Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1

А облака такие разные, разным сняннем таким, всяким-всяким узором играет. Там нету луны, ничего. Он такой чистый! Играет по-всякому, всяким светом, яркое такое… Его слушают и слышно: говорит что-то, поет что-то такое. Слушают на улице, оденешься, чтобы самому не замерзнуть. Это надо идти уже в полночь, в двенадцать часов. Вот! А раньше он не придет, в полночь! И потом ходит до двух часов, до трех. И потом исчезнет, уйдет. Уже небо будет темное-темное, закроет все небо… А когда ходит, видно, как он ходит везде, в каждом месте. Все это есть! Он ниоткуда не приходит, он тут и есть. Он такой и есть. Он ниоткуда не приходит. Он вообще здесь по облакам ходит. Он наверху, а потом опустится немного, к тебе придет, тебя подразнит немного, потом уйдет. Это зимой, морозы бывают ведь 43–44°, тогда потрескивает лишь, потрескивает лишь. Идет, слышишь идет, сапоги: „Шик-шик! Шик-шик!“ – шагает» (57).

То есть Сюндю здесь воспринимается как некое высшее существо, которое есть всегда и повсюду, которому подвластны атмосферные явления. Как некогда Укко (Ukko), а теперь Святому Илье (Pyh? Il’l’u) подвластны гром и молния. Чаще всего именно так на юге Карелии представляется это таинственное существо, появляющееся в Святки: между Сюндю – Богом – Святым Ильей (Syndy – Jumal – Pyh? Il’l’u) ставится знак равенства (35).

Североамериканские индейцы считали, что северное сияние (огни, танцующие на небе) – это не что иное, как духи предков, способные совершать чудеса. С солярными знаками связана и итальянская фея Бертрана, опускающаяся на звездах на землю[181 - Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. М., 1973. С. 30.]. А жестокий людоед лопарей Стало мог в рождественскую ночь появиться в виде месяца или луны[182 - Там же. С. 137.]. И вообще у лопарей «отмечается факт олицетворения северного сияния, которого боятся как сознательного существа»[183 - Мансикка В. П. Из финской этнографической литературы. Петроград, 1917. С. 213.]. В фольклоре Южной Эстонии в виде северного сияния приходят «Вирмайсет – это огненные духи или духи умерших, сражающиеся духи»[184 - Петрухин В. Я. Мифы финно-угров. М., 2003. С. 146.]. В саамских легендах Ен живет на небе в прекрасной избе. Иногда он открывает свое жилище для людей, и те видят северное сияние. Тогда нужно загадать желание, и оно обязательно сбудется[185 - Там же. С. 207.]. Другое предание саамов говорит, что сполохи северного сияния – это души умерших людей, собирающиеся на небе где-то за неизвестной рекой; кровавую битву ведет вождь Нейнас. По саамским поверьям во время северного сияния нельзя шуметь и свистеть; если оказался на дороге, лучше переждать сидя; женщинам нельзя быть с непокрытой головой – Найнас высматривает себе невесту[186 - Большакова Н. П. Жизнь, обычаи и мифы Кольских саамов в прошлом и настоящем. Мурманск, 2005. С. 250–251.].

В финской мифологии есть сюжет о хулителе северного сияния: он оскорбляет сияние свистом, оно приближается и сжигает его[187 - Симонсуури Л. Указатель типов и мотивов финских мифологических рассказов. Петрозаводск, 1991. С. 129.].

Иногда в образе Сюндю появляются и иные солярно-космологические мотивы. «Великий Сюндю-кормилец на этих звездочках спускается сюда»; в свадебных песнях он вместе с Куутар (Дева Луны) и Пяйвятар (Дева Солнца) изготовляет ритуальный пояс патьвашки[188 - Конкка А. Материалы по календарной мифологии и календарной обрядности сямозерских карел // История и культура Сямозерья. Петрозаводск, 2008. С. 306.]. Солярные мотивы часто встречаются при описании главных героинь карельских сказок: их украшают и луна, и звезды, у них «руки по локоть в золоте, ноги по колено в серебре». Согласно космологическим воззрениям существует некое единство, взаимосвязь: человек включен в модель вселенной точно так же, как макрокосм являет себя в микрокосме[189 - См. подробнее: Криничная Н. А. Мифологема перевоплощения персонажей в карельских эпических песнях: предпосылки, ситуации, образы // «Калевала» в контексте региональной и мировой культуры. Петрозаводск, 2010. С. 122–123.].

