Миражи, мечты и реальность

Поль Верлен

В лёгких сумерках при слабом освещении женщина у окна напоминала наблюдающую кошку. Её гладко причёсанная головка с заколотой маленькой розочкой над ухом, переходя в линию шеи, образовала характерный плавный изгиб, отличающий этих животных в состоянии покоя.

С десятого этажа картина погружающегося в пучину космоса пурпурного солнца поражала величием, ускользающей тайной бытия. Суровые отроги Камышового хребта на глазах преображались. Многократно обведённые золотой каймой улетающего света, они проступали знаками сокрытого мира.

В неярком свете настольной лампы бокал с красным вином, вобравший заход солнца в кристаллическую решётку кварца, послушный руке Лидии, покачивал высвеченную тиару гор. Пойманная картинка вызвала прилив удивления – потрясающий подарок был ни с чем не сравним.

В это время официант усаживал молодую пару за соседний столик. Их разговор будоражащий, нервный, на некоторое время отвлёк Лиду от исчезающей картины.  Она отпила вина и снова перевела взгляд на окно. Похоже, там встретились два мира… Коль говорят, что истина в вине, так значит "часть её уже во мне". Ей стало весело от такого простого решения вопроса.

Лида очень любила праздники.  Как любят неповзрослевшие дети. Нередко устраивала их по сердечному импульсу. Сегодняшний случай, ради которого она здесь, не в счёт. К нему был долгий, непростой путь. Природа дружественно поддержала – закатила грандиозное зрелище всего лишь для одного зрителя. Лидия была девушкой чувствительной, и глаза её увлажнились.

… Нужен немалый запас оптимизма, чтобы коротать дни в безликом городе российской окраины, где всё застыло, замерло, как в витрине музея. Само время впало здесь в спячку.  Многих это повергало в тоску. Многих, но только не Лиду. Привычка переноситься в воображаемое пространство превращала захолустный город в невидимый другим – суперсовременный.

В нём под единым куполом парило многоярусное сооружение, наполненное солнечным светом и воздухом. Бесшумно двигались во всех направлениях траволаторы. Слова вместе с птицами летали над вечно цветущими деревьями, фонтаны, пронизанные светом, радовали прохладой и ласкали слух приятной музыкой тотчас, как только Лидия открывала глаза.

Для равновесия в её фантазиях хватало места внезапно разразившимся грозам, тревожащим ветрам, магнитным бурям, играм радужного света северного сияния, похожим на ускользающие воспоминания.

Иллюзии существовали наряду с реальностью, даже иногда перепутывались.  Это родители научили её жить в мечтах.  Засланные на край света молодые специалисты-анестезиологи настолько были верны врачебному долгу, что свою собственную жизнь отчасти пропустили.

Вернее, она протекала, как под местным наркозом: только в самом малом проявлении – в операционном блоке детской больницы, рядом с аппаратом, и в реанимации во время бесконечных   изматывающих дежурств.  От напастей нездоровья, а также от пагубных зависимостей супругов спасали книги.

Оба были запойными книгочеями и припадали к своему источнику всякую свободную минуту.  Множество вымышленных прожитых интереснейших жизней уберегли их от убожества настоящей.

Нищенская зарплата и отсутствие собственного жилья отсрочили рождение ребёнка аж до сорока лет.  Обретение двухкомнатной хрущёвки стало счастливым шансом для появления Лидии.

Как они радовались!  Нерастраченную нежность, всё что знали и любили, оба сумасшедших родителя дарили, можно сказать впихивали в ребёнка, не сообразуясь с возрастом и детскими интересами. Так, сами того не желая, они лишили её детства. Раннее взросление не отменило, однако, главного события жизни.

* * *

Испытание любовью пришло на двадцатом году. Молодой преподаватель из московского вуза, командированный в провинциальный университет как специалист по наследию Серебряного века, на первой же лекции заинтересовался студенткой с необычным лучистым взглядом. Во власти непобедимой силы, которая ни с чем не считается, оказались оба.

