Мой бумажный замок. Литературные эссе

"Её руки в серых лайковых перчатках лежали одна на другой, она склонила свое спокойное очаровательное лицо, и мужчины, стоявшие поблизости, не могли оторвать от него глаз. Ее тело чуть покачивалось, и казалось, что достаточно лишь движения воздуха, чтобы поколебать его равновесие. В ее щеках чувствовалось тепло, но румянца на них не было; большие темные глаза мягко светились. Но мужчины смотрели на ее губы, в которых таился вопрос и ответ, на ее губы с еле заметной улыбкой; они были нежные, чувственные и мягкие; казалось, что от них исходит тепло и благоухание, как исходит тепло и благоухание от цветка".

Несколько раз повторенное "мягкие" и "казалось" делают этот портрет зыбким, ирреальным и вдвойне притягательным. Магнетизм очарования таков, что лично я никогда не могла смириться ни с одной исполнительницей роли Ирэн в экранизациях, – все нехороши! Много раз пыталась сама подобрать ей достойное для воплощения образа лицо, перебирала актрис, живописные портреты красавиц – ничего не получалось. Слишком много противоречия в исходных данных: бедная – но богиня, статная – но нежная, от дуновения ветерка улетит, эффектная – но любимый цвет серый во всех вариациях.

Безусловно, она знала себе цену, иначе не отказывала бы раз за разом сошедшему с ума от любви Сомсу. А, может быть, это происходило от внутреннего ее мироощущения, от романтического настроя всей натуры? Трудно сказать. Но она пошла на сделку с Форсайтом. Сомс, ставший ее мужем только потому, что более выгодной партии бедной Ирэн ждать не приходилось, разумеется, мог быть только временным вариантом. Это предвидели все вокруг – и предугадали.

Но любовь – чувство отчаянное, Сомс отдался ему, словно в омут головой кинулся! Когда Ирэн встречает архитектора Босини, и между ними вспыхивает страсть, она поступает точно так же, муж для нее перестает существовать. Любовь всегда права, и читатель полностью на стороне этой романтической пары!

Сомс, в припадке почти безумной ревности осуществивший свои супружеские права в отношении Ирэн вопреки ее воле, вызывает всеобщее негодование и презрение. Далее в многотомном повествовании он может быть честным и добросовестным карьеристом, заботливым опекуном по отношению к многочисленному семейству Форсайтов, нежнейшим отцом, тонким знатоком живописи, бросающимся в огонь спасать любимые картины… да сколь угодно симпатичным человеком, но этот проступок будет висеть над ним читательским проклятьем. Как не простит его Ирэн, так не прощаем Сомса и мы.

Уже в зрелые годы, перечитывая «Сагу…», я пристально вглядывалась в эту пару, как-никак, именно эти двое двигают сюжет. У мужчины, как и положено, было множество разнообразных дел и забот, ему постоянно приходилось принимать решение и действовать, отвечать за эти действия сполна и самому. Женщина полностью зависела от того, кто берет ее под свое крыло, никаких социальных лифтов, кроме удачного замужества, в это время не предполагалось. Мало кто из нас, романтичных барышень, задумывался, что в викторианскую эпоху, когда все поступки регламентировались строгой моралью и въедливым надзором общества, Ирэн по собственной воле продала себя собственнику Сомсу. И под влиянием вспыхнувшего чувства к другому человеку нарушила этот контракт. Поэтому все и рухнуло.

Это падение могло быть остановлено только …другим Форсайтом, но уже по всем романтическим меркам – хорошим. Джолион добр, искренне влюблен, он сам художник, а значит – чувствительная натура, и вполне под стать нашей красавице. Будет и третий Форсайт, оценивший прелести Ирэн: старый Джолион, который назначит ей содержание. Таким образом, благополучие будет восстановлено, Ирэн Форсайт останется все той же Форсайт, да еще и с домом, который строил для нее Сомс, вернее – влюбленный в Ирэн Босини. Сам же архитектор Форсайтами и писателем был как-то очень быстро вычеркнут из «Саги..». Второстепенный персонаж.

