Миражи, мечты и реальность

Пауза. Лицо молодого человека моментально отреагировало зарозовевшей кожей и блестящими глазами. Понятый процесс за какое-то мгновение победил страх смерти. Доктор и пациент расстались, впервые совершенно довольные друг другом.

Доктор Че сцепил руки, как будто запер в них удачу.

– И кто тут жалеет доктора, что он не сделал маломальской карьеры?! – в который раз возразит он невидимому наблюдателю. – «Яйцеголовый» – ещё один, отвоёванный у его собственного заблуждающегося разума. Что вы в этом смыслите, господа хорошие!

Жена доктора любит редкие выходы вместе. В небольшом областном центре можно и до театра, и в ресторан добраться пешком. Где бы они не оказывались в окружении людей, до?ктора приветствуют сердечными улыбками и добрыми словами, как близкого человека. Чаще всего, конечно, тут же возникает неотложный вопрос по здоровью.

И на этот раз вряд ли им дадут поужинать в одиночестве. Старательно отглаживая мужнину рубашку, она проникается её белизной, как светом. Вспыхнувшая мысль вызывает глубокое удивление: «Муж – настоящий охотник за недугами. Найти и обезвредить – вот с чем выходит он на тропу единственно справедливой войны. Конечно, и один в поле воин! Его стратегия включает обучение пациентов грамотной защите. «Обращённые» – гордость доктора Че. А я всё подгоняю да подгоняю его, тереблю, спокойствия лишаю.

Люди на курортах здоровье поправляют, а мы в свои шестьдесят проверку на выносливость устроили, наматывая сотни километров по монгольским безлюдным, почти лунным ландшафтам. Ремонт своими руками – та ещё авантюра! Чуть не сдались… Но ведь сделали. В процессе получили уйму полезных умений. На знакомство с эзотерическими учениями два года потратили, поняли: всей жизни мало. Во что только не ввязывались… Были проколы, осечки… Не было скуки! Хорошенькая же у меня роль – покалывать осла[1 - Погонщик переводится на арамейский язык, на котором написана «Зоар», главная книга Каббалы, как «колющий». Потому что его действие сводится к покалыванию остриём палки ослов – этим он заставляет их двигаться. А хамор, осёл – от слова хомер, – материя, эгоизм)], чтобы он двигался вперёд. Впрочем, что тут такого. Шли ведь вместе».

Вечером, за праздничным столом, жена доктора услышит «новые истории». Она привычно ждёт очередное продолжение нескончаемого сериала. Память Елены вот уже двадцать пять лет, как хорошо организованный архив, хранит летопись практики врача Че, честный отчёт его достижений и неудач.

Часть III. Эхо забытых снов.

Миражи Монголии

Уже в детстве я знала лучший способ существования. Жить, путешествуя! Об этой тайне никому не рассказывала, но готовила себя к таким дням. Предчувствовала: именно в дороге человек быстрее всего встречает необходимых людей, переживает нужный опыт, находит ответы на вопросы, а если повезёт – постигает истину. Любое перемещение в незнакомое пространство становилось для меня встречей с неизвестным, волнующей и желанной.

Слово «Каракорум» застряло занозой в памяти с тех самых пор, когда этнограф Елена Александровна впервые произнесла его – таинственное и загадочное. Так называлась новая столица Монгольской империи. Тогда, в студенческие годы, утвердилась мысль о неслучайности прибившегося слова, даже о крепкой связи со мной. Появилась смутная надежда увидеть Хархорум – ещё одно название города-фатума, города-призрака. Он возник в 1235 году, словно по волшебству, в долине, где раньше ветер гонял шары перекати-поля.

Чтобы монгольские воины могли сорок лет праздновать свои блистательные победы, ни в чём не зная недостатка. Там ели, пили, веселились с пленёнными женщинами, охотились, обрастали доставшимися при дележе трофеями, планировали походы, принимали послов великих держав. А по истечении этого срока город быстро погрузился в забвение. Ещё через два века шары перекати-поля, как ни в чём не, бывало, чертили таинственные маршруты под бдительным присмотром огромных гранитных черепах – стражей долины.

