Миражи, мечты и реальность

Как же! За одну удачную ставку можно было купить в этом уютном городке особняк с богатым убранством и обслугой, с запасом денег на всю оставшуюся жизнь. За тем и приезжали люди с авантюристическим складом характера, с верой в счастливую звезду, в исключительную удачу. Русскому характеру это не чуждо. Особенно литераторы подвержены страсти: денег нет, а амбиции зашкаливают, семья ждёт чуда.

Каждый, вероятно, пережил мечту о нечаянном выигрыше, или найденном кладе, мигом решившем все проблемы. Горькое разочарование опыта после мечтательного угара сдирает с человека наив легкомыслия, протащив его по гравию провалившейся затеи. Примеров тьма. Литераторы, чей труд всегда оплачивался не по заслугам и с опозданием, чаще других попадали в долговой капкан и заставляли страдать своих близких.

Под фиолетовым небом, затянутым наглухо облаками с холодной влагой, вид Достоевского в тесном платье, со сжавшимся телом, осунувшимся, страдальческим лицом, неустойчиво стоящего босыми ногами на холодном камне, схваченного скульптором в самые горькие минуты, внушал глубокое сострадание. Казалось, в нём собралась вся тяжесть жизни.

Всё больше проникаясь давно свершившейся трагедией, происшедшей в сверкающем денежном раю и окончательно исторгнувшей гения для иных новых опытов, я представила, как переступит он порог дома, хозяйка которого отказала им в пользовании жильём, как молча (в который раз!)  всё поймёт его беременная жена и как безнадёжно и молча будут собираться они бежать из Баден-Бадена нищие, с долгами, с одной только надеждой – на новую книгу "Игрок".

Страсть Достоевского тянулась долго и ранила многих людей, веривших в его писательскую крепость характера от соблазнов. Не он один тонул в чудовищном болоте тяжелейшего жизненного испытания. Толстой не раз наведывался в Баден-Баден, проигрывая вначале свои, а потом и занятые деньги. Брошенная им фраза после проигрыша: «Окружён негодяями… а самый большой негодяй это я», – говорит о полном отчаянии.

…Казино Баден-Бадена давно уступило свою славу Монте-Карло, но сегодняшние завсегдатаи рассказывают: фишки достоинством пятьсот евро никого не удивляют. Жива страсть, испытующая волю человека, не зная устали находит она свои жертвы, крутится игрушка, заманивающая попробовать лёгкий шанс…

Столько лет прошло, но виртуальная реальность, невидимая взглядом, картинка тех лет, вовлекает в переживание: вижу Фёдора Михайловича, плачущего горькими слезами у ног всепонимающей, а потому всепрощающей жены Анны Григорьевны. Утрата обручального кольца в качестве уплаты долга невыносима…  Горько возвращаться, обременённым долгами с надеждой на одну только изнурительную работу, – вот результат многолетней пагубной страсти, выразительно воплощённой скульптором.

По Лихтентальской аллее прогуливается и сегодня публика, не изжившая человеческие слабости и попивает для успокоения нервов минеральную воду, я тоже в их потоке: не в силах сдвинуться, стою перед знатоком человеческих страстей, задаю ему немой вопрос: почему он не уберёгся от пагубы, не сохранил здоровье своё и многострадальной Анны?  Воспоминание о собственном случае, унёсшим окончательно любовь, здоровье, часть жизни как тень наползло и развернуло давнишнее событие.

Муж, тоже писатель, уже отметившийся в столичном толстом журнале, и подверженный другому пристрастию – алкоголю, был переведён собкором ТАСС в азиатскую республику, где подрабатывал также в областной газете. Там собралась "тёплая непросыхающая" компания с общими интересами.

Время было безденежное, почти как азиатские тощие и редкие дожди. Истративши гонорары на зелёного змия, газетчики расползались по семьям – поесть и отдохнуть. Мы с маленькой дочкой, ещё младенцем, регулярно оставляли в комиссионном магазине какую-нибудь вещицу, чтобы купить самые дешевые продукты: макароны и хлопковое масло.

Однажды, когда отмытый и отдохнувший от возлияний папа вознамерился поработать, дверь открылась, и громко стуча палкой, вошла старая женщина. Я было хотела подставить ей стул, на вид ей было за девяносто, но она прытко опередила меня и обрушила на мужа удар клюкой.