Это грандиозное прозаическое полотно, задуманное и осуществленное современником викторианской эпохи на ее излете, было оценено очень высоко: в 1933 году Джон Голсуорси получил за роман Нобелевскую премию. Льву Толстому, написавшему похожую историю про Анну Каренину и ее обманутого мужа, в награде такой отказали. А Пушкину, героиня которого Татьяна Ларина отказалась нарушить заключенный договор и кинуться в объятия любимого, и не предлагали, не было еще такой премии.

Не будем с этими русскими шедевр Голсуорси и сравнивать. Есть дивный пример в самой Великобритании, созданный великим современным писателем – Джоном Фаулзом. На самом деле эти два Джона не так уж далеко разошлись во времени, тут все дивно переплелось! Голсуорси родился в 1867-м году, – именно этим годом Фаулз обозначит время действия своего романа. Умер автор «Саги» через год после получения премии – в 1933-м. Замечу важное обстоятельство: действие его грандиозного романа (энциклопедии своего времени!) происходит в самый расцвет викторианской эпохи, он ее запечатлел во всех ипостасях.

Джон Фаулз родился в 1926 году, а умер в 2005-м, его уж никак не назовешь викторианцем, он, скорее, наш современник. Но время действия его романа «Любовница французского лейтенанта» то же самое, что и «Саги..», его героиня Сара Вудраф и Ирэн Форсайт – современницы, проживающие в одних и тех же реалиях и декорациях. Более того, красавица и умница Сара тоже получила великолепное образование и воспитание, но семья не могла обеспечить ей достойное будущее. И какие варианты? – Идти в гувернантки или удачно выйти замуж. Все, как у красавицы Ирэн.

Можно было предположить, что великий романист (а к 1967 году, когда «Любовница…» увидела свет, у Фаулза уже было имя!) напишет еще одно полотно о метаниях между чувством и долгом в суровую эпоху моралистов и фарисеев. О том, как трудно женщине быть счастливой даже при самых великолепных данных, насколько она зависима от мужчины.

Но не таков Фаулз, зарекомендовавший себя постмодернистом! Он очень быстро ставит всё с ног на голову. Изначально его героиня не богиня во всем великолепии элегантных нарядов, а "любовница французского лейтенанта", падшая женщина, окруженная презрением, ставшая жертвой злых пересудов. Нет, гувернантке не отказывают от места, вполне достойные люди даже сочувствуют ей, ее нечаянному грехопадению. Она сама судит себя невероятно сурово, удаляясь от общества, отклоняя помощь доброхотов. А когда при полном отсутствии средств к существованию все же вынуждена пойти в услужение, то выбирает самый жесткий вариант: по протекции священика идет к зловредной ханже, известной мучительнице слуг. Она словно монахиня несет обет страдания, но и с этим образом не все так однозначно.

Сара умудряется не только сохранять достоинство в доме святоши миссис Поултни, но и защищать угнетаемых ею служанок, выговорить для себя пусть минимальную свободу. Ей запрещают подолгу стоять и смотреть на море – она будет гулять в лесу. Ей укажут на то, что этот лес пользуется дурной славой – она найдет обходные тропинки и заповедные полянки. И одиночество ее не тяготит.

"Девушка лежала навзничь, забывшись глубоким сном. Пальто ее распахнулось, открыв платье из синего коленкора, суровая простота которого смягчалась лишь узеньким белым воротничком вокруг шеи. Лицо спящей было повернуто так, что Чарльз его не видел; правая рука отброшена назад и по-детски согнута в локте. Рядом рассыпался по траве пучок ветрениц. В этой позе было что-то необыкновенно нежное и в то же время сексуальное… Это была любовница французского лейтенанта. Несколько прядей выбились из прически и наполовину закрывали ей щеку. На Коббе ее волосы показались ему темно-каштановыми; теперь он увидел, что они отливают теплой бронзой… Четкий рисунок носа, густые брови, рот…Но рта ему не было видно....В конце концов он подошел к самому краю площадки, остановился прямо над ее лицом и тут увидел, что от печали, так поразившей его при первой встрече, в нем не осталось и следа. Во сне лицо было мягким и нежным; на губах, казалось, играла даже какая-то тень улыбки. И в ту самую минуту, когда он наклонился и вытянул шею, она проснулась. …Глаза у неё были красивые и очень темные".

