Миражи, мечты и реальность

Блюз для роз

Теперь, когда большинство событий моей жизни утонули во времени, я спокойно предаюсь своему чародейству.

Оно состоит в том, что я выращиваю и продаю розы. Заурядное занятие, скажете вы, стоит ли оно такого пафосного заявления. А вот послушайте и судите сами. А то мой сын и невестка считают, что я слегка тронулась умом. Ну да, конечно, решение продать комфортную квартиру с удобствами и купить старый, на ладан, дышащий домишко с печкой, оставленный японцами в сорок пятом, не назовёшь выгодной сделкой. Однако не спешите с приговором.

Когда стало понятно, что слагаемые прошедшей, а также и настоящей моей жизни не поддаются разумному анализу, что влияние совершённых поступков, действий и чувств на моих попутчиков в этом мире не откроется – сильно задумалась. Как быть с грузом неверно выбранных решений, неправильных намерений, эгоистичных желаний? Да, я старалась не причинять никому зла, но неумышленно причиняла – это происходит со всеми! Я знаю, что задолжала очень многим и не хочу уходить не расплатившись.

Есть такой райский цветок роза. Не счесть поводов, а тем более людей, ей поклонявшихся.

Это совершенное создание Творца, выверенное космическими параметрами, наделено особым смыслом возбуждать красотой своей в человеке доброе. Любовью, нежностью и милосердием мы это называем. Она несёт в себе и небесное совершенство и земную страсть…

Роза – ключ к духовному путешествию.

Мы славим в ней гармонию мира.

Роза в руках Богоматери, знак Её безмерной любви к нам.

Моя бабушка видела в ней всемогущество прощения.

И я – тоже.

Последние открытия антропологов говорят о том, что неандертальцы усыпали могилы близких цветами. Найденная пыльца сказала им об этом. Так древнейшие устанавливали связь с потусторонним миром. Я уверена – это были розы.

Домик с тремя сотками земли стал мне благостыней. У книг и садоводов вызнала, как выращивать розы, накупила инвентаря и удобрений. И принялась за дело. Конечно, скоро сказка сказывается… но характера мне не занимать. Цветы растут, куда они денутся: я хорошо за ними ухаживаю, сил хватает. Но ещё читаю стихи, прославляющие их и включаю музыку, я говорю им молитвы и поверяю свою жизнь. Я любуюсь ими. Я люблю их!

Иногда приглашаю такого же старого как я, друга-саксофониста. Обычно он стоит возле касс аэрофлота, – там вход – вроде сцены, – и играет для всех на своём блестящем саксофоне в дурацком белом цилиндре – выдувает своё, любимое.

Заплёванные городские тротуары выгибаются от удовольствия, слушая старые мелодии парижских кафе. Неразумным много ли для счастья надо. А он рад стараться – заливается…

Но видели бы вы, как старый чудак выделывается для моих цветов!

…Срезая розы, я благословляю их на важное дело: нести прощение не только мне – всем.  Сколько мы задолжали друг другу по глупости, лени, невежеству, неразвитой чувствительности, просто из вредности, от обиды… Поди-ка знай, как заблуждение сработало. Вспомните эффект бабочки. Взмахнув крылышками в Айове, она вызвала ливни в Индонезии. Я немало видела этих следствий…    Да и кто из нас не давил нечаянно бабочек!

Кризисы, революции, перевороты, волнения, катастрофы, войны и войнушки – сложенный результат нашего с вами, дорогие мои, противостояния.

Приношу я своё ведро с розами и встаю в ряд с теми, кто меня еле терпит, – продавщицами цветов. Они, сговариваясь, держат цену. Я им – кость в горле. Пару раз разборки учиняли. Да только не на ту напали. Что они мне могут сделать хуже смерти? А к ней я готова в свои восемьдесят годков. За мои розы и умереть не жалко.

Ну, окрестили меня полоумной, так это всего лишь – ошибочка, понимаю и прощаю. И злость, и скаредность их тоже понимаю. И прошу за них прощенья, продавая заговорённые розы по пустяшной цене. Деньги беру, чтобы принявший цветы, должником себя не чувствовал.

И кто тут полоумный?

