Миражи, мечты и реальность

блаженство, небесный дар.

Грёзы о Земле и Человеке.

Вот уже пятнадцать лет Мальта для меня Барака!

«Барака» – чудо-феномен, который дарит нам мир. А мир полон всем, и человек полон миром. Два главных центра – Мир и Человек. Чудесная матрёшка, лента Мёбиуса, вечная Тайна. Барака – мир за гранью слов…

Продолжение мира – в нас, новый виток жизни. Куда он ведёт? Чем является? Зачем это всё? Кто мы? На эти вопросы нет и не будет ответа. Поэтому остаётся только созерцать окружающую красоту и уродство, круговорот жизни, каков он есть. Образы, нарисованные словами. Только образы и настроение из слов. Ничего более.  Кружение и  наслаждение!

Он пришёл! Нежно-розовый рас-свет! И, разрастается, расширяется. Озорной ветер с моря розовые облака превращает в бутоны пышных цветов. Они усеяли весь купол неба и смотрят как ангелочки. Взгляды цветов ласкают, зовут тотчас начать жизнь с самого начала – с крика восторга!

Словно приклеенные к воде, несколько ярких глазастых рыбацких лодок «luzzu» с нарисованным Глазом Осириса, призванным оберегать рыбаков от всяких бед, кружа на месте, вытаскивают улов.  Сети украшены застрявшими трепещущими благородными ярко-красными барабульками, иначе – султанками, лампуки и анчоусами.

Рыбаки довольны: улов отличный. Мигом по хорошей погоде его доставят в рестораны Марсашлокка.  А уже через час нарядная семья: дедушка, его супруга, по случаю украсившая себя всеми золотыми запасами шкатулки, готовы к раннему завтраку.

Нелегко сладить сразу с четырьмя внуками. В ожидании вкусной еды они ни секунды не сидят на месте. Появляются родители с покупками, и официант приносит ещё шкворчащие золотые тушки султанки. Наступает священная тишина. Барабулька окончила жизнь у настоящих ценителей рыбы. Все счастливы.

Марсашлокк – небольшая рыбацкая деревня на юге Мальты. Единственное развлечение здесь – кататься с местными на лодке или, сидя на набережной в ресторанчике, смотреть, как рыбаки управляются с уловом.

A ещё лучше нагулять аппетит на местном базарчике, где вместе рыбный, овощной и блошиный рынки. Тут можно купить всякую всячину, что очень скоро окажется ненужной. Я зачем-то купила оловянный рукомойник-чайник, который был у моей бабушки… и ещё пару уютных башмачков для внучки, как выяснилось позже, на одну ногу! Зато закусила вкуснейшими анчоусами.

Гозо называют островом Калипсо: именно здесь находится знаменитая пещера, где так славно проводил время Одиссей. Но не мудрено, что нимфе не удалось заполучить прославленного грека в постоянные спутники жизни, ведь она пошла против традиции: местные жители создают семьи только со своими земляками. Причём в брак вступают не раньше, чем через три года после официальной помолвки, а разводы и аборты строго осуждаются.

Свадьба любого жителя – это событие для всего острова. Из какой бы захудалой деревушки ни были родом жених и невеста, венчаются они в главной церкви столицы – Святой Виктории. В этот единственный судьбоносный день для них под изукрашенными сводами, многократно обогащённая пространством, прозвучит священная "Аве Мария".

Храм стоит на вершине, к которой ведёт высоченная лестница. Жених и невеста долго поднимаются по ступенькам, прежде чем попадут к алтарю. Это символизирует, что семья должна на протяжении долгих лет совместной жизни преодолевать любые трудности во имя счастливого брака.

Пятнадцать лет назад, после такой свадьбы, Педжис привёл в дом свою избранницу вить гнездо. Каждый день он отправляется в небольшой магазинчик на углу улицы Пекаря. Его дело – снабжать продуктами жителей близлежащих домов. В шесть утра, что бы ни случилось в семье, где сегодня растёт пятеро ребятишек, или в природе, он должен накормить своих земляков.

Спроси Педжиса: трудная у тебя работа? – улыбнётся непонимающе:

– А разве работа лёгкой бывает?