Не знаю, в чем тут дело, но меня эта сцена поразила до глубины души.Так много схожего с героиней Голсуорси – карие большие глаза, золотые волосы, тоже мягкое и нежное лицо, неоднократное "казалось", но если великолепную Ирэн я просто не могла представить, приблизиться внутренне к ней, то эту девушку, так безмятежно уснувшую в лесу, я как -то внутренне идентифицировала …с самой собой. Цвет глаз и волос, фасон платья не имели значения. Я сразу и безоговорочно поняла и приняла в ней все, от манеры говорить – и провоцировать окружающих на те или иные действия, до этого потертого почти мужского пальто.

Последующие нечаянные или выпрошенные Сарой свидания в лесу легко и логично укладывались в цепь ее намерений: он был тут единственным, достойным внимания и усилий женщины, наконец, ее любви. Она с ним говорила – и следила за его реакцией. Всё это отдавалось в моей душе моментально и однозначно, мы с нею были на одной душевной волне! И нет вопроса, почему именно с ним она хочет выговориться, рассказать о своем мнимом грехопадении. Впрочем, нет, она не до конца откровенна, она пока не скажет, что проступок – мнимый. Она внутренне убеждена, что имеет право на проступок, на ошибку, как всякий другой человек. Она хочет видеть его реакцию.

Монолог Сары и прост, и психологически глубоко обоснован, она и жертва, и преступник, расставить акценты в этой исповеди женщина предоставит избранному ею исповеднику. Чарльз чувствует себя…скомканным, смятым. В этом пафосе самоуничижения Сара демонстрирует Чарльзу свое моральное превосходство. Он достаточно развит, чтобы это почувствовать, но не так тонок и чуток, чтобы понять, как это вообще возможно?! Как женщина может так чувствовать и говорить, с таким глубоким, необоснованным в данной ситуации превосходством?!. Загадка!

Доктор Гроган, жалея попавшего в капкан Чарльза, расскажет ему об особенном помешательстве, заболевании женщин, которые находят особое наслаждение в страданиях. Их следует изолировать и лечить. Но Чарльз достаточно умен, чтобы понимать, Сара – не тот случай. Да, она его искушает, и он готов поддаться искушению! Он откажется от своей помолвки с Эрнестиной, истинной викторианкой, расчетливой и пустой. Он всю свою жизнь употребит на разгадку Сары, этой женщины с мужским характером, которая его соблазнит и без сожаления (или – с сожалением?) оставит, пойдет своим путем, устраивая свою судьбу самостоятельно. Чарльз силится понять эту невообразимую женщину – и не в состоянии этого сделать!

Читатель, не судите Сару Вудраф строго за то, что она разбила его сговор с невестой, разве не то же самое сделала Ирэн, походя уничтожив счастье Джун? Впрочем, мне уже не хочется сравнивать этих двух красавиц, так похожих внешне и столь разительно отличающихся внутренним содержанием, характером. Только-то и общего, что произволом авторов они помещены в викторианскую эпоху. Но если Голсуорси сопрягает образ главной героини с временем бытования, рельефно обозначает характерный, четкий рисунок викторианства, то Фаулз с издевкой его …проламывает, вносит некий диссонанс в добропорядочное общество.

Надо заметить, что сделал он это вполне осознанно, проговаривая намерение заранее, только подступая к роману. Фаулз решился на необыкновенный эксперимент: он поместил в отдаленное историческое время, в реалии и обстоятельства викторианской эпохи современную эмансипированную женщину.

