Рассказы из Парижа

– О, всех не упомнишь и всех не узнаешь. Хорошо, что раньше не было лифта, и все встречались на лестнице, любезно раскланивались. Художник приходил, такой не очень опрятный, а с ним господин элегантный с зачёсанными назад тёмными волосами.

– Это Борис Кохно, – вырвалось у меня.

– Всё может быть, деточка, они не представлялись. Только, вот, узнала однажды Кокто.

– Я так и думала, что Кокто обязательно приходил сюда, ведь он так дружил с Берар.

– А женщины приходили?

– Барышни красивые порхали по ковровой дорожке лестницы. Лёгкие, как балерины.

– Наверное, это и были балерины, русские балерины…

Вернувшись домой, ещё раз подошла к росписи на шкафу, представила Bеbе, Кохно, Кокто… А может быть, приходил и Серж Лифарь? Ведь Борис Кохно и Серж Лифарь были при Дягилеве в последние часы его жизни, и именно они унаследовали Дягилевские архивы и были очень связаны общей задачей увековечить память их кумира. Борис Кохно увековечил и память Кристиана Берара, издав богато иллюстрированную монографию. Кохно написал тоже сотни стихов, он даже писал для Вертинского:

«Я душу? старинными духами
Нервные изнеженные пальцы…»

А вот эти строки, мне кажется, посвящены Кристиану Берар:

«И опять, Вы опять воскресли,
Рождённый книжной строкой…

…………………

…Да! Я был пленён когда-то
Сединами вашей души…»

Борис Кохно никак не мог примириться с неожиданной смертью Bеbе, всего лишь в 47 лет. Умер Кристиан Берар 12 февраля 1949 года в театре Marigny во время презентации пьесы Мольера. Когда рабочие сцены закончили показ, Кристиан встал, хлопнул в ладоши и сказал: «C’est fini!» упал и умер. По закону, если человек умирает в публичном месте, его тело немедленно должно быть отправлено в морг. Но друзья подхватили Bеbе под руки и сделав вид, что он выпил лишнего, довезли его домой и таким же способом подняли на 5 этаж, где в домашней обстановке и прошло прощание.

Борис Кохно пережил своего друга на 41 год. Он умер 8 декабря 1990 года. Оба похоронены на кладбище P?re-Lachaise (почти что рядом). Рисунки, стихи, дневники, либретто Бориса Кохно, написанные «театральным почерком» с завитушками, хранятся конечно же в библиотеке музея Оперы Гарнье. В его тетрадях есть такие строки: «В жизни всё давно не так, как нужно»…

Приход детей из школы вывел меня из «той эпохи» и моментально перенёс в «эту». Мальчики, как всегда, наперебой рассказывали свои последние школьные новости.

– Мама, – хитро прищуриваясь, спросил Александр, – ты позволишь мне учиться в школе так, как учился Эйнштейн?

– ?

– Ха-ха-ха. Оказывается, он учился плохо. Это нам рассказывал преподаватель математики.

– Нет плохих учеников, есть плохие педагоги. Когда у Эйнштейна был блестящий профессор, он сделал великое открытие.

– Ты хочешь сказать, что это был русский профессор, – со смехом спросили ребята.

– Конечно. Его звали Герман Минковский, и родился он недалеко от Каунаса, в то время это была Ковенская губерния Российской империи. Он преподавал сначала в университете Кенигсберга, а потом Цюриха, где и был преподавателем Эйнштейна. «Пространство Минковского» – это такая модель времени и пространства, которая существенно помогла Эйнштейну в разработке и открытию теории относительности. И мне очень нравится выражение Эйнштейна: «Есть два способа жить: вы можете жить так, как будто чудес не бывает, и вы можете жить так, как будто всё в этом мире является чудом!»

– Так мы и живем, – сказал Давид, каждый день какие-то чудеса происходят.

– Не забудь, что всё в этом мире относительно, – со смехом заметил Александр.

– Просто может быть, это мы такие чудаки.

Paris, 2014, rue des Feuillantines

Герои умирают молодыми

Катя, как всегда, не шла, а «летела», и перед её стремительностью, казалось, снимали жёлтые шляпы все деревья на avenue des Gobelins. Сентябрь… Еще сохранилась бездумная летняя лучезарность лета, но утомленное солнце уже не тратилось так щедро. После пустынности августа Катюша с удовольствием нырнула в напряженный ритм небритого Парижа, который ее так возбуждал, создавая состояние невесомости, легкости, какого-то бунтарского духа. Пусть на часах у всех была осень – в Катином сердце билась весна! Прохожие с удивлением обнимали её взглядом и заражались – заряжались радостью. Она всегда ставила перед собой потрясающие, недостижимые цели, ведь только те цели имеют смысл, которые и кажутся непостижимыми. Но сегодня её желание, её миссия исполнятся. А вот и N73 – Fondation Jеr?me Seydoux – Patе. Но даже без надписи, отреставрированный великолепный фасад, sculptеe par Rodin в 1869 году, сразу же бросался в глаза. Кинотеатр, находившийся раньше здесь, так и назывался «Роден». Но сейчас, после, как говорила Катя, «Parisстройки» за этим старинным фасадом вырос современный пятиэтажный храм любителей кино с куполом из стекла. Архитектор Renzo Piano постарался на славу: уместил на таком маленьком пространстве оригинальнейшую библиотеку, музей, архивы, видеотеку, насчитывающую около десяти тысяч редких шедевров немого кино, комфортабельный просмотровый зал, конечно же, с красными креслами, и чудо-сад с белыми стройными березками, которые так растрогали Катю. Смелость и удивительная архитектурная гармония между прошлым и будущим, атмосфера какой-то загадочности, необыкновенности так соответствовали сегодняшней конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Ромена Гари.