В Савинове карелы сообщают, что Сюндю задает во время гадания вопрос: «Сколько шерстинок в коровьем боку?» В ответ надо догадаться спросить: «А скажи ты, сколько звезд на небе?» Таким образом, снова подчеркивается связь карельских святочных персонажей с космологическими мотивами.

Основная цель общения с Сюндю, как и с Крещенской Бабой – узнать свое будущее. В Южной Карелии широко распространено поверье, что именно в Synnyn moan aigu (во время, когда земля принадлежит Сюндю) человеку снятся вещие сны (priboi unet), которые предсказывают будущее и на предстоящий год, и на более длительный промежуток. А девушкам в этих вещих снах приходит будущий муж, обычно в образе какого-либо зверя, в результате чего судят о характере суженого.

Слушать предсказание Сюндю ходят чаще всего не к проруби, как Крещенскую бабу, а на перекресток трех дорог (29, 34, 38, 44, 59, 60, 61, 72, 74). И в данном случае перекресток, как и прорубь во время общения с Крещенской бабой, является центром мироздания, «пупом земли», серединой мира, точкой, через которую проходит преодоление святочным персонажем границ между своим и человеческим миром (в сакральной точке, в сакральное время). То, что в мифологии порой перекресток воспринимается не только как некая граница, но и как заграница, иной мир, подтверждается и карельскими сказками. В одной из них говорится, что невеста приезжает к жениху «с другого перекрестка, с иных земель, с другого государства» («toizes tiesoarasp?i, toizes moaloisp?i, toizes gosudarstvasp?i» HA 20/4).

Гадать шло обязательно нечетное количество человек, чаще трое или пятеро, накрывались с головой капюшонами, скатертями (чаще венчальными) или простынями, а один человек обводил магический круг вокруг слушающих сковородником, читая при этом или заговоры, или молитвы.

«Kykkyizilleh syndy? kuunellah, pyhkimel katetah, yksi tsuras seizou siizman kel, sid ei syndy koske. На корточках Сюндю слушают, скатертью накрывают, один в стороне стоит со сковородником, тогда Сюндю не тронет»[190 - Karjalan kielen sanakirja. Osa 5. Helsinki, 1997. S. 607.].

«Сюндю слушали на перекрестках. Старшие ходили на перекрестки, три человека обязательно. Ну, двое там слушают, присядут и положат простыню или что-нибудь сверху, накроются. А третий стоит со сковородником, сторож. Ну и что там… Сначала тот, кто сторож, обведет их, сковородником круг сделает вокруг сидящих. А потом в этом круге слушают» (61).

В данном случае перекресток дорог выступает как двойной оберег. С одной стороны, в древности он использовался как место захоронения, тем самым предки мыслились и как охранники, и как предсказатели. С другой стороны, в христианстве он ассоциировался как символ креста, нового оберега.

Н. Лесков сообщает, что «слушать надо было, встав спинами друг к другу: „Вот в морозную лунную ночь крадется группа молодежи за село, на перекресток дорог. Все соблюдают строжайшее молчание, боясь смехом и говором оскорбить „великого Сюндю“. Отыскали место, очертили сковородником, стали спинами друг к другу и внимательно слушают“» [191 - Лесков H. Доклад о поездке в Олонецкую губернию летом 1892 года // Живая старина. Вып. 1–3. СПб., 1893. С. 433.]. Круг очерчивают, «чтобы слушающим не мог сделать ничего дурного „сюндю“… оно представляет из себя двигающийся стог сена, и не дай Бог человеку попасть в его руки: он непременно задавит его»[192 - Лесков К Ф. Святки в Кореле // Живая старина. Вып. 2. СПб., 1894. С. 222.].

Карелы-людики тоже слушали предсказания Сюндю на перекрестке. Они обводили сковородником замкнутый круг, произнося при этом: «Чёрт, не ходи за черт!». Вставали спинами друг к другу и накрывались венчальной скатертью (ФА 3712).

