Давай оставим все как есть

– Опять с друзьями приехал? – залихватски подмигнув, спросил он.

Двустволка от греха подальше ретировалась на задний план.

– Нет, – переливая воду в ведро, Алекс соображал, как это понатуральнее представить. – Сестра приехала. У мамы в коммуналке тесно, а здесь дом все равно пустует.

– Сестра? Что-то я о ней раньше не слыхал… Откуда она взялась?

Дядя Миша недоверчиво покосился на Алекса. Алекс ухмыльнулся. Он и сам не прочь был знать.

– По отцовской линии, – выкрутился он. – Сейчас же все друг друга ищут. Вот и она разыскала.

– Дык, от него уже, поди, одни кости остались. Чего ей припекло?

– Работу найти здесь хочет. Просила помочь.

– И что ж, сама теперь здесь жить будет? – не отставал дядя Миша.

– Пока сама, потом, может, сына заберет, – прикуривая, Алекс продолжал напирать на родственные чувства.

– Цыгаркой угостишь? – отставив двустволку, попросил дядя Миша и, прикурив, мечтательно затянулся. – Дык, как теперь с вазонками быть? Ей отдать?

– С какими вазонками?

– Мать твоя нам завсегда перед отъездом на хранение оставляет. Чудная, вроде за окном живности мало. Нет бы, с хорошим человеком сойтись, дык она с вазонками, как с малыми детями нянькается.

– На себя намекаете?

– А хоча бы и так! – выпятил грудь дядя Миша. – Одним-одна столько лет, и я вдовий. Хоч и не начальник, как покойный папаша твой Иван Силантьич, а и человек неплохой.

– Все, дядь Миша, – понимая, что сосед будет переливать из пустого в порожнее, пока не угостится, сказал Алекс. – Как-нибудь выберу время, вместе по сто грамм выпьем. А пока что можете спать спокойно.

Сосед с чувством выполненного долга отправился на боковою. У Алекса на душе кошки скребли. И впрямь неприятно с обмана начинать.

Ольга встретила его на пороге тревожным взглядом.

– Что случилось?

Казалось бы, ничего не значившие эти слова снова развеяли его сомнение. «Лиха беда начало, – подумал он. – Устаканится».

– Ничего не случилось, – ответил он, закрывая дверь изнутри, – соседа встретил, поговорили.

Затем он взялся переносить коробки из своей комнаты на веранду.

– Остатки роскоши, – пристраивая коробки у стены, пошутил он. – Мама половину соседям раздала. Потом это на чердак перенесу.

Ольга заглянула в коробки. Все они были набиты китайским ширпотребом.

– Почему ты хромаешь? – заметила она. – Ногу подвернул?

– Ага, – доставая из кейса таблетки, ответил Алекс. – В армии. Неудачно приземлился. Мениск удалось спасти, но провалялся в больницах немало. Из-за этого полгода и не дослужил. Комиссовали. Сейчас время от времени прихватывает. Стараюсь поменьше ходить. Потому и тучный. Сбросить бы лишний вес, была бы поменьше нагрузка. А без нагрузки, как его сбросишь?

– Может, я чайник поставлю? – робко напомнила она.

– Само собой, – запивая таблетки, спохватился Алекс. – Пошарь в буфете. Заодно и поужинаем.

Поглядывая, как Ольга управляется на кухне, он между делом говорил:

– Я когда-то тоже преподавал, недолго. Мама все зудила, чтобы поступал в аспирантуру. С работы уволился, но так и не поступил. Пошел на вольные хлеба. И, знаешь, не пожалел. Раньше проще было раскрутиться. На этом поднялся, переключился на другое. Что не распродал, сюда сгрузил.

Через полчаса они с аппетитом уплетали тушенку с галетами, запивая горячим ароматным чаем.

5

А потом была ночь. Их первая ночь в уютном закутке за старым платяным шкафом.… Вот бы так же спрятаться от неотступных проблем, будь они неладны… Разве что не думать о них, вернуться памятью в беззаботное детство.