– Как же так, Педжис, работаешь по двенадцать часов, выходные только по праздникам, а нигде кроме Мальты не был – почему не хочешь посмотреть на мир?

– Мой мир – Остров. Корни глубоко ушли и закрепились. Грунт у нас каменистый, вместе с породой только оторвать можно.  Жена довольна, дома не хуже, чем у людей. Ребятишкам образование надо дать хорошее, чтобы они здесь остались, нам помогали. Для этого можно и поднапрячься.

В тренажёрный зал не хожу, а смотри мышцы какие! Недавно машину приподнимать пришлось. Сдюжило тело!  Вот что даёт работа!  Он протянул обе руки – хочешь до потолка подниму! Руки были красивые, крепкие и жилистые.

Утреннее настроение на острове задают птицы и круизёры. В садах и садиках, на крышах, где тоже растут фруктовые деревья, чуть рассветёт, заливаются сладкоголосые. Ах, какие ангельские голоса и посвист!  Звуки колоколов ближних церквей, собирая прихожан на утреннюю молитву, служат фоном мелодии, а птички вплетают свою нежную ниточку красоты. Поют настойчиво и упоительно, их не смущает мощный голос металла.

Приветствие круизёра мягкое, деликатное, бархатистое возвещает: идёт знатный гость, прошу любить и жаловать. Воды гавани, потревоженные буксиром, расходятся углом, разбегаются, а чудо современной техники, оснащённое всеми мыслимыми приспособлениями для службы человеку, тихо и плавно занимает своё место у причала. Шлейф сопутствующих человеку запахов – изумительного парфюма, душистого кофе, сложное благоухание кожи, дерева и лёгкого аромата фруктов, принесённого бризом, поднимают настроение.

Девочка, тоненькая как прутик, стоит у станка перед зеркалом. По команде балетмейстера бессчётно повторяет движения. В перерыве, глядя на приближающийся круизёр, она, топнув ножкой, твёрдо обещает: через десять лет я буду танцевать для гостей этого дворца. Я это сделаю!

Есть на Мальте райончик Пачевиль, что в городке Сент-Джулианс, который можно считать злачной столицей острова. Именно здесь зависают приехавшие потусоваться туристы, а также многие студиозусы, изучающие английский язык в признанном мировом центре обучения (это я о Мальте, не о Пачевиле).

А вот отзывы не совсем пришедших в себя тусовщиков:

– Охотились на зелёного эльфа в Пачевиле.  Не поймали. А может и поймали, но утром уже не помнили. Пачевиль – дикое место. В отель возвращались под утро – ноги не слушались, голова была точно не моя. Свою не нашёл, взял чужую. Это было нечто… Такая дурная попалась голова, что можно запросто поменять на кое-что другое…

– Пачевиль – это круто… Знаете, что меня там поразило больше всего (ну кроме самой Мальты, самого? города и множество халявных клубов…)? Там парни танцуют с тобой довольно откровенные танцы без какого-либо намёка на продолжение… Просто они по-другому не умеют… Меня это поразило…

Ранним утром на пролетающем лайнере все пассажиры безмолвно замерли у круглых окон.  На серебристой чаше моря покоилась прекрасная розовая жемчужина небывалой величины. Подсвеченная тёплыми огнями, драгоценность была само?й тайной – непостижимой, привлекающей, манящей и недосягаемой одновременно.

Жемчужина-Мальта, стряхнув ночь, открывалась новому дню! В старом садике Верхней Барракки, где засиделись любители рассвета, неслышно лопнул бутон. Роза потянулась к солнечным лучам, расправляя янтарно-жёлтые светящиеся лепестки. Влюблённая парочка, не веря своим глазам, настраивала фотокамеру…, но миг, и… чудо пробуждения осталось там, где прячется всё: в глубинах памяти.

Три пёстрые кошки, усевшись вокруг рыболова, напряжённо следили, как он вытаскивает леску. Последний рывок, и к блестящей рыбе на камне с угрожающими воплями устремились все трое.