На этом ставлю запятую в моей истории, и очень надеюсь на продолжение… впрочем, со смирением приму и точку. Жизнь-то была – Подарок!

Бесаме мучо

Начало девяностых в провинции – мрак. В полном смысле. Электроэнергия подавалась изредка. Батареи еле теплились. Зарплату не платили. В магазинах с пустыми прилавками после шести не протолкнуться. Обеспокоенная толпа с флажками продуктовых талонов в руках ждала подвоза вожделенной еды, среди которой брусочек масла и куриная нога вызывали нешуточные страсти. Некоторых сильно побивали. Женщины регулярно падали в обморок от духоты. Особенно беременные.

В подъездах ночевали обколотые несчастные, только что поспевшие строить коммунизм на планете. Они опоздали. Произволом таких же, как эти, раздолбаев, но на ином уровне, строительство коммунизма отменялось, а другое строительство ещё не начиналось. Члены ГКЧП, свалившие колосса, поставили руль управления в положение «стоп» и, засев за стол с обильной выпивкой, базарили, что делать с огромной дымящейся империей.

Но худо-бедно, под шумок, деловые люди уже подсуетились и построили в провинциальном городке ресторан «Сеул», в корейском, как следует из названия, стиле, на деньги инвестора из Южной Кореи. Трёхэтажный, краснокирпичный, ладненький, красовался он на городской улице чужеродной заморской игрушкой. Горожане фотографировали его и слали фото родственникам.

Близилось открытие. Мне предстояло сделать об этом событии телевизионный репортаж. Мы назначили встречу с гостем из Кореи. Готовясь вести бизнес в России, он выучил русский язык и выбрал имя Александр, его короткий вариант Саша.

Знакомились у меня дома. Все знают: первое впечатление – самое верное. Сколько раз убеждалась в этом! Вошёл полноватый мужчина лет пятидесяти. Лицо и взгляд говорили о незаурядном уме и большом грузе жизненного опыта. Тяжёлая вертикальная складка непомерной усталости в межбровье перекрывалась улыбкой. Будь она у женщины, её бы назвали обворожительной. У Саши была неотразимая улыбка. Вернее, её хотелось тут же отразить.

Мы сразу понравились друг другу, и разговор точно сорвался с цепи. Он касался открытия ресторана и приготовлений к нему. И много чего другого. Саша, покручивая мою чайную селадоновую чашечку, сказал, что сам привёз столовую посуду для ресторана, изготовленную на его фабрике. Нельзя было не зацепиться за интересный факт – и открылась шкатулка чудес.

Мой собеседник преобразился – на глазах помолодел. Он стал рассказывать, как из глины, из небытия возникают хрупкие, похожие на цветы чашечки и блюдца. Как комочки земного праха обретают жизнь в руках мастера и фантазёра.

Легчайшими линиями остро заточенного карандаша он намечал таинственный образ зарождающегося шедевра. Его руки обрели небывалую пластичность. Они порхали, нежно обнимали воздух, оглаживали его, рисуя очертания сосудов, придающих форму пустому пространству.

Его изделия, растиражированные на фабрике, уже давно радовали множество людей в разных странах. То, что в быту называется посудой, служит нам, оказывается, существует в двух ипостасях. Эти гнёзда для еды, исполненные мастерами, можно назвать произведениями. Он был их творцом.

Передо мной сидел художник и потомственный владелец известной фарфоровой фабрики. Доходы его, не такие уж и великие, отличались стабильностью. Упоминание о маме-враче, судя по оживлённому лицу и заблестевшим глазам, было особенно дорого моему гостю.

Но что его привело в страну, переживающую сумеречный период истории, – вот что меня интересовало. С обезоруживающей откровенностью он поведал о своей склонности к авантюризму. Его интересовала Россия, её сегодняшние изменения. Он видел перспективу и хотел, чтобы единственный сын осуществил его мечту – создал бизнес и оставил родовое имя в её летописи.

В день открытия «Сеул» сиял, зал был убран в соответствии с лучшими традициями ресторанного искусства. Белоснежная посуда в соседстве с прозрачнейшими бокалами создавала особый, можно сказать, аристократический изыск.