Сделал он это необыкновенно тонко, не шокируя читателя несообразными поступками героини, не обнаруживая до поры ее вневременной сути, но в каждой мелочи, в каждой детали, во всех нюансах и акцентах давая ей проявиться. И уже закрывая книгу, читатель, наконец, понимает, как его провел этот …озорник Фаулз! А в конце романа, то ли наскучив разговорами, то ли рискнув провести еще один опыт с читателем, автор предложил ему…многовариантный финал. Выбирайте любой, какой только вас устроит. Или придумайте свой – сообразно характеру героев.

Мне понравилась эта игра, а непредсказуемая, ироничная, самодостаточная героиня, интуитивно, но тем не менее глубоко понимающая людей, стала на долгое время любимой. Признаюсь, мне очень много хотелось цитировать в этом эссе, рассказывая о побуждениях и поступках Сары, ее взглядах, просто показывая все грани этого бриллианта в движении. Но так не хочется лишать читателя удовольствия открывать прекрасный образ самому!

7. Главная героиня в «Трех сестрах» Чехова

Мне не нравятся практически все постановки «Трех сестер» последних лет. То их пенсионерками сделают, то в сочиненной на чеховский сюжет опере сестер играют мужчины, контртеноры; один режиссер видит их негритянками, другой – лесбиянками… Режиссеры непрерывно что-то изобретают, громоздят несуразности, растягивают действие на сто лет, разводя героинь по эпохам, словно мало им смыслов, заложенных автором.

Иной раз подумаешь, что пьесы Чехова вообще писались не для театра, а для самостоятельного углубленного прочтения. И тогда ты сам себе – режиссер, в каждое такое прикосновение выделяешь актуальную тему, а вернее – Чехов вдруг сыграет трагичную, печальную или насмешливую мелодию на струнах читательской души, выбрав для этого наиболее подходящий момент.

Помню, как однажды, прочитав пьесу за вечер, я была ошеломлена явлением Главной Героини – Натальи, жены Андрея Прозорова. Она единственная в этой пьесе хорошо знает в своем эгоцентризме, чего хочет. И поступательно, невзирая на неприязнь окружающих, добивается поставленной цели. Пока сестры мечтательно восклицают «В Москву! В Москву!», эта барышня, не тратя времени на рефлексию и бесполезные фантазии, удачно выходит замуж, отвоевывает комнату за комнатой, прибирает под каблук мужа, потом – и весь дом Прозоровых, общую собственность семьи, плодится и размножается. Но даже детей, непрерывно над ними сюсюкая, она использует в качестве шантажа, стремясь захватить как можно больше пространства и власти.

Все видят, как она шагает напролом, но, как и положено интеллигентным людям, деликатничают с этим ничтожеством, пошлой и малообразованной мещанкой. И вот уже Наталья снисходительно их поучает, топает ногами, по любому поводу может заорать "Молчать!" Заметьте, в полном своем праве ничтожества, которому нет удержу в самолюбовании. О, она отомстила им за свой зеленый пояс на розовом платье!..

Вокруг умные люди рефлектируют, влюбляются, разочаровываются и пребывают в горестном недоумении, так где же оно, счастье? Труд – это спасение от житейской рутины или еще большее наказание? А эта дама уже и в любовники немалого чиновника пристроила, опять же не конфузясь тем, что всему городу видна постыдная связь. Начала разговаривать с хозяйками дома свысока, на повышенных тонах, и успешно выжила всех сестер из дому. Вот уже и Андрею Прозорову, который прекрасно понял, какое «шершавое животное» эта Наталья, доктор по-дружески советует бежать от такой жены, куда глаза глядят!

Рушатся мечты, несчастная любовь к Ирине доводит Тузенбаха и Соленого до дуэли. Глубоко страдают в момент расставания Маша и Вершинин, не смея распорядиться своей судьбой, пасуя перед обстоятельствами. И только Наталья в победном марше полна новых планов: вырубить еловую аллею, клен, насадить цветочков…Вот уже и сам Протопопов детскую коляску по ее приказу катает, кто там следующий, в угодники к хваткой барыне?! Уж она-то ни перед чем не остановится, не станет деликатничать, катит, как асфальтовый каток!