Катя уже несколько лет размышляла, читала, готовилась к этой встрече, и вот сегодня, наконец-то, со слов спадут маски… Открыв свою папку с текстом выступления, она внимательно стала перечитывать:

Ромен Гари – настоящие имя и фамилия Роман Кацев (в латинском произношении Kacew) родился 21 мая 1914 года в Российской империи в городе Вильно (Вильнюс) на Сиротской улице в доме № 6. Может быть, от названия этой улицы, а может, потому, что отец Лейб Файвушевич Кацев бросил их с матерью на «произвол судьбы», ощущение сиротства не покидало Романа всю жизнь. С возрастом боль и обида за мать – Мину Иоселевну Овчинскую, провинциальную актрису, не давала ему покоя, поэтому Роману пришлось выдумать другого, знаменитого отца. Сделал это Ромен Гари изумительно прадиво, так что даже в серьезном словаре кинематографии какое-то время значилось: «Мозжухин Иван Ильич (1889–1939), звезда русского немого кино, отец знаменитого писателя Ромена Гари». Удивительно, что внешне они были поразительно похожи: загорелые лица, синие глаза, крупный нос. В 1962 году Ромен Гари был членом жюри Каннского кинофестиваля, где встретил знакомого писателя, который только что просмотрел отреставрированный фильм «Мишель Строгов» с Мозжухиным в главной роли.

– Как ты на него похож! – воскликнул писатель, глядя на Гари.

– Это нормально, – ответил он, – что сын похож на отца…

Этой легендой Гари полностью вычеркнул настоящего отца из своей биографии и жизни.

Его мама, символ абсолютной материнской любви, удивительно точно выбрала имя сыну – Роман, как литературный жанр, как эпическое произведение большой формы всей своей жизни. А если прочесть имя Roma с конца, получится AMOR, в переводе с латинского ЛЮБОВЬ. Эта неиссякаемая, всепоглощающая, безграничная любовь Мины Овчинской к своему сыну Ромушке была путеводной звездой его жизни.

Уже в детстве мать открыла ему величие и красоту русской литературы, читала артистично Пушкина, Лермонтова, Толстого, а вечером пела песни Александра Вертинского и русские романсы и среди них свой любимый «Гори, гори моя звезда»… Наверное поэтому Роман и выбрал свой знаменитый псевдоним Гари, который стал его официальной фамилией с 1951 года.

У матери была удивительная мечта – Франция. Она представляла ее как страну Света и Прав человека, как рай на земле. Идеализация чужой страны, знакомой только по французской литературе, её страстные речи, обращенные к сыну: «Ты станешь Посланником Франции, известным дипломатом…» – вошли в сердце ребенка навсегда, сделав его позже героем Франции и франкофилом.

После Вильно Роман с матерью перебрались в Польшу, таким образом постепенно приближаясь к «французской мечте». Но только в 1928 году, когда Роману исполнилось 14 лет, они сумели эмигрировать в Ниццу. Было очень трудно, но мать, полная энтузиазма, говорила сыну, что даже название города Ницца в переводе с греческого означает Victorieuse, значит, ждет тебя победа!

В лицее Ниццы, благодаря стараниям мамы, ученик Кацев всегда хорошо и по взрослому одет: костюм, галстук, часы. Он прилежно учится, у него прекрасная память и живой ум, а начитанность помогла юному эмигранту стать победителем конкурса по французскому языку и литературе!

Ницца – это юношество Гари, это море, солнце, Лазурный берег, это новое рождение Романа, свободного от страха погромов и антисемитизма. В его книгах море, океан – это персонажи, действующие лица, а о Ницце он всегда помнил и писал с любовью.

Катя вдруг захлопнула папку. Вот так всегда – то, что еще вчера ей казалось интересным, последовательным, привлекательным, сегодня превращалось в тягомотину.

– Что же делать? Так выступать нельзя. Все просто уснут от скуки в этих удобных креслах… А зал уже полон… Через несколько минут объявят о начале конференции.

Но Катя ошиблась. Её выступление объявили сразу же. Мысли рвали мозги на части.

Неожиданно для себя Катя спустилась со сцены, подошла вплотную к публике и, держа портрет Гари как икону, без всяких записей начала говорить:

– Ромен Гари никого никогда не повторял и никому не подражал, он оказался отдельной ценностью нашей литературы XX века. Он сам творил свою историю, свои легенды, свою биографию. Он герой и история его вышла героической! Гари рвал свою жизнь на куски, вставляя их в произведения как продолжение своей судьбы.

Но кто может рассказать лучше о Гари, чем сам Ромен Гари? Его легенда начинается с лирического автобиографического «Обещания на рассвете», где он писал об «отчаянном желании утешить мир и когда-нибудь сложить его к ногам матери – счастливый, справедливый, достойный её».

Катя пристально смотрела прямо в глаза слушателям, стараясь растопить лед иронического недоверия и, как профессиональный взломщик, подбирала отмычки, чтобы открыть эти пока что равнодушный сердца.

– Вы чувствуете мужество фраз и идей, это вам не акробатика слов – это язык сердца! Ведь у Гари была только одна цель – разбудить читателя и вместе создать всемирное братство, «вакцинировать» мир человечностью и счастьем. Он по-рыцарски предлагал, что «если европейской цивилизации потребуются духовные наставники, то она может полностью на меня рассчитывать».

Катя продолжала бросать взгляды-молнии в зал, от которых многие опускали головы.

– Разве вас не заражает его мечта осветить судьбу человечества? Он предлагал нам жить так, чтобы не было утечки души, чтобы жизнь не превратилась в череду глупых мелких поступков…