Видимо, под влиянием севернокарельской традиции (Крещенская баба которой живет в воде) могли слушать Сюндю и у проруби (37, 52, 62, 67, 70). Хотя вполне вероятно, что это была общекарельская архаичная традиция, как, возможно, некогда и единый персонаж. Здесь сидели уже на коровьей шкуре, так же накрывались, но круг на юге чаще обводили сковородником, чем просто чем-то острым (40, 59, 61, 67, 70, 72) или в более позднем варианте иконой. Сковородник выступал как связующее звено с духами-покровителями и дома, и печи-огня, которые в случае опасности могли помочь слушающим. С такой же целью, например, в Святки подметали печь хвойным помелом, а в Крещенье снимали его с древка и относили к овцам, чтобы те хорошо плодились[193 - Virtaranta Р. Vienan kansa muistelee. Helsinki, 1958. S. 580.].

Сюндю можно слушать прямо в доме, открыв трубу (58), под столом, накрывшись скатертью (71); на печке, свесив голову (63). В таких случаях магический круг уже обводить не надо, т. к. находишься в безопасном пространстве. Последний пример можно сравнить с поверьем, что именно так во время поминок можно увидеть умерших родственников: лежа на печи, свесив голову. Снова возникает параллель между обрядом слушанья Сюндю и культом первопредков.

Людики рассказывают, что они чертили вокруг себя круг сковородником в большом углу. При этом окружность была незамкнутой, оставляли дверцу. Затем вставали на колени и накрывались венчальной скатертью. Рассказчица, проделав весь ритуал, вдруг прямо в избе услышала, что заскрипел снег: кто-то идет. И вдруг ее хлопнули по руке, словно поздоровавшись. Через год, четвертого декабря, к ней пришли сваты (ФА 3712).

Слышен Сюндю и прямо на улице (57), под окном или на углу обязательно чужого дома (37, 52, 45). Следовало слушать разговор в доме и соответственно делать выводы, что предстоит в новом году. Или, сделав дырку в блине, смотреть через нее: может привидеться покойник или свадьба. Блин с прокусанными отверстиями для глаз и рта также ассоциируется с маской покойника[194 - Криничная H. А. Русская народная мифологическая проза. Т. 1. СПб., 2001. С. 231.].

Можно было идти и к бане, к тому месту, где палили поросенка. Это был самый опасный локус для контакта с существами иного мира. Надо было встать за дверью и не забыть сказать последним первое произнесенное слово, «иначе не уйти» (SKS. 384/39)[195 - В дальнейшем при цитировании текстов из Фольклорного архива Финского Литературного общества (сокращенно SKS) первая цифра обозначает номер коллекции или микрофильма, вторая – номер текста.].

Слышен Сюндю и прямо в поле, на чистом снегу, «на незапачканной дороге духа» (42).

Еще одним локусом для слушанья являются кучи мякины после обмолота. Садятся прямо на них с хомутом на шее или с собранным дома мусором в переднике (40, 62). Здесь домашний мусор выступает эманацией хозяина дома, а хомут – хозяина хлева, охраняющих человека во время гадания.

Можно слушать Сюндю и на сеновале (38, 56), у риги (34, 36, 64, 73), у бани (64). Эти локусы считаются одними из наиболее опасных. Иногда с собой во время гадания из дома надо было брать в подол не только мусор, но и угли от лучины, отщепленной от края дерева. Эти угли так же как сковородник и помело, которым подмели печь, являются эманацией домового[196 - Криничная Н. А. Домашний дух и святочные гадания. Петрозаводск, 1993. С. 5–6.]. Это также отголоски обычая, известного практически во всех европейских странах: жечь в Святки сакральное так называемое «рождественское полено». Его угли, золу, пепел использовать и в качестве оберега в различных жизненных ситуациях, и как лечебное средство и для людей, и для животных, и для повышения плодородия сельскохозяйственных культур и плодовитости домашнего скота[197 - Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. М., 1973. С. 38, 57, 69, 75, 87, 172, 184, 198.]. Этот обычай связан с верой в очистительную силу огня, с поклонением ему, и с культом предков, и с солярной магией. Венгры вообще считали, что огонь в Святки разговаривал, а швейцарцы наряду с кроплением святой крещенской водой окуривали все священным дымом от рождественского полена.