В тот раз я была сильно озадачена Антоном Павловичем, эвон как расправился с мечтателями, позволил такому бездуховному чучелу торжествовать, чуть ли не царить на сцене. Хотя – прав, опять до обидного прав. Именно так очень часто и происходит, когда умные образованные, деликатные люди попадают в зависимость от полного ничтожества, движимого лишь своими корыстными устремлениями.

Но перечитывая пьесу нынче, я эту Наталью всерьез не восприняла, так, серым фоном-забором прошла мимо сознания пустоголовая захватчица.

Меня поразило, что при таком обилии прелестных, умных, образованных людей, все эти индивидуальности не …плюсуются, если можно так выразиться, и не созидают счастливой среды. Они пафосно говорят об одном и том же: о живительной роли созидательного труда, о любви, которая должна бы сделать счастливыми и Машу, и Тузенбаха, и Вершинина, но при этом как бы не слышат друг друга и не понимают.

Вообще о любви в пьесе говорят непозволительно много, буквально все, и ничтожный учитель гимназии Кулыгин, и постаревший и все забывший доктор Чебутыкин, и Ирина, только мечтающая о неземной любви. У Чехова в «Трех сестрах» это какой-то завораживающий мотив, перепетый многократно на разные голоса, но так и не совпавший, не слившийся не то что в симфонию, но даже в отдельные дуэты.

Прием этакого повтора для Чехова вообще характерен, вспомните хотя бы рассказ «Толстый и Тонкий» – в нем в зависимости от открывающейся новой информации Тонкий трижды представляет Толстому свое семейство, и всякий раз с новым оттенком и выражением. И уже это одно наполняет глубоким содержанием простенький рассказ, делает его объемным, многослойным. И рассказов с таким приемом у Чехова много, он житейскую ситуацию словно бы поворачивает, показывает в разных ракурсах, и она делается выпуклой, многогранной.

В пьесе «Три сестры» мечтательные монологи героев сплетаются, повторяются, варьируются, и читатель довольно скоро понимает: всем хочется любви, светлых перемен и счастья! Но почему же они не слышат друг друга, эти прекрасные герои, почему они существуют как бы в безвоздушном пространстве, почему мечтают о чем-то несбыточном, не умея сделать счастливым человека, который рядом? Может быть, это неумение и есть самая главная наша проблема на все времена? Чехов хочет донести до меня, читателя, грустную истину, что счастливая любовь и в жизни – явление редкое, исключительное, почти невозможное, или мне так показалось?

Вопросы, вопросы, вопросы…

Но в пьесе есть и почти незаметный эпизод, в котором содержится ответ.

Диктат всемогущей Натальи в доме Прозоровых приводит к тому, что Ольга не только сама переходит жить в казенную квартиру при гимназии, но забирает с собой и старенькую няньку Анфису. Ту самую, восьмидесятилетнюю старушку, вырастившую сестер, на которую Наталья топала ногами и кричала: "Не сметь сидеть в моем присутствии!", "И чтобы завтра же не было здесь этой старой воровки, старой хрычовки..(стучит ногами) этой ведьмы! Не сметь меня раздражать!" Ольгу эта сцена буквально убила, но, как сильно действующее, шоковое средство, и побудила к поступку.

Вы только послушайте старушку, как она расписывает Ирине свое счастье:

«И-и, деточка, вот живу! Вот живу! В гимназии на казенной квартире, золотая, вместе с Олюшкой – определил господь на старости лет. Отродясь я, грешница, так не жила…Квартира большая, казенная, и мне цельная комнатка и кроватка. Все казенное. Проснусь ночью и – о господи, матерь божия, счастливей меня человека нету!»

Только Чехов умеет вот так, доброй усмешкой ответить на высокопарные мечтания и страдания – ясно и почти приземлено. А Ольга в финальном монологе все недоумевает, все ищет ответ: «Зачем мы живем, зачем страдаем… Если бы знать, если бы знать!»