Шли годы, я была занята делами, далёкими от существовавшей всего миг во времени монгольской столицы. Но она, так давно и быстро промелькнувшая, оказывалась всё время рядом, на слуху, и становилась всё ближе.

Временами неожиданно являлись целые сюжеты из жизни исчезнувшего города. Сложилась картина бурная, суматошная, как на вокзале, будоражащая, с запахами еды, с укладом, несущим торжество завоевателей и вечное движение, как в наступающей коннице.

Путешествие – это приобщение к сокровенному естеству мира. Родившееся в глубине духовное желание утверждает власть над тобой. Оставив себя прежнего, ты вступаешь в неведомую страну, всматриваешься в чужую жизнь, в спутников, чтобы открыть, воспринять самую суть новых явлений, осмыслить их, претворить тем или иным способом в своё богатство.

Можно представить это как переход в иную реальность бытия. Главное в путешествии – обновление. Оно невозможно без паломничества, где ты остаёшься один на один с природой, чтобы ощутить нерасторжимую общность, понять, как связаны мы и как необходимы друг другу.

Для этого надо соприкоснуться с её тайнами. А где они? Вообще-то повсюду. Для меня они начинаются с первого шага намеченного пути.

Дорога, подобно наставнику, припасает тебе обучающие впечатления, до поры до времени скрытые. Но как только ты готов их принять, они проявляются. Надо быть очень внимательным, чтобы не пропустить знаки. В путешествиях своя магия, не сто?ит искать там правила и соответствия повседневной жизни.

Зов дороги, у кого он случается, трудно описать словами. Может быть, так: невыразимые чувства – потребность души в определённом опыте. Как бы хорошо я не подготовилась, не изучила маршрут, не знала культурные особенности – толща времени, к которой адаптированы местные, для меня – неисследованная планета, никак не меньше.

…Бесконечные пространства располагают к несуетливости. Монгольские дороги, а точнее, их отсутствие, ещё точнее, их бесконечное количество, сбивает с толку. Как же разобраться? Какое выбрать направление при таком однообразии-многообразии.

Водители-монголы, наподобие птиц, имеют природой встроенные навигаторы. По крайней мере, у меня была возможность в этом убедиться. Если бы не это чудо, терпеливые грифы попировали бы нами на славу! Ближайшая задача – попасть на берег озера Оги, где располагался лагерь, и встретиться с семьёй пастуха-кочевника, единственными жителями этого пустынного места, – была водителем выполнена безупречно. Мы не сделали ни одной попытки заблудиться и уложились в назначенное время. Пятьсот километров – это путь до ночлега. А там до Каракорума рукой подать.

Стояли первые дни октября с его робкими ещё, только утренними морозами, инеем на траве, низким небом. Ближе к полудню, нехотя выкатившееся из-за гор, проспавшее солнце принялось за свою рутинную работу: его лучи достигли земли и начинали слизывать иней с короткой травы и прогревать твердь. Казалось, сама благодать явилась показать свою трогательную заботу терпеливой природе.

Вывалившись из машины, мы поодиночке разбрелись по степи, подставляя себя теплу и неге. Короткая растительность, покрывающая всё видимое пространство, привставала от земли и, выпрямляясь, хорошела и пушилась, отдавая вовне необыкновенно тонкий, нежный аромат. Так пахнет в больших и чистых гостеприимных домах. Мы всё подбирали и подбирали слова, способные хоть приблизительно обозначить привлекательный запах. Выделили ноту свежести.

«Степная воля пахнет так, как пахнет князь всех трав –типчак!»

Водитель из местных сказал, что это самое распространённое растение Монголии, которой питается всё живое. Выходило: яки и лошади, коровы, козы, овцы, верблюды и свободно пасущиеся свиньи едят в основном эту травку, потому что она в большинстве и покрывает бесчисленные лбы сопок, предгорья, долины.

Когда мы позже попробовали разные продукты, сохраняющие непревзойдённый вкус свежего и живого мяса, молока, сыров, то решили: типчак в истории кормления животных, а значит, и народа вместе с ними, совершенно бесценен.