Считается, что у Сюндю есть собачка, которая своим лаем предсказывает девушке, откуда будет жених. Этот обряд «слушанья» так и называется: «koirastu haukuttoa», т. е. «заставлять (просить) собачку лаять». При этом надо было пойти под северный водосток, повернуться на левом каблуке и бросить через левое плечо оставленный после ужина огрызок хлеба. Здесь локусы северной и левой стороны ассоциируются с пребыванием «плохой половины» (pahapuolinen), черта.

«Мы просили собачку полаять… Смотри, поужинаешь, кусочек оставишь, на зубок. „Куда я замуж попаду, оттуда пусть собачка лает“. Пойдешь туда, слушаешь. А мне прямо от их двора лаяла собачка, очень хорошо было слышно, все слышали» (42).

Иногда шли слушать и в полдень. Девушка брала под каблуком правой ноги снег, бросала через левое плечо за спину в сторону восхода солнца, бралась за подол юбки сзади и слушала лай собачки.

Собаки являются спутниками мифологических персонажей и в других странах. Например, в немецких мифологических рассказах есть образ Бодана, древнегерманского бога бури и мертвых. В Нижней Саксонии его именуют Хаккельбергом и считают, что он появляется на земле именно в эти двенадцать святочных ночей. Он летит со своей свитой и двенадцатью собаками под громкое гиканье, при этом одаривая друзей и что-то отбирая у врагов[198 - Филимонова Д. Т. Немцы // Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. М., 1973. С. 154.]. Присутствие собаки рядом со святочными персонажами неслучайно: она «осмысляется в мифологических рассказах как медиатор, посредник между мирами»[199 - Криничная Н. А. Русская мифология: мир образов фольклора. М., 2004. С. 651.].

Собаки не только посредники между мертвыми и живыми, они – маркировка потустороннего мира, именно их лай слышен в Туонеле: «kuulin koiran haukahtavan, villah?nn?n vilkuttavan» (слышал собаку лающую, шерстехвостую повизгивающую)[200 - Laulupuu. Toim. M. H.aavio. Juva, 1980. S. 216.]. Неслучайно собачку Сюндю (synnynkoira) иначе называют собакой Туонелы (tuonelankoira). Сямозерцы верят, что когда человек умрет, надо обязательно его оплакать, исполнить причитания, иначе по пути в иной мир его облают собаки Сюндю[201 - Karjalan kielen sanakirja. Osa 5. Helsinki, 1997. S. 606.]. Есть верования, связанные с родимым пятном, по-карельски его называют synnynt?hti, что можно перевести и как пятно Сюндю. Северные карелы считают, что человеку после смерти придется настолько глубоко брести через реку в Туонеле, насколько высоко он отмечен таким родимым пятном[202 - Ibid. S. 606.].

По верованиям людиков и ливвиков во время грозы с неба падают продолговатые камни, которые называются долото Сюндю (synnyntaltta) и используются в лечебной магии.

Сюндю, как и Крещенская баба, имеет когти, которыми пользуется, поднимаясь на небо в Крещенский сочельник. «В соответствии с некоторыми представлениями, по пути на тот свет умершие должны преодолеть каменную гору, для подъема на которую им были необходимы ногти, иногда же эта гора представлялась стеклянной или хрустальной»[203 - Конкка А. Святки в Панозере, или Крещенская свинья // Панозеро. Петрозаводск, 2003. С. 135.]. Именно поэтому карелы никогда не выбрасывали ногти куда попало: они должны были пригодиться им на том свете. Ногти нельзя было стричь в воскресенье: иначе будешь разбойником (rosvoksi tuletta). Их нельзя было отращивать длинными, это считалось грехом (re?hk? tuli): если после стрижки они попадут в руки черту (piru suau k?teh), он сделает из них лодку (venehen laitapuut ta seem?ksi sen suurimman panou. ФА 2548/12).

Возможно, изначально Сюндю и Крещенская баба были неким единым персонажем, живущим в потустороннем мире и связанным с культом первопредков. И лишь позже, под влиянием христианства, которое было сильнее на юге, они обособились, и первый стал жителем верхнего мира, где живет Бог, Христос, с которым его и уподобляют, а вторая осталась в нижнем потустороннем мире, отделенном от живых водным рубежом-рекой.