Успех на самом первом представлении "Трех сестер", еще при жизни Антона Павловича, был огромный, их приняли сразу и безоговорочно! Однако, я все-таки вспомнила прекрасный спектакль по пьесе Чехова, виденный мною. В Ленинграде в Большом драматическом театре имени Горького полсотни лет тому назад "Три сестры" поставил Георгий Товстоногов, ярый противник всякого осовременивания классики. Глубокое проникновение в замысел писателя позволило Товстоногову нащупать главный нерв: при прекраснодушной мечтательности, привлекательности главных героев остро звучит тема их душевного паралича. Трагизм пьесы, по его пониманию, именно в этом, бездействие, равнодушие всех ко всем ведет к крушению идеалов, умиранию моральному, духовному.

Конечно, и силы в том спектакле были задействованы невероятные, играли еще Юрский, Копелян, Басилашвили, Лавров, Шарко, Попова и Макарова. (На старенькую программку взглянуть – одно наслаждение!) Но главное – бережное, умное прочтение пьесы режиссером, постижение замысла Чехова, а не нагромождение своих фантазий, искажающих смысл "Трех сестер" до неузнаваемости, сотворили блестящий спектакль. Так ведь это Товстоногов, легенда театрального мира!

Между прочим, в своей книге "Зеркало сцены" Георгий Александрович оставил записи репетиций спектакля "Три сестры", где растолковано понимание буквально каждого акта, действий каждого героя, его молчание, монологи и диалоги. Как же интересно вникать в пьесу и замысел автора с таким умным, тонко чувствующим читателем, который еще и понимает, КАК это сделать на сцене! Откладываю и эту книгу для ближайшего прочтения. Когда уже есть свое непосредственное представление о произведении, добирать, додумывать всегда интересно.

Пока же том Чехова с драматическими произведениями закрываю – до следующего раза. Уверена, что в этой пьесе, как и в каждом своем многослойном произведении, он припас еще не один морально-нравственный аспект. Вот ведь не сразу увидела, что у Фирса, брошенного в пустом доме, в "Вишневом саду", есть антипод в "Трех сестрах" – такая счастливая Анфиса! Читать и перечитывать… До встречи, Антон Павлович!

8. «Чеховщину» заклеймили, Чехова – не заметили

Чеховские чтения были очень интересными, для меня в первую очередь таким высоким процентом нелюбви к классику. Выраженная в разных эссе довольно эпатажным образом, она подкреплялась вызывающими фразами типа «я понимаю, что здесь с этим мнением я не ко двору», «сейчас мне вставят за такое вилы в бок», – ну и прочими, а более всего – солидарными комментариями читателей. Чехова обличали за иронию, сарказм, активно защищали прототипов его героев («За что он ее так, ведь она прекрасный человек!»), за то, что у него нет ни одного положительного персонажа, с которого хотелось бы делать жизнь – всех изгадил!

В комментариях даже четко было обозначено: хорошее отношение к этому злющему дядьке – дань некоему официальному мнению о классике, «правильное» высказывание, не содержащее оригинальности и потому не интересное. Ниспровергнуть авторитет – вот сверхзадача эссеиста, достойная внимания публики. Наконец, было произнесено жесткое определение «Чеховщина», которым писателя заклеймили за все обозначенные и неназванные грехи, нелюбовь была аргументирована (где-то даже цитированием литературных критиков!) и только что не подтверждена всеобщим голосованием.

Когда весь этот вал оформился, стал очевидно превалирующим в чтениях, я – изумилась. Перечитала не на один круг, чтобы увериться, что не ошиблась. Задумалась.

А потом успокоилась, поняв, где нахожусь. Вот сейчас я тоже должна сказать, как до этого приговаривали эссеисты: «я понимаю, что со своим мнением я тут не ко двору и получу вилы в бок – и не одни!» Но я старый битый боец и мне, как всегда по жизни, терять нечего.