Солнце, уже смахнувшее иней с травы, преобразило покров земли на глазах из белого в изумрудный. Хотелось без цели бродить и блаженно дышать вкусным настоем. Кое-кто отправился «по надобности». Кстати, на бесконечно просматриваемом пространстве это решается изумительно просто. Изредка стоят, как суслики, невысокие камни. Туда ты и можешь

сходить по нужде. Остальные, как только ты взял определённое направление, деликатно отвернутся и до твоего возвращения будут заняты неторопливым разговором.

Прогуливаясь рядом с машиной, я заметила под ногами жёлтый кружок с дырочкой посередине. Переводчица Соёлджин сказала, что это часть украшения одежды, вроде пуговицы, и добавила:

– Здешняя земля нашпигована мелочами прежних человеческих существований. Мы стоим на Великом Шёлковом пути. Он до сих пор подобен бесконечно движущейся ленте транспортера.

Путь после привала стал вдвойне интересен. Теперь не только дальние горы с еле различимыми ступами монастырей привлекали меня. И не только грифы, рассевшиеся на небольших возвышениях, точно самодержцы, сторожащие неведомые сокровища.

Лисы, нередко бегущие рядом с машиной и не обращающие на неё никакого внимания, тоже стали привычным явлением. Даже идущие вдоль ручья, похожие на драгоценности утки-мандаринки с безупречно проработанным ярким рисунком оперения перестали вызывать междометия восторга.

Воображение полностью заместило действительность. Картина движущегося торгового каравана, неизвестно из какого времени, предстала во всех деталях. Я была в самом центре, на одном из верблюдов, бережно несущем меня в мягком седле.

Живая цепочка на всю длину была видна мне определённо сверху. Еле заметно среди бурой травы змеился путь. Дальние, едва видимые горы приблизились, словно их сдвинули. Дорога проснулась, вздрогнули неровности на ней, и, потянувшись, она ровным гулом приветствовала вступившую на неё гигантскую сороконожку. Караван оставлял на пути следования запахи, звуки фыркающих животных, крики погонщиков, степенные разговоры занятых расчётами торговцев, резкие вскрики ссорящихся женщин, их нежный утренний запах. Последний дым погасшего костра всё ещё стлался над утрамбованной колеёй. Поварихи прилаживали к дорожным сумам начищенные котлы, которые только что накормили всю эту ораву.

А дорога, между тем, старательно вбирала в себя метки жизни сегодняшних путников. В многочисленные трещинки, под камешки, укрывая слоем пыли, она впечатывала оторвавшиеся пуговички расстёгнутого на ночь платья, ленточку из косы, монетку, нечаянно ускользнувшую из кошелька, оберегающий амулет, накануне небрежно закреплённый, износившийся каблук, зеркальце, записочку с любовным словом.

Да мало ли что странствующие торговцы, воины, скотоводы могли по рассеянности упустить из усталых, неловких рук и подарить земле. Она бережно прячет артефакты в своё бездонное чрево. Для них настанет свой час! Запахи, звуки, вздохи, всхрапы, смех и вскрики сонных людей и животных, как и бодрствующих, тоже застыли вдоль дороги, впитались в самый её прах и спят до поры, до времени, пока праздный любопытный человек вроде меня не потревожит их покой, не заинтересуется, не уловит, не поймает, например, тихий смех влюблённой парочки.

И тогда бытие само радо угодить внимательному. Вот прорезалось ржание лошадей, и потянуло потом разгорячённых животных. Властные люди гортанными криками доводят разношерстную толпу до состояния одного организма, подчиняя своей воле кочевников, животных, их желания и даже вещи.

Караван идёт, повторяя изгибы пути. Стихают звуки, дрёма и оцепенение овладевают идущими и едущими. В вышине вовсю заливаются невидимые птицы. Я, зависшая над движением, осознаю себя наблюдателем грандиозного спектакля. Отрезвляет чувство чьего-то присутствия. Догадка совсем рядом.

Это Творец вместе со мной рассматривает извивающуюся ящерицу каравана, прилепившуюся к колее торгового пути. Мы в сговоре – мы знаем, что являемся частью этой истории. Нахлынувшая волна любви и благодарности объединяет меня с тайным Товарищем.