Одно из основных условий, которое надо было соблюдать, собираясь слушать – день должен быть проведен в тишине, покое, без смеха, ругани и крика (35, 43, 46, 58, 59, 62); и второе: слушающий должен быть накрыт с головой (40, 45, 59, 60, 67, 72). Магический круг обводился только когда шли на перекресток или к проруби. На юге, в отличие от севера, многие информаторы говорят, что круг должен быть незамкнутым, необходимо оставить «дверцу» в родной мир, чтобы самому убежать через нее в момент опасности (38, 67). Магическое сакральное пространство может не только защищать от внешнего воздействия вредоносных сил, но в иных случаях быть опасным и для самого «слушающего». Здесь возможно и сопоставление с древними беломорскими лабиринтами-спиралями, выложенными на земле из камней. Считается, что шаманы, идя по спирали, т. е. по незамкнутому кругу, в состоянии транса проникали в иные миры с целью получения сакральных знаний, а затем выходили из лабиринта. Но благодаря именно разомкнутой спиралевидной форме духи не могли проникнуть в человеческий мир.

Сюндю как прорицатель чаще всего предсказывал события личного характера: свадьбу, смерть, пожар, падеж скотины, возвращение сына, но иногда и такие глобальные события как войну (30), образование колхозов (36), строительство железной дороги (38), богатый урожай (ФА 3650/6). Быть может, из-за своей основной функции божества судьбы, Сюндю иногда видели в образе катящегося большого деревянного колеса (Syndy vieri, ku suuri puuratoi). Это чаще всего происходило, когда пилили осину на маленькие колесики, чтобы получить осиновые опилки для замеса квашни[204 - Bogdanova L., Zarinova О. Karjalakien elaigu. Petroskoi, 2005. S. 13.]. Вспомним русское выражение «колесо судьбы» или «колесо фортуны».

Провинившегося слушателя Сюндю может даже убить (73). Он может выйти из проруби и погнаться следом (52, 53, 59, 67, 69). В таком случае надо предпринять какие-либо предохранительные действия: не смотреть назад (53), бросить вслед горящий берестяной клубок (68, 69), воткнуть в снег горящие свечи (68), с молитвой закрыть двери (52, 53, 58), надеть горшки на голову (43). Есть сюжеты, в которых Сюндю таскает слушающих, схватив за не обведенный кругом хвост коровьей шкуры. Сюндю может войти в сарай и отстегать плетью стены, до смерти напугав слушающего (56). В одной из быличек Сюндю приносит во время «слушания» девушке прямо под стол шашку; она выходит замуж за солдата, а потом оказывается, что эту шашку у него во время службы украли черти (71). Сюндю освобождает от болезни (60), жалеет хромоножку (67), подает из проруби волосатую руку (37) или дает ключи, предвещающие богатство (69, 70). Мохнатую руку часто во время гадания в бане может подать и баенник. «„Мохнатая рука“ эквивалентна шерсти, которая, подобно волосам и перьям, осмысляется как средоточие жизненной силы, магической и физической, и потому является знаком-символом предстоящего благополучия»[205 - Криничная Н. А. Домашний дух и святочные гадания. Петрозаводск, 1993. С. 23.]. А «ключи счастья», обеспечивающие пожизненный богатый улов рыбы, в Иванов день может дать водяной.

Таким образом, изучив персонажи, появляющиеся в сакрально-лиминальный период Святок, севернокарельский Vieriss?n akka и южно-карельский Syndy, исследовав их сходство и различие, можно сделать основной вывод о присутствии в этих образах как древнего языческого пласта, так и более поздних христианских наслоений. В образе Крещенской Бабы больше ощущается женское природное начало; возможно, это когда-то была покровительница вод, Мать Воды. Основной локус ее обитания – вода, причем во вневременном отношении; просто в пороговый момент Крещенского промежутка при особых обстоятельствах и при соблюдении строгих правил с ней возможен более тесный контакт. В образе Сюндю, без сомнения, прослеживается древний культ предков, культ умерших. Об этом говорят и производные от Syndy плачевые syntyzet, т. е. умершие родичи, и сам Suurisyndy – возможно, Великий предок, Великий прародитель. С проникновением в быт карелов православия, охристианизировались и эти древние персонажи, один из которых стал больше соотноситься с Рождеством, рождением Христа, а другой – с Крещением. Хотя, безусловно, сами православные, и шире – христианские священники соотносили эти языческие персонажи с антиподом христианского Бога – дьяволом, чертом, бесом.

