакета выпал – пришлось выбросить. А ведь оставляла вчера в пакете. Ладно, может, документ какой-нибудь музейный понадобился, и у нее в столе кто-то искал. Это в музее случалось. Беспорядок напомнил о вчерашнем разгроме в квартире. Маша тяжело вздохнула, но тут же рассердилась на себя и ничего рассказывать не стала.

Она недолго посидела с Таней и Аллочкой и вспомнила, что ей нужно в Исторический. Все отделы Смоленского краеведческого комплекса музеев тесно сообщались, а Исторический отчасти курировал Музей ВОВ. Маша вообще-то числилась в Историческом экскурсоводом, но была прикреплена к Музею ВОВ. Сейчас ей понадобилось отнести отчет об экскурсиях. Заодно и к научным сотрудникам в Историческом зашла.

Юра сидел за компьютером. Больше никого в отделе не было, все куда-то разбежались. Вот и хорошо, при всех доставать листок как-то не хотелось. Об ограблении тем более рассказывать ни к чему, только поучать начнут.

Многие в музее ее жалели, считали какой-то невезучей. Ей это не нравилось, она-то как раз думала, что она достаточно стойкая – справляется сама. Юрка вот, правда, помогал пару раз, когда было совсем трудно.

Юрку она знает со студенческих лет. В то время, кстати, разговаривали редко. Кондрашов учился курсом старше и был университетской знаменитостью: и печататься начал прямо с первого курса, и красивый. Маше, во всяком случае, так казалось. Да и не только ей, девчонки с ним с удовольствием кокетничали. А Маша обыкновенная была, не очень заметная.

На младших курсах она всерьез переживала из-за своей внешности. Особенно ей не нравился рост – не то чтобы совсем маленькая, но ведь ниже среднего. На высоких каблуках ходить неудобно, Маша помучилась какое-то время, потом махнула рукой и стала покупать обувь на среднем. А так – волосы темно-русые, чаще всего собранные в хвостик, лицо без особых примет. Хорошо хоть не толстая.

На старших курсах все эти переживания ушли. Не до внешности стало: мама тяжело заболела. После смерти бабушки они жили вдвоем, папа умер, когда Маша была совсем маленькой, она и не помнила его. В последний год в университете Маша Макарова начала учиться хуже, ни на чем не могла сосредоточиться. Мама умерла как раз перед сдачей диплома.

Малознакомый старшекурсник Юра Кондрашов тогда уже окончил университет, работал в музее. Наверное, услышал о ее горе: неожиданно остановил на улице, о маме ничего не говорил, но спросил насчет диплома и даже предложил распечатать на своем принтере.

Во время маминой болезни и потом, когда нужны были деньги на похороны, ей помогал Алеша, дальний родственник. Седьмая вода на киселе, но дружили они с детства. Алеша окончил Духовную семинарию, священник – он всегда готов помочь. После маминой смерти Маша не хотела брать у него деньги, и так много ушло, а у Алеши семья. Она говорила, что ей вполне хватает стипендии и подработок. Врала, что дает в газеты репортажи без подписи.

В общем, денег на распечатку диплома не было, да и предложил Юра как-то между прочим, необидно. В самом деле, что за проблема распечатать, если есть свой принтер? Всем ясно, что это мелочь. Она поблагодарила и согласилась. В следующий раз встретились тоже случайно, почти через год. Ей пришлось сменить уже несколько работ – везде брали только на время. Юра тогда сказал, что есть место экскурсовода в отделе ВОВ – зарплата маленькая, но платят без перебоев, и все подработки можно сохранить.

Маша пошла и не пожалела. Уже почти полтора года она работает в музее, надеется и дальше так продержаться.

Юра здесь давно. Он учился сразу на двух факультетах, на журналистике и на историческом. Еще со второго курса начал ходить в музей, помогать – вначале бесплатно, просто из интереса к краеведению. Его заметил сам Ружевич, очень большой ученый. Обратил внимание на публикации Кондрашова по краеведению, настоял на том, чтобы его взяли в музей на ставку еще студентом.