В это время то ли мираж, то ли видение распадается, как затухающий экран, отдавая пространству всё промелькнувшее в виде волн и частиц. На последний вопрос, вспыхнувший в сознании («А кто придумал всё это?!»), на небе, прямо над гладью водоёма, куда мы держим путь, чья-то рука рисует: «Ацмуто»! *

Гигантская кулиса отделяла день от ночи. Заходящее солнце дарило нестерпимый для глаз драгоценный пурпур своего величия. В берег мягко уткнулась лодка, трое рыбаков вытащили мешок с зазевавшимися обитателями расстилавшегося перед нами горного озера. Вечер, проведённый в гостеприимной юрте кочевников, длился и длился… Похоже, мы выпали из времени. Пока шуршащие блюдца кизяков отдавали солнечную энергию аккуратной буржуйке с огромным казаном, полным золотого взбулькивающего масла, женщины, сидя на корточках рядом, ловко препарировали белую рыбу, каждая на своей гладко оструганной доске.

Мужчины и дети с пиалами айрана вели неспешный разговор. Распространившееся тепло сделало их лица такими же пурпурными, как заходящее солнце. Слегка желтоватые куски омуля просто таяли во рту. Замурованные в подсознании вкус и запах напоминали едоку, чего он лишился, выбрав цивилизацию.

В просторных, жарко натопленных юртах, разубранных коврами, белоснежные постели с воздушными одеялами из шерсти яков тотчас перенесли нас в сладкий сон.

Под утро некий таинственный зов выманил меня из тёплого убежища под небеса. Всё вокруг, включая четырёхсоткилометровую цепь жёлтых барханов и жухлую траву, обросло кристаллами инея. Как невесомые растения, они колыхались от лёгкого ветра и искрились в свете луны, звёзд и проблеска солнца. Тишина завораживала полным отсутствием звуков, а невероятно близкие звёзды пересверкивались над головой наподобие бенгальских огней.

Фантастическая картина была наполнена содержанием. Красота и любовь присутствовали в каждом атоме мироздания. Боясь, что это исчезнет, я стояла, не шелохнувшись. И, наверное, со временем ушла бы в песок, кабы не обжора верблюд, решивший позавтракать спозаранок. Он нарушил мой столбняк, сорвав лакомые веточки с дерева, у которого меня застало изумление…

Забравшись под тёплое одеяло, я пролила немало слёз, оплакивая пустое своё существование. Ничтожные мелочи, ничтожные обязательства, которым я придавала вес и значение, хлопоты, лишённые настоящего содержания, мелкие желания, навязанные кем-то долженствования, праздные, cжирающие время развлечения, жалкая возня вокруг жизненных благ, все эти успешности, ревностное служение мнимым ценностям…

Они растратили мою жизнь. Не дали укорениться. Засыпали дешёвым конфетти успокоения… И что же случилось с даром жизни? Она оказалась «даром напрасным, даром случайным»? Ну уж нет! Я здесь для того, чтобы понять важное, освободиться от нечистоты.

Над малым островком жилья, над застывшей чашей, до краёв полной прозрачной, светящейся воды, небо воздвигло розовый купол, ежесекундно играющий живыми красками рассвета. Подпитанные лучами солнца, мы чувствовали подъём сил. Бодрил морозный утренний воздух, вобравший запахи уходящей осени, приправленный тонкой струйкой дыма сгоравшей в очаге сухой травы.

Хозяин занимался с табуном, укрощая молодых жеребцов. Женщины молчаливо и сосредоточенно, почти священно, готовили завтрак. Белая скатерть, голубые пиалы, полные свежего напитка, горячие лепёшки с румянцем припёка и миски несравненной, янтарного цвета пенки.

Мало того, что пенка – произведение неизвестных монгольских кулинарок – необычайно вкусна как десерт. Это ещё поставщик фантастической активности для мозга. Трудно остановиться, поедая этот продукт. Поэтому нам вручают лакомство при расставании – дорога неблизкая, пригодится.