Интересным представлялось бы краткое сопоставление карельских святочных образов и духов-хозяев воды с русскими шуликунами[206 - Зеленин Д. К. Загадочные водяные демоны «шуликуны» у русских // Зеленин Д. К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 1917–1934. М., 1999. С. 82–99.], якутскими сюллюкунами, и коми suleikin, водяными духами[207 - Советское финно-угроведение. 1977, № 2. С. 98–106.]. Считается, что в сакральные святочные дни (у русских это «святые дни», а, к примеру, у болгар «погани дни, нечисти дни», у сербов и хорватов «nekresteni дни», т. е. «некрещеные дни») вся нечистая сила оказывается на свободе. Она, с одной стороны, особо опасна для людей в этот промежуток времени, а с другой – именно в это время с ней можно вступать в непосредственный контакт, при этом строго соблюдая особые правила. В карельской мифологической прозе есть сюжеты, в которых говорится, что в Святки ходят слушать водяного (357). В это время можно «поднять» русалку из проруби, и она может дать ключи счастья избранному ею (чаще это хромоножка), а остальных могут спасти только вовремя одетые на голову горшки из-под молока (356). В таких сюжетах происходит явное наложение друг на друга двух разных образов: хозяев воды, которые наиболее активны летом, и Крещенской бабы, появляющейся в земном мире лишь в короткий промежуток от Рождества до Крещенья.

Н. И. Толстой считал, что слово «шуликун» (как и коми suleikin) произошло от праславянского sujb «левый, плохой, нечистый» плюс суффикс – ун (как в словах: колдун, шатун)[208 - Толстой Н. И. Заметки по славянской демонологии // Восточные славяне: Языки. История. Культура. М., 1985. С. 278–286. Толстой Н. И. Шуликуны // Толстой Н. И. Язык и народная культура. Очерки по славянской этнолингвистике. М., 1895. С. 270–279.]. Д. К. Зеленин назвал его «водяным демоном»: «Шуликуны всегда представляются не в одиночестве, а группами или семьями, они живут вообще в воде, но зимою, на святках, выходят из воды на сушу… Таким образом, шуликун оказывается, в сущности, зимним демоном, поскольку о летнем его поведении почти нет никаких поверий, и летом он как бы не существует»[209 - Зеленин Д. К. Загадочные водяные демоны «шуликуны» у русских // Зеленин Д. К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 1917–1934. М., 1999. С. 83.].

Они всегда маленького роста, любят играть в куклы, держатся гурьбой и проказят. У белорусов есть поверье, что умерших некрещеных детей с 25 декабря по 6 января отпускают из ада погулять на землю, а необычных существ чаще всего видят на перекрестках дорог, где хоронили некрещеных детей, или у проруби. Значит, делал вывод Д. К. Зеленин, шуликуны – это «заложные покойники – дети, умершие в раннем детстве». А поскольку они все время живут в воде, значит, они дети водяных духов-хозяев[210 - Там же. С. 93–95.]. У карелов же существует поверье, что все утонувшие поступают во власть водяного, и сами становятся его детьми, водными жителями. Таким образом, понятно, почему именно русалка (т. е. тоже заложная покойница) в карельских былинках в Святки выходит из воды.

Вообще для понимания причины появления водных жителей именно в Святки большое значение имеет описанный Д. К. Зелениным праздник Крещения у вотяков, которые называют его вожо-келян, т. е. изгнание водяных. «Вотяцкие водяные (вожо, вумурт) перед праздником Рождества Христова появляются в деревнях и живут в банях; иногда в сумерки их можно встретить на улице, почему вотяки боятся в это время в одиночку выходить на улицу без огня. После Крещения водяные духи снова уходят в свои подводные места жительства, почему праздник Крещения зовется у вотяков „изгнание водяных“, вожо-келян. В этот день молодые вотяки с горящими факелами в руках ходят из дома в дом (машут факелами), прислушиваясь к звукам, предвещающим будущее, и кричат по адресу водяных: „уходи от нас!“. В некоторых местах вотяки в этот день приносят жертву реке, кидая в воду хлебец, ложку каши, кусочек мяса, иногда утку, причем говорят: „Река, будь милостива. В положенное время мы приняли к себе вожо, храни нас от всяких болезней и несчастий“»[211 - Зеленин Д. К. Загадочные водяные демоны «шуликуны» у русских // Зеленин Д. К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 1917–1934. М., 1999. С. 87. См. также: Мансикка В. П. Из финской этнографической литературы / Живая старина. Петроград, 1916. С. 221.].