Лодки мягко причалили к Фортицце. На одной из них восемь перебежчиков из Ливии – усталых, мокрых и встревоженных, приготовились на выход. Полицейские вызывают по рации машину. И тем, и другим не позавидуешь. Поимка нелегалов часто сопряжена с риском для жизни. Сегодня всё обошлось.

Маленький грузовичок пробирается по узким улочкам Лии. На чисто застланных бумажных листах – льняные мешки с только что испечённым круглым деревенским хлебом. Водитель ловко выхватывает пакет с горячим калачом и вешает на специальный шест с крючком у входа в дом. Насвистывая, не спеша едет дальше. Запах хлеба возвещает новое утро и новую жизнь…

У Софии сегодня День Рожденья. Два года назад жемчужина-Мальта стала её родиной. Он начинается с весёлой кутерьмы вокруг воздушных шариков. Своевольные, неуправляемые, они заполонили всю комнату. Семья включается в игру, всем весело, смешно.  Даже старый пёс явился посмотреть, что происходит.

Это только начало праздника жизни Софии. Будем надеяться – открывшийся бутон розы в Верхней Барракке – добрый знак для нашей озорницы – её Барака!

Портвейн в гранёном стакане.

В печке весело пляшет пламя. Перед дверцей в медитативной позе застыла кошка. Разрумянившаяся мать, по случаю выпечки в нарядном белом переднике. Перекрестив печиво, загружает его в духовку и одаривает кошку разговором:

– Что хвостом обнеслась? Холодно нынче? Не горюй. Мороз ослабнет, в погреб за солёными груздями пойдём, дед заказывал. Прогуляешься и опростаешься.

На миг мелькает: "Да это же дежавю"… Я в гостях у родителей. Долго мы не виделись. Два года и… Остановившиеся часы с гирькой точно знают, сколько.

Завтрак закончен. Мы с отцом разглядываем на стекле затейливые узоры искрящихся папоротников. Молчим. Горка тёплых шанежек насыщает воздух знакомым и сладким хлебным духом. От еды и пения огня слегка клонит в сон. Отец придремал. За окном слышно – метёт. Батяня наш сильно постарел. Болезни и страдания оставили на лице глубокую сеть морщин.  Легко прикасаюсь к щеке. Колкая!  Он фыркает как морж. Я пугаюсь. Мама по обыкновению ворчит неразборчиво.

Решили посмотреть альбомы с семейными фотографиями. Всё чаще спрашиваю:

– А это кто? а это? Отец достаёт из шкатулки свои, фронтовые, и медленно раскладывает, как пасьянс.

– Пусть с нами побудут, – говорит он слабым голосом и плачет. Дочка, натри-ка мне спину, совсем невмоготу.

Спина его – сплошные застарелые бугры от многих ранений и собачьих зубов, полученных при неудачных побегах из немецких концлагерей. Бережно растираю, обходя дикие знаки надругательства над телом.  Молюсь потихоньку, усмиряя участившийся пульс.

– Ну, доча, выставляй подарок, продегустируем португальский настоящий. Он медленно идёт к шкафу, вынимает белую с синим скатерть, – сам гладил к твоему приезду. Расстелил, расправил.

– Отец, а откуда пристрастие к портвейну?

– У нас с ребятами в плену договор был: кто выживет, под Новый год за бокалом портвешка будет вспоминать погибших… Портвейн мы считали напитком настоящих джентльменов.  Молодые были. Красоты хотелось. Романтики. Мода на портвейн от императора Николая осталась.

– Мать, давай бокалы-тюльпанчики. Не жалей. А мне, как всегда, гранёный стаканчик, армейский, фронтовой. Душа из кружки и на войне не принимала.

– Да уж как не уважить твою причуду.

– Похвастаюсь: за все рационализации решили наградить меня ценным подарком. Сподобился на старости лет… Знают о моём пристрастии – расстарались, специальные бокалы нашли.

Мать уже открыла и разлила вино в красивые с высокими ножками бокалы, отразившие играющий в печи огонь, поставила тарелку с засушенными фруктами. – Помянем! – возглашает отец. Рука его сильно дрожит. Он отворачивается и украдкой смахивает сбегающую по щеке слезу.