Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1

– А кого там все слушают? Крещенскую бабу?

– Дак кто-то там есть. Крещенскую бабу слушают.

– А ты видела Крещенскую бабу?

– Видела.

– Расскажи о Крещенской бабе.

– О Крещенской бабе то скажу, что мы поехали на рыбалку утром. Проехали около десяти километров: лежит, [думает] там на берегу.

– Это было зимой или летом?

– Весной. Она сидит там на берегу, волосы расчесывает… сидела, сидела, ну, как человек. А мы вправду, кто это так рано здесь! Всё приближаемся к ней, подходим, почти как к ручью у школы подошли. Всё ближе, как подпустит. Смотрела, смотрела да как плюнет и в воду плюхнулась. И как пошли волны. Смотрим: вот-вот перевернёт лодку. Потом как понеслась, только с пути уходи!

– Хорошо плыла?

– Так плыла, так плыла туда. Мы тогда здорово испугались.

– Сколько вас было?

– Четыре человека.

– И все видели?

– Все видели. А как там в Нильмагубе, мы ходили к одной женщине, умерла родственница, там /на кладбище/ четыре креста. Мы спрашиваем: «В одно время умерли?» Они говорят, что в одно. Весной, когда вытаскивали невод, попался ребёнок этой хозяйки /воды/. Тогда берут они этого ребёнка, взять надо, говорит одна из женщин, а другая говорит: «Давайте мы не будем его брать, а то беда будет». А он как пищит, рычит, по-дурному верещит, будто на свой лад. Тогда как начало лодку раскачивать – это мать. И выпустили в озеро. И легли спать днём. И видят во сне эти женщины: «Вы взяли у меня ребёнка, а я у вас троих возьму». И осенью пошли за ягодами, а там камень на пути – тут лодка перевернулась, тех троих /взяла хозяйка воды/, а одну женщину оставила, ту, которая говорила: «Не берите!» Они есть на самом деле, они есть. Не говорите, что нет. Они совсем как люди.

ФА. 2511/13. Зап. Лавонен Н. А., Коски Т. А. в 1977 г. в д. Кестеньга от Кондратьевой М. А.

От гнева Крещенской бабы спасают горшки

20

– A eik? se Vieriss?n akka teilt? mit? kysyny?

– Ei. A mie muissan sen viel?, kun olin pikkaraisena, nin sit? diadink? oli sen muamo, ni h?n rupei stri?ppim?h, nin siit? ty?nsi lap?et kuuntelomah. No nin kun siit?, kun siit? kun tullah jyrytet?h ne lap?et, mit? kerit?h. Kun kuuntelomah ruvettih, nin kun kierrettih, kun vesi nousi kolmannella kertua, ni se sen kera ice nousi, sen vien kerralla.

– Vieriss?n akka?

– No, ni kun a?etutah tullah, ni kun akka juok?ou, pani puat pi?h… Yhell? ei ehtin panna, nin pi?n leikkai.

– Ken puat pani pi?lle?

– Muamoh. Ni kun ni?t ?ie… puat ne m?nn?h jotta pi?t ne m?nn?h, ni kolme tyt?rt? j?i eloh, a nell?? m?ni, ei kerinnyn sill? patua… Se on ihan tosi.

– A jos se mit? kysyis, ni pit?yk? vastata, vain olla vaiti?

– Ei ni mit?, ei ?uvace ni istuvan ni puajivan. Ei ni mit? kun eli sie m?net huilu??a, ei niin, ni ruatau pahua. Onnakko cikko da veikko oltih, viel? muissan, kun yksi m?ni aitan lukkuh, se m?ni veikko, a cikko m?ni lehm?n ?arveh kuuntelomah.

– А эта Крещенская баба у вас ничего не спрашивала?

– Нет. А я, помню, ещё маленькая была. А моя тётя (жена дяди) начала стряпать, а детей отправила слушать /к проруби/… И вскоре оттуда они прибегают, гремят, стучат эти дети, что есть сил!… Они, оказывается, начали слушать, обвели круг вокруг того места. Тут вода поднялась, уже в третий раз и на этот раз она сама поднялась с этой водой.

– Крещенская баба?

– Да, Крещенская баба. Они как прибежали, женщина быстренько им горшки на голову. На одну не успела надеть, ей голову отрезала.

– Кто горшки на головы надел?

– Мать. Ну как они оттуда прибежали… Горшки вместо голов пойдут. Вот и три дочки остались в живых, а четвёртая умерла. Не успела ей надеть. Это истинная правда.

– А если она что-то спросит, надо ей отвечать или нет?

– Нет, ничего. Не любит ни сидящих, ни говорящих. Никого.

Или с ума сойдёшь, или чего плохого сделает. Я помню, кажется, сестра и брат были, так один пошёл к замку амбара – это брат, а сестра пошла к рогу коровы слушать.

ФА. 2511/14. Зап. Лавонен Н. А., Коски Т. А. в 1977 г. в д. Кестеньга от Кондратьевой М. А.