Таким образом, Д. К. Зеленин делает вывод, что древние рыболовы «в анимистическую эпоху… представляли весеннее половодье и наводнения как выход водяных духов на сушу. Умилостивляя водных духов-хозяев жертвами, рыболовы стали одновременно ухаживать за их детьми, соблазняя пораньше выйти на землю и предлагая им разные увеселения… В связи с выходом шуликунов на землю гадали сначала о предстоящем ледоходе, о состоянии воды и ходе рыбы в реке, а после стали гадать вообще о будущей судьбе… Свой любезный прием на суше водяных детей-шуликунов рыболовы ставили себе в большую заслугу перед духами – хозяевами рек и озер, выпрашивая у них за это разные блага»[212 - Зеленин Д. К. Загадочные водяные демоны «шуликуны» у русских // Зеленин Д. К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 1917–1934. М., 1999. С. 98–99.].

На основе карельского материала было бы трудно провести такую реконструкцию самого обряда и причин его возникновения, но, в общем, карельская мифологическая проза о хозяевах воды частично подтверждает вывод Д. К. Зеленина.

О. А. Черепанова относит слово шуликун к ряду тех, чьи семантические и генетические связи неясны. При этом она высказывает предположение о заимствовании лексемы именно из финно-угорских языков, возможно из коми suleikin. Обосновывает она это тем, что, во-первых, образ шуликуна встречается только на тех территориях, где русские контактировали с финно-угорским и тюркским населением (север европейской части России, Поволжье, Сибирь). Во-вторых, он не находит полного типологического соответствия в славянском и европейском фольклоре: святочные персонажи (Святиха, Берхта и т. и.) никак не связаны с водной стихией, а кулиши, шолошны имеют неславянское происхождение[213 - Черепанова О. А. Шуликуны. Образ и слово // Севернорусские говоры. Л., 1984. Вып.4. С. 97–106.].

На наш взгляд, наиболее яркая связь прослеживается между русскими шуликунами, якутскими сюллюкюнами и карельскими святочными образами Крещенской бабы и Сюндю, в которых сохранились элементы водной хозяйки, Матери Воды.

Сходство между персонажами трех народов в том, что, во-первых, это все святочные образы, т. е. появляются в период с 25 декабря по 6 января (по старому стилю). Во-вторых, существует множество общих запретов на этот промежуток времени, чтобы не обидеть данных существ: не прясть, не делать грязную работу, не полоскать белье в реке и т. д. В-третьих, якуты, как и карелы, связывают с сюллюкунами святочные гадания у проруби, при этом так же очерчивают вокруг гадающих круг и слышат примерно то же самое: к смерти – стук топора, к сватовству – лай собаки. В-четвертых, оберегами от них являются предметы, связанные с огнем: горящие факелы, ожиг (т. е. палка, которой мешают угли в печи). В-пятых, появляются все эти персонажи у проруби и на перекрестках дорог. В-шестых, шуликунов, как и Крещенскую бабу, и сюллюкюнов, очень боятся (что в меньшей степени свойственно более христианизированному образу Сюндю). И в-седьмых, все они появляются из воды (опять же кроме Сюндю, спускающегося с неба).

Отличие между карельскими, якутскими и русскими образами состоит в нескольких положениях. Во-первых, Vieriss?n akka и Syndy – это одиночные персонажи. У сюллюкюна же – большая семья со множеством детей, которых он и перевозит перед Крещением с места на место; и шуликуны всегда держатся большими группами, шумными ватагами. Это как раз их больше роднит с карельскими хозяевами воды, род которых также многочисленен. А в сказках, например в «Красавице Насто» (СУС 313АВС), они даже шумной толпой идут за обещанной им девушкой.