– Это моя вотчина, – по очереди выхватывая взглядом из полумрака комнаты немые спутники своего детства, говорил он. – Питер я помню все больше серым и слякотным. А здесь всегда было солнечно. Или мне так казалось, потому что бывали здесь с мамой летом. Озера здесь красивые. Вода холодная, а все равно ныряли с пацанами до стука в зубах. Когда-то нашли в лесу полуживую сороку. Вдвоем выходили. Она потом прилетала к нам и смешно так ходила следом. У алкаша одного за ночь оборвали все яблоки в саду за то, что убил свою собаку. Она слепая была, старая. Навернулся через нее спьяну и убил. На «Орленке» набивал себе шишки и ссадины, пока руку не сломал. Кость срослась, велик дядя Миша починил, заодно объяснил мне, чего стоило маме наскрести на этот велик. В Питере тоже друзей хватало, по чердакам лазили, проходные дворы вдоль и поперек прочесывали. Но воспоминания какие-то затертые с яркими пятнами. Октябрята-пионеры-комсомол. Служба, то отдельная песня. Поначалу в ней, правда, больше воя было. Понял, как мужиками становятся. Домой вернулся потерянным. Случалось, неделями не вставал. С таким подарком не на всякую работу пойдешь. Разве что детей уму-разуму учить. Дембелям полагались льготы, поступил на физмат. Поначалу не тянуло меня тусоваться со студенческой братией. То ли дело испытанная армейская дружба. В первый же год после дембеля собрались у меня летом отмечать День ВДВ. Ну и закончили вусмерть бухие на общей кухне дембельскими песнями. Если бы не мамин авторитет, закончилось бы это в другом месте. Мало-помалу приспособился к взрослой жизни в городском муравейнике. По распределению попал в небольшой городок. Работа скучная, хозяйка склочная, жизнь тоскливая. Уволился. Настали другие времена. Создали кооператив. Патент был копеечный, налоги минимальные. Работы непаханое поле. Я заказчиков искал, ребята строили. Все больше коровники да свинарники, ну и так, по мелочи. Сейчас смешно вспоминать, а тогда деловыми себя считали. Потом разошлись. Когда бедными были как церковные мыши, умудрялись впятером три копейки разделить. А вместе с жирком пообрасли амбициями. Я первый ушел. Они без заказов тоже недолго продержались. Один свою бригаду набрал, сейчас у него строительная фирма. Остальные – кто куда. Кто – пояса шить, кто – браслеты штамповать. Я зарекся с кем-то дело иметь, купил ларьки и забил китайским добром. Тогда все на ура шло. Вот и докатился до жизни такой. Хоть мама поначалу пилила. Как вспомню, так вздрогну.

– А отец? – прижавшись щекой к его плечу, спросила притихшая Ольга. – Ты только о маме говоришь. Они разошлись?

– Нет, он погиб, – с сожалением ответил Алекс. – Сбила машина. Помню его отрывисто, да и то немного. Помню, как прыгал к нему в постель и тянул за нос от обиды, что не удавалось его побороть. Помню, маме он подарил пушистый платок (елка тогда стояла), а я ревел, потому что хотел грузовичок как у друга Сережки Кутузова, а получил медвежонка. Появился грузовичок. Когда я видел его в костюме, робел, и почему-то хотелось потрогать его галстук. Вот и все, что я помню. Еще гитара от него осталась, в маминой комнате. Сам бренчал когда-то, да так и не научился.

Ему вдруг захотелось поэкспериментировать. Он включил настольную лампу, взял с тумбочки фотографию в рамке и протянул ей.

– Я ее в детстве все время под подушку прятал. Маме это надоело, и она вставила ее в рамку. Замуж она больше не вышла.

– Ты на него похож, – рассматривая фотографию, задумчиво сказала она. – Те, кого мы любим, для нас не умирают. Они становятся частью нас самих.

Вот оно. В точку. Прямо в сердце. Именно таких слов он от нее и ждал.

– Он, наверное, был таким же добрым, – сказала она, ставя фотографию на место.

– Я разный, Оленька,… – печально ответил Алекс. – Все зависит от того, с кем общаешься. Иногда себя переламываешь. Отвратительное чувство. Но не всегда из меркантильности, просто не хочется обидеть человека. А с тобой я без маски на лице и без фальши в душе. Может, потому легко. Кстати, для соседей побудь пока моей сестрой.

– Как бы ты себе проблем не нажил.

– Куда уж больше, – обняв ее за плечо, сказал он ей в волосы. – Все утрясется. Да и Алька со временем поймет.

– Почему ты ее так называешь?

– А я к ней и отношусь так же. Она моложе меня на десять лет.

– Красивая?

– Не без этого,… – уклончиво ответил Алекс.

– Не знаю, что ты во мне нашел, – упавшим тоном сказала Ольга.

– Позволь уж мне самому решать, что мне нужно. Мне кажется, тебя ничто не испортит – ни деньги, ни наряды. Ты вон над полтинником слезы проливала, а у моей жены одно платьице на пару сот потянет со всеми аксессуарами, будь оно неладно. Было бы одно, так ведь полон шкаф тряпья. Она весь мой доход прибылью считает и по барабану ей, как мне ее обналичить, – добродушно закончил он.