21

Avannolla k?ytih kuundelomah Vieriss?n akkua, ?iit? kun l?hettih kuundelomah, ni ?iit? kun kierret?h ?e avanto, ni ?iit? vuotetah, kuni ?e tulou ?iit?. Kun tulou, ?iit? vesi tulou, ni avanto kohahtau, kun tulou ?ielt? h?n. H?n ei nouze term?ll?, t?nne mualla. ?anou, kyzyt?h jotta: “Kal’l’isko on… Vienassa luukkuo kilo?

…H?nelt? kyzyt?h, vetehizelt?. A h?n ei ni mit? virka, ei ni mit?. Paissah, paissah ?iit? kyzyt?h, mit? h?n ?iel? ?anou, ?iel?, ?iit? tua? kyzyt?h: “Nu kallisko on…“

A yhen kerran kun l?hettih ke?en kuundelomatta poike? avannolta, ?iit? muamorukka ?anou, oma muamoni ?anou, jotta kun l?hettih avannolta kuundeloma?ta niin kun tuldih, juo?tih pirttih. Akka: vetehini tulou, ?e j?lkeh muka! Nu. Akka: “Nyt tulou vetehini!“ Kaikilla pani puat pi?h?, maitopuat. ?illoin maitopuat oldih. ?iit? ?e tuli, puat pi????: “Pi?t ?uan ?uajessa! Pi?t suan ?uajessa!“ Kuin monda oli, kaikilda otti puat pi??t?. Vetehini! ?iit? ei avannolla l?hetty kuundelomah.

– A jos ei ollut patoja pannun pi?h?

– ?iit? pi?t olis kiskon. Vot!.. Oli, oli! Vieriss?n ke?ell? kun muinen ?anottih kuunneldih, oli ylen stra?no, oli. Avannoilla kun m?ntih, meccenini, ?e peldoaittah, peldoaittoih kuunneldih, kaco, oli ylen stra?no… Pahua kun tullou ka… ?iit? kuunneldih ruhkatukulla. Uutta vuotta va??e pirtti kun pyyhittih va?tahakua. Mi?n muamorukka niit? tiesi… Muamorukka m?ni pihalla, ruhkatukulla pihalla kuundelou.

?it? ?iit? mit? kuuluu. Kun tuli ?ih ruhkatukulla: “M?nin, – ?anou, – labiemella muldua lyk?ttih, jotta hirvie“. Tuattorukkan kuoli, ?iit? tuatto kevy?ll? kuoli, Ruadencan aikana. H?n kuuli: “Niin, – ?anou, – hautua kaivetah jotta hirvie, – ?anou, – peskuo lykit?h, labied vain hel?t?h. Ei, – ?anou, – tule t?n? vuotena hyvy?“. H?n Uutena vuotena kuundeli, ruhkat pyyhki ta fartukalla vei ta ?iel? kuundeli.

– A minne h?n ruhkat heitti?

– ?inne i heitti, miss? kuundeli ?iel?, i eini mit? pie ottua en?mpi… Hi?n viel? ?anou ?iin? niit? ?anoja.

На прорубь ходили слушать Крещенскую бабу. Ну вот, как пойдут на прорубь, обведут круг вокруг проруби и потом ждут, когда она /Крещенская баба/ придет оттуда. Перед тем, как придет, вода поднимется, прорубь всколыхнется и потом она оттуда выходит. Она сюда, на пригорок, на землю, не поднимается. Говорят, что спрашивают: «Дорог ли в Архангельске килограмм лука?»

У него спрашивают, у водяного. А он ничего не говорит, ничего. Разговаривают, разговаривают, потом спросят, что он там скажет, потом опять спрашивают: «Ну, дорог ли…»

А однажды как пошли от проруби, не дослушав – об этом мама-покойница рассказывала, своя мама рассказывала. Как ушли от проруби не дослушав, домой пришли, забежали в дом. Женщина: «Водяной следом идет!» Ну. «Сейчас водяной придет!» Женщина всем надела молочные горшки на голову. Тогда горшки для молока были. Тот пришел, горшки на головах: «Головы добуду! Головы добуду!» Сколько было, у всех горшки с голов снял. Водяной! Больше не ходили на прорубь слушать.

– А если бы горшки не надела на голову?

– Тогда бы головы оторвал. Вот!.. Было, было! В Святки, говорят, когда раньше слушали, очень страшно было. Когда на прорубь ходили, когда к полевым амбарам, слушать, это было очень страшно… Плохое как придет, дак… Потом еще слушали на куче мусора, перед Новым годом, полы как подметут… Наша мать-покойница знала это… Пошла она на улицу, на куче мусора, на улице слушает – что там слышно будет… «Пришла, – говорит, – [будто] лопатой бросают землю, аж страшно». Потом отец, покойничек, умер, отец весной умер во время Радоницы, а она слышала: «Так, – говорит, – яму копают, что страшно, песок бросают, лопаты только звенят. Не будет, – говорит, – в этом году хорошего». Она в Новый год слушала, мусор подмела, в фартуке отнесла да слушала.

– А куда она мусор положила?