Во-вторых, шуликуны на северо-востоке Сибири – это «живые существа, роста маленького, с кулачок, сами как люди». Сюндю же чаще невидим или же предстает в виде простыни, копны сена, а Крещенская баба тоже аморфна или видится (очень редко) большой старухой. В-третьих, оберегом от шуликунов служит крест из теста, кресты в избах и амбарах над дверями и в углах, начерченные углем или огнем свечи. У карелов же, наоборот, Vieriss?n akka поднимается из проруби, на сделанный специально для нее крест; крестовые хлебцы пекут для угощения Сюндю. То есть в этом пункте Vieriss?n akka и Syndy не причисляются к нечистой силе. В-четвертых, шуликуны и сюллюкюны считаются стопроцентно нечистой силой, их боятся именно поэтому. Подтверждается это и этимологией самого слова. «Шульга» у пермяков и «шуйца» в церковном языке значит: «левая рука, левша»[214 - Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1994. Т. 4. С. 1481–1482.]. А левая сторона в мифологии – это пространство бесов. Это совершенно нельзя сказать в отношении Сюндю, который во многом воспринимается как прообраз Христа, спустившийся с неба, и в меньшей степени присуще Крещенской бабе.

Таким образом, сопоставление образов разных народов еще ярче показывает, насколько запутанными доходят до нас представления о персонажах, некогда очень четкие в народном мировоззрении. В них переплелось и положительное, и отрицательное воедино. Так, шуликун считается водяным бесом, он остроголов, что является тоже признаком хтонических существ. И в то же время он держит в руках железную сковороду с горячими углями, у него железные зубы и железная шапка на голове, а ведь железо считается «оберегом от всякой нечистой силы, и она никаких железных предметов, а тем более железных частей тела не имеет»[215 - Зеленин Д. К. Загадочные водяные демоны «шуликуны» у русских // Зеленин Д. К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 1917–1934. М., 1999. С. 97.]. Оберегом от проникновения Сюндю, которого во многом обожествляют (в христианском понимании этого слова), считается, например, сковородник, вещь и железная, и к тому же связанная с огнем. В целом известно, что «для архаических культур характерно своеобразное восприятие мира, реализуемое в так называемой „мифологической“ его модели… Ей присуща, помимо этноцентризма, двойная символическая классификация. Суть последней заключается в том, что если не все, то, как правило, самые важные явления мира, прежде всего, связанные с областью сакрального, описываются с помощью полярно противоположных понятий. Сюда относятся, в частности, дихотомические оппозиции сырое – вареное, а также другие противопоставления, как например: правое – левое, мужчина – женщина, тьма – свет, белое – черное, красное – синее, юг – север, восток – запад, день – ночь, четный – нечетный, солнце – луна, хорошее – плохое… Этим противопоставлениям соответствует система оценок, в которых членам бинарных сопоставлений присвоены отрицательные и положительные значения. Важно, что понятия, составляющие полярные пары символов, могли в оценочном плане меняться местами в зависимости от конкретной ситуации»[216 - Мировоззрение финно-угорских народов. Новосибирск, 1990. С. 72–78.]. Указанная «мена местами» часто происходит и в карельских святочных образах.

Сюндю нисходит на землю

27

Rastava… Egl?i Synnynmoa, Syndy syndyi t?i moal, t?i moal Syndy syndyi… Sanotaa, ?to niin Syndy syndyi, Sv?tk?t liet?y, Sv?tkat liet?y, huhTakakse k?vell?h, no i enne tyt?t vorozittih, lembie nostettih, stobi fer?mbi miehel otettas… Syndy buitegu sie laskiettuu moal, i rubieu k?velem?h buitegu joga taloh, Syndy. Rostovoa vaste syndyy i Vierist?h sai. Kaksi ned?lie… Rostovoa vaste daze ei kizattu, kallis proazniekka: se buite gu Христос рождался… Syndyy kuuneltih.

Рождество… Вчера началось время Сюндю. Сюндю родился на эту землю, на этой земле Сюндю родился… Говорят, что так Сюндю родился, Святки подходят, Святки подходят, ряженые ходят, а раньше девушки гадали, славут-ность поднимали, чтобы скорее замуж взяли… Сюндю будто бы нисходит на землю, и будто бы в каждую избу Сюндю заходит. Перед Рождеством родится и до Крещения. Две недели… Перед Рождеством даже не плясали, дорогой праздник: это будто бы Христос рождался… Сюндю слушали.