Из Парижа в Бразилию по суше

– Сейчас расскажу все. Я ведь тоже француз, хотя и подданный царя.

– Не может быть!

– Может, может… Во время войны Наполеона с Россией отец мой служил в охране императора. Он попал в плен и был сослан в Сибирь. Потом поселился в киргизской деревне и много лет спустя взял в жены дочь начальника острога. Я – самый младший из этой довольно большой семьи. Батюшка мой стал настоящим сибиряком, но не забывал Францию и очень любил при случае послушать звучную французскую речь. Я родился, когда он был уже стар. Отец приложил немало усилий, чтобы научить меня языку своих предков, и добился своего: я довольно прилично говорю по-французски. Потом меня призвали на воинскую службу, и я оказался далеко от дома, когда отец скончался в кругу любящих домочадцев. Я храню о нем самые теплые воспоминания и испытываю к французам те же чувства. Оставаясь один, я громко разговариваю сам с собой по-французски и ощущаю при этом благостное состояние души своей: будто я слышу голос столь любимого мною отца… Так что ты можешь полностью доверять мне – казаку французского происхождения.

– Верю тебе, сынок, – ответил староста, не скрывая волнения. – Но что же ты надумал?

– У меня лучший в отряде конь. Напиши генерал-губернатору еще одно письмо, и я тотчас отправлюсь в путь. Скакун мой одним махом одолеет семьдесят верст от Ишимского до Томска.

– Хорошо, но каким образом ты пробьешься к губернатору?

– На прошлой неделе меня уже посылали к нему с поручением, и я сохранил бирку, которую правительственные гонцы крепят к руке. Ты, наверное, знаешь, что начальство принимает правительственные послания лично и в любое время суток.

– На все у тебя есть ответ, – произнес арестант и несколько минут спустя вручил смельчаку послание, написанное в тех же выражениях, что и предыдущее. – Держи! И да сопутствует тебе удача! Прими благословение старика, любящего мужественную нацию, к которой ты принадлежишь.

– Спасибо, отец, все будет в порядке! До встречи!

Отважный казак взнуздал лошадь, вскочил в седло и помчался, никем не замеченный в сумерках. А вечером того же дня уже входил в хоромы генерал-губернатора. Письмо потрясло сановника. Одно за другим последовали распоряжения, выполнявшиеся быстро и четко. Не прошло и десяти минут, как в личные сани губернатора была уже впряжена тройка резвых коней! И тотчас же повозка лихо рванула вперед, увозя с собой адъютанта губернатора Пржевальского, решившего лично проследить за выполнением предписаний своего начальника, и сопровождавших его жандармов.

Гонец застыл, ожидая, когда его отпустят.

– Ну а теперь разберемся с тобой, – проговорил генерал. – Ты без разрешения покинул свою часть и за это должен быть наказан. Тебе дадут свежего коня. Доехав до Иркутска, ты сам явишься к начальству и отбудешь там месячное заключение. Но не в солдатской тюрьме, а в офицерской. Ты нарушил дисциплину, но одновременно и предотвратил преступление, которое могло бы совершиться во владениях Его Величества царя. Жалую тебе звание унтер-офицера. Ну, в путь! Ты славно служишь!

– Спасибо, батюшка! – произнес казак. Глаза его радостно блестели.

Задержавшись ненадолго в Семилужском и Ишимском, где сменили коней, все остальное время сани неслись стрелою в ночи и подкатили к острогу в тот самый момент, когда капитан Еменов задыхался в мертвой хватке Жюльена де Клене.

Услышав грозное «Опустить ружья!», солдаты, только что собиравшиеся изрешетить француза, беспрекословно подчинились команде.

Капитан судорожно глотнул воздух, с трудом выпрямился и почтительно застыл перед адъютантом в чине полковника.

Вежливо поздоровавшись с французами, к которым он обратился по имени, представитель губернатора сказал:

– Высокочтимый граф де Клене и месье Арно, мне предписано исправить ошибку, допущенную в отношении вас. Вы свободны, господа, и я приношу вам извинения от имени его превосходительства генерал-губернатора. Такие же извинения, учитывая характер нанесенного вам оскорбления, будут переданы послу вашего правительства. Поскольку вы, господа, понесли по вине находящегося на государевой службе нашего офицера материальные потери, я уполномочен предложить вам на выбор: или вернуться в Томск, где вы будете гостями губернатора, или продолжить свой путь. В последнем случае я последую вместе с вами до Иркутска, где генерал-губернатор Восточной Сибири возместит вам и моральный и материальный ущерб.

Жак и Жюльен, тронутые этими словами, шагнули к офицеру и, пожимая ему руку, поблагодарили с горячей признательностью людей, только что находившихся на волосок от смерти, а теперь возвращенных к жизни.

Капитан Еменов, словно громом пораженный, посматривал в смятении то на друзей, то на полковника.

Жюльен презрительно прошел мимо него, не удостоив изувера даже взглядом, но Жак не привык прощать обиду.

– Можете ли вы, полковник, оказать мне услугу? – обратился он к адъютанту.

– Я в вашем распоряжении!

– Тогда дайте, пожалуйста, саблю: меня так и подмывает подойти к этому господину и отсечь у него хотя бы одно ухо – в виде компенсации за те унижения, которые мы перенесли по его милости.

Адъютант, по-видимому приняв эту просьбу всерьез, произнес степенно:

– Месье, я не могу выполнить ваше желание. Но должен заметить, что военным законодательством предусмотрены не менее суровые меры наказания. И одна из них – разжалование, сопровождаемое крайне унизительной церемонией. Да вы сейчас и сами увидите.

– Нет-нет, полковник, – воскликнули оба друга, – только не это! Пощадите его!

– Мои распоряжения не могут отменяться, господа, – ответил полковник с некоторой грустью в голосе и