Обычные вроде бы вещи превращались чуть ли не в магические. Стихи любимых поэтов вызывали сильнейшие экстатические чувства, вылазки на природу дарили ощущения слияния с ней, сравнимые с религиозными переживаниями. Ежедневно, скатертью-самобранкой разворачивался новый узор существования.

Они всё время ощущали себя немножко опьянёнными.  Души, согретые счастьем, стали очень эмоциональными. Обмениваясь заботой, лаской они тут же наполнялись новым желанием дарить другому знаки нежности.

Умиление, с каким друг относился к Лидиным фантазиям, было, пожалуй, самой большой ценностью этого замечательного человека.  Ежедневные лекции, в которых раскрывался его ум, позволяющий вовлекать студентов в сложный мир старателей слова, разгадывать многочисленные слои смыслов и добывать сверкающие перлы   истин – как дровишки в костре поддерживали чувство.

От избытка душевных волнений Лида даже стала писать стихи. Тогда было решено пожениться.

Неизбежно зашла речь о переезде в Москву. Родители Лидии растерялись, заболели, резко постарели.  Она, не чаявшая в них души, разумеется, понимала глубокую привязанность к месту и нежелание что-то менять на старости лет. Лидию они не удерживали, но и без того понятно: она никогда их не покинет.

Иногда жизнь не оставляет выбора …

Проблема, застрявшая на бытовом вопросе, ни с какой стороны не сдававшая позиций, оказалось тем оселком, на котором испытывалось   взаимное притяжение. Между тем, чувства теряли свой магнетизм, улетучивались.

Закончившаяся командировка и вовсе поставила шлагбаум на красивом отрезке пути, который, возможно, уберёг от унижающих ссор, горьких мгновений разочарования, подлых измен, неродившихся детей. Расставшись, не писали писем, не перезванивались.  Не сговариваясь, они похоронили дар, пришедший, очевидно, по ошибке.

Через несколько лет родителей не стало. Кроме хрущёвской двушки они оставили ей и настоящие ценности: способность воспринимать мир с любовью и китайскую розу. Мама, желая утешить Лидию, перед уходом сказала:

– Не выбрасывай цветок, я ждала десять лет, когда он зацветёт. Как только появятся цветы, в твоей жизни произойдёт перемена.

* * *

Ждать пришлось не так уж и долго. Собственно, она и не ждала. Преподавательская работа, как у родителей, поглощала всё время. Студенты любили её предмет, перенимали литературные предпочтения и даже пытались копировать опыт учителя – замещать жизнь мечтами.

В свои сорок Лидия мало отличалась от студенток. Отчасти, потому что ухаживала за собой с той тщательностью, которая присуща нынешнему поколению. Удивительными были глаза… Жаль, вы не видели.  Такие встречаются редко. Когда она взглядывала на вас, кончики век трепетали как крылышки колибри: так весело и заразительно – невозможно оторваться.  Родители докопались: разновидность тика, не поддающаяся никакому воздействию.

Зачитываясь историями любви великих писателей мира, обливаясь слезами, истязая сердце болью и тревогами за воображаемых героев, Лидия совершенно уверовала, что испытала всё это. В её взгляде со временем появилась особая глубина.

Нельзя сказать, что она так уж оторвалась от жизни. Случайные связи не раз увлекали её на опасные тропы чувственных удовольствий, неизменно оставляющих после себя ощущение вины и раскаяния.

Однако делать правильные выводы не значит следовать им. Она так бы и колесила между книгами, в которых искала разгадку таинств бытия и скучной тошнотой   провинциальных приключений, если бы …

Если бы не случилось попасть на сайт, где такие же фантазёры украшали, разгадывали, обдумывали, а то и портили себе жизнь тем, что называется сочинительством. Со временем сложилась компания единомышленников.

Иногда они ненадолго собирались на виртуальную встречу в скайпе, чтобы потом с новыми впечатлениями разбежаться в свои замкнутые мирки, где их ждали новые, непредсказуемые встречи со своевольными героями.