Я побежала в спальню, чтобы обезопасить малышку. Тем временем муж пытался уверить набирающий обороты смерч, что в очередную получку вернёт долг. Нечленораздельно выкрикивая угрозы с матерщиной, ростовщица (вообще-то в газете она работала, кажется с её основания, посыльной), смела клюкой со стола всю посуду с бумагами и пригрозила, что у кассы будет стоять за его плечом.

После ухода ростовщицы состояние истерики перестало быть для меня отвлечённым понятием. Тогда же порабощение слабостями переросло в интерес к роли пришествия Христа для людей. Моё правильное намерение оставить человека, захваченного непобедимой любовью к пьянству, растянулась на много лет. Спаситель даёт уроки и ждёт их усвоения. Поэтому говорится: "Много замыслов в сердце человека, но состоится только определенное Господом».

Ноги и в этот раз привели в кафе Кёниг. Едва я вошла в зал, мне приветливо улыбнулась пожилая фрау, внимательно поглядывавшая в мою сторону в прошлое посещение. Она сделала приглашающий взмах, словно почувствовала, как необходимо мне именно сейчас человеческое участие.

Фрау Кэтрин говорила по-русски, её мать, русская, была замужем за немцем, но дочь научила русскому языку. Сегодня она была с таксой по кличке Эстер.  На протяжении разговора она ни разу не отвлекла на себя внимание.

Два часа мы проговорили о многом, что пришлось пережить. Радость многих совпадений сближала нас настолько, что мы поочерёдно прикасались друг к другу.  После звонка дочери, не надо ли вызвать мне такси, новообретённая подруга предложила довезти меня на своей машине. Мы решили встретиться в ближайшее время вновь в Кёниге.

Ночью мне снилась фрау Кэтрин с Эстер, идущие навстречу.

Не забуду тебя, Кёниг!

* * *

Дети настойчиво звали меня в Страсбург, пришлось рассказать о фрау Кэтрин и о нашей новой встрече. Я вышла пораньше, чтобы прогуляться вдоль ненаглядной реки Оос, где особенно много старых усадеб. Всегда тянет в места, где прошлая жизнь исчисляется веками. На каждом шагу может развернуться свиток времени и открыть происходящие события, сопоставимые с мирами Кустурицы.

Пока предметы занимают своё место, существует тот мир, где они были притяжением, важной вехой чьей-то жизни. Достоинства зятя во время таких прогулок возрастали невероятно – он знал историю и мог высветить интересный факт. Очередная охапка дров раздувала пламя воображения, погружала в иной мир.

Но, к сожалению, он был всецело занят детьми. К тому же академическая манера разговора немного раздражала. Эмоциональная Кэтрин, напротив, заражала каждым словом. Работа экскурсоводом в Музее современного искусства сделала из неё артистичную рассказчицу. А жизнь, проходящая на сцене города, стала бесценной пьесой, где события следовали сразу в нескольких планах. Стремление побыть с ней побеждало естественную в моем возрасте деятельную любовь к внучкам.

Мы договорились созвониться и встретиться на тропе, ведущей к Замку, рядом с моим домом. По ней я уже несколько раз ходила вглубь леса. Имея запас времени, я прошлась вдоль реки и свернула на тропу у дома. Не торопясь, пробиралась, минуя ещё не прибранный хворост, от поленницы к поленнице, сложенные в разных местах из валежника. Видно было, что не случайный человек придавал им аккуратный, даже красивый вид и накрывал от непогоды плёнкой. Древесный дух, запах палого листа и влажной земли унесли воображение в давние времена, когда этот лес ещё дремал в семенах.

Резкий вскрик птицы вернул реально текущее время: вокруг стеной стоял лес Шварцвальд. Ни тропинки, ни просвета, только высоченный лес. И пропасть тишины. Рука потянулась к карману. Он был пуст. Вспомнила, как обуваясь, положила телефон на полочку. Но не так уж всё плохо. Надо оставаться на месте и осмотреться, может увижу натоптанную лесорубами дорожку.

Пошёл дождь. Похоже, резервный запас времени истёк. Я ощутила волнение. И стала делать от поленницы проходки в разные стороны, пока она была видна. Пыталась кричать, но звук как-то странно терялся в шорохе дождя. Страха не было, а вот неловкость, что заставила Кэтрин волноваться, нарастала. Прислонившись к валежнику, дала себе ещё минут десять ничего не предпринимать.