Публика собралась пёстрая. Управляющий банка сидел рядом с будущим депутатом городской думы, а нынче пока мелким мошенником, набивающим карманы «зеленью» – поборами со старух-торговок на городском рынке. В белых пиджаках прохаживались хозяева жизни – местечковые бандиты, уже размордевшие и имеющие счета в соседней Корее.

Особой кучкой держались представители новой власти, уверенные и строгие. Молодые женщины, в смелых нарядах, не известные в деловых кругах, роем пёстрых бабочек кружили по залу, то обозначая принадлежность кавалеру лёгкими интимными касаниями, то собираясь у круглых столов с аперитивами и щебеча. Оркестр негромко и душевно исполнял дивертисмент из популярных песен ушедших лет.

Перерезание ленточки и последующие застольные поздравления заняли не слишком много времен. Публика, разогретая напитками и музыкой, жаждала бо?льшего. Наконец полилось рекой шампанское, перемены блюд следовали одно за другим. Но и это скоро наскучило. Устроители пригласили танцевать. Пошли все.

Музыканты усилили звук. Веселье нарастало. Грузноватый, потный, но лёгкий в танце банкир вышел из круга и быстро переговорил с оркестрантами, подкрепив просьбу пачкой денег. Через несколько минут дирижёр произнёс поздравление с днём рождения присутствующей Жанне и объявил песню «Стюардесса по имени Жанна».

Танцующие освободили место в центре, и банкир галантно пригласил белокурую подругу на танец. Красивая, с прекрасной фигурой, подчёркнутой кроем платья, молодая женщина, раскрасневшаяся и чуть смущённая, вышла в круг. Солист запел, и вся толпа пришла в движение. В какой-то момент к банкиру, лавируя между танцующими, пробрался молодой человек и передал ему шелковый мешочек.

Музыканты набирали темп, усилили громкость. В разгар веселья банкир, как фокусник, отбросил мешочек. Оказавшийся в его руках длинный меховой шарф из чёрно-бурой лисы он ловким манером надел на шею блондинки Жанны. Все захлопали и закричали: «Жанна! Жанна!» Музыканты снова грянули «Жанну». Банкир летал по залу. Ноги ещё слушались его, но лицо искажала гримаса отупения.

Слегка притормозив, он вытащил из кармана пачку купюр и подбросил их веером над головой подруги. Зелёные банкноты дождём закружились над танцующими. Женщины побросали кавалеров и собирали «манну небесную», мужчины не отставали. Несколько пар демонстративно танцевали, наступая на деньги.

Музыканты по новой заиграли «Стюардессу», банкир без устали кружил зарозовевшую подругу в развевающемся шарфе. Наконец вся «зелень» была собрана. Взмокшая от азарта и бешеного ритма публика дружно направилась к освежённым и убранным столам. Некоторое время ели и пили под негромкое воркование певца.

Пока публика танцевала, а телеоператор и режиссер снимали, Саша рассказывал мне о последней поездке в Англию, где посетил завод, производящий посуду для двора королевы. Его семнадцатилетний сын в течение всего вечера очень внимательно наблюдал за происходящим.

В этот раз в Сашином лице я заметила налёт пробегающей грусти, так порой солнце закрывают пролетающие облачка. Пользуясь своим правом задавать неудобные вопросы, я поинтересовалась, вполне ли он доверяет своим здешним компаньонам.

– Нет, в бизнесе нельзя полагаться «вполне». Но я верю в свою счастливую звезду. Она до сих пор была ко мне благосклонна.

Саша попросил внимания, поблагодарил всех за участие в празднике, задушевно и мягко признался в том, что любит пение и даже брал уроки, и сейчас хотел бы исполнить свою любимую песню, если почтенная публика не против. Он сказал:

– Я спою вам «Бесаме мучо».

Все громко зааплодировали, музыканты проиграли вступление, и Саша запел. Некоторое время он чуть-чуть отставал от оркестра, но красивый бархатистый тембр и сильное полное звучание его голоса были настолько неожиданными здесь, что никто, пожалуй, и не заметил.

Он пел самозабвенно, увлекая голосом в таинственные глубины, где живут любовь и надежда. Где сладкая мука невстречи взрывается болью. Он пел, как если бы сейчас умолял судьбу у всех на виду подарить ему одно только мгновение для последнего свидания.