Большинство из них просто жить не могли без охоты за необычными сюжетами, без привычной му?ки по ускользающему образу.  Трудная непрерывная работа над рождением точной, афористически выверенной мысли мало чем отличалась от процесса родов младенца.  Поиски нужного выразительного слова преследовали даже во сне.

Новые друзья легко вписались в её мир. Отношения, как в придуманном городе, поддавалось корректировке. Неприятное высказывание достаточно свести к шутке. А себя легко подать в лучшем виде: за пышным облаком взбитой розы-безе непропечённой подложки не было видно. Искусное украшение совершенно меняло впечатление.

Все они понимали условности своего общения: как бы не были проникновенны слова, описывающие чувства, на самом деле – все это знают – чувства не поддаются описанию. Но так же, как артисты, мастера слова любили непостижимый мир слова, наслаждались изменчивостью смысла от малейшего взмаха крыльев бабочки.

Я вечно другой.

Я каждой минутой сожжён.

Она помнила до мельчайших подробностей с кем и как свело пространство инета. Живые отклики на публикации, ежедневное хоть и кратковременное тёплое общение придавали каждому будничному дню множество своеобразных ощущений.

* * *

Только с шаровой молнией можно сравнить вторжение в тихую гавань нового Автора. Он нарушил созерцательный покой, смутил разум, посеял сомнение, повсюду оставил ожоги, спалил её незащищённую детскость. Кто знает, не та ли искра влюблённости двадцатилетней давности, вернулась как милость небес.

Мамино предсказание исполнилось: красные цветки китайской розы стали распускаться один за другим. Отцветая, скручиваясь в восклицательные знаки, они напоминали о перемене.

Произведения Автора были изданы. Их заметили критики. Ценители называли Мастером. Читать полновесные строки, в которых глубокий смысл обеспечен бесценным запасом прошедшей через трудный опыт зрелой души, сделалось для Лидии занятием необходимым и каждодневным.

Возникающее при этом воодушевление сулило свежее восприятие жизни.   Она никому об этом не говорила, но верила: Автор наделён скрытым даром овладевать мудростью всех когда-либо оставивших свой след умных людей, сочинителей, философов, учёных… Иногда мечты уносили ещё дальше: Мастер знал, для чего всё существует, он умел проникать в мир над словом.

Однажды во сне Лидии почти открылся секрет полноты бытия. Вместе с Мастером они гуляли по горам в окрестностях Лимасола.  Там, где сменяя друг друга, пережили своё рождение и закат множество царств, они видели цветение всех весенних растений на земле, слышали переливы и песни ручьёв и водопадов, наслаждались вкусом существующих фруктов и трав. Они объяли умом все прошедшие времена и события. Осталось   сделать лишь небольшое усилие – поверить, что такое возможно… Мастер протянул ей руку – перебраться через препятствие…, и в этот момент она проснулась.

Лидия не раз ловила себя на мысли: Автор – родной, близкий человек. Одного ей хотелось – провести с ним всю оставшуюся жизнь, а, может, и целую вечность.

Ровно полгода длился их эпистолярный роман. Почти ежедневная переписка хранила множество дорогих знаков внимания. Лидия, не сдерживая себя, доверяла Автору всё, что волновало её в каждый момент. На исповедальные, безыскусные признания о трудности писать просто и ясно о чувствах, она получала ответы, прошедшие через глубокие размышления.

"Творить слово" небезопасно для человека. Мир сверхсложен. В творчестве мы ищем защиты от его несправедливости собственными исследованиями. Но сколько бы тщательно и долго мы не занимались этим, единственной правды не существует. Жизнь – только разновидность нонсенса. Если тебе интересна твоя работа, то и удачи, и неудачи продвигают тебя вперёд.

Сидя перед окном, за которым блуждали вечерние огни, она думала о себе и о нём. Всё фантазия: эти огни за окном, её работа, друзья, мечты… Реальность же – проста и беспощадна. Она – в борьбе с собой. Тело жаждало любви. Ум стонал от того, что её потеряет.