Свист раздался совсем рядом. Вынырнув из укрытия, я увидела Кэтрин. Её стёганое бежевое пальто было мне знакомо. Поспешив навстречу, поняла, что не удержусь от слёз. Моя подруга была явно встревожена. Всё это время она искала меня. Мы обнялись, постояли немного и решили поход в Замок перенести на завтра. Зашли ко мне за телефоном и отправились в Кёниг.

Народу в утренние часы было непривычно мало, мы устроились на угловом диванчике. Небольшое приключение как будто лишило мой разум крепости. Вам приходило в голову, будто разум нуждается в починке? Он просто такой, какой есть. И вдруг, как упавший чайник, он весь пошёл трещинами.  Но что повредило его? Ответ пришёл мгновенно. Это был страх. Страх смерти.

Напрягаясь, чтобы унять дрожь, проговорила всё это Кэтрин. Она заказала чай из луговых трав с мёдом. Не перебивала, не успокаивала. Сказала: что крайне любопытна и хотела бы познакомиться с моими друзьями. Это было то, что нужно.

Душистый горячий чай, словно какая-нибудь аяхуаска, приготовленная в глубине джунглей Латинской Америки, материализовала мою пишущую братию с сайта Прозы.ру. В какой-то момент я увидела их в пространстве зала, щедро освещённого полуденным солнцем.

Пустяковым делом оказалось найти в планшете новогодний коллаж, где они были вместе. Горячась и перескакивая, торопясь, стала рассказывать о каждом.  Вероятно, у фрау Кэтрин была развита интуиция, иначе как она угадала моё состояние выговориться.

Отдавать благодарность намного приятнее, чем принимать дары. Мы давно не встречались с Александром, чьим мнением так дорожу. Его стихи часто приходят на память:

Ну, зачем ждать светлый день янтарный.

Полюби ты колкие дожди.

Каждый лист бесценен, календарный.

Не спеши. И прошлого не жди!

Это же о нас сегодня…

Мы долго рассматривали фото порозовевшей от ветра Маруси рядом со спортивным велосипедом. Трудные уроки жизни она проходит. Я молюсь на неё и за неё. «Мочь и хотеть» всегда превосходят «быть и иметь», – можно ли не согласиться с чёткой, исчерпывающей мыслью Марины. Глубокие рассуждения не раз помогали мне разобраться с ситуацией, её рецензии на публикации порой выявляли более значимый смысл, чем вкладывала я.

Рассказываю без утайки фрау Кэтрин, что нередко эмоции к моим друзьям зашкаливают, если смотреть из свода приличий современного человека. А вот Светлана, близкая душа, так не считает: "Самое важное, значительное событие на земле – человеческая жизнь каждого". Она меня, бабушку, называет Людинькой. Выкопала же имечко! Мне оно очень нравится, добавляет искорку радости в привычное существование.

– Покажите мне человека, на которого Вы могли бы положиться в трудной ситуации, попросила Кэтрин.

– Посмотрите на фото женщины в лодке. Это Мария.

Она так убедительно и тепло рассказала о жизни своей замечательной семьи, о друзьях детства, что каждый читатель почувствовал родство. Больше всего мне нравится представлять себя её героиней. Сейчас я найду… Да! Вот оно: "Вдруг ожило давно забытое. Она быстренько придумала для себя историю о том, как лошадь мчится по зелёному цветущему лугу, а она сама, натягивая поводья, привстав на стременах, сливается с ней в едином порыве, становясь молодой, и её коротко стриженые седые пряди превращаются в роскошные шелковистые волосы, летящие по ветру. Один круг по манежу, второй…"

Я тороплюсь: мне близка Алла, она заставляет думать о смысле глубоких вещей, происходящих с человеком. И мы читаем вместе последний опубликованный стих.

Истину – расплескав – собрать невозможно…

Она – исчезает. И редкостно сложно

Хотя бы рисунок тех капель – запечатлеть.

Но мы, расчихавшись в пыли придорожной –

Забыли, как истину чувствуют… кожей.

И даже поверили… в нашу смерть!

Наш ум – запылился. И грозные ливни

Быть может, заставят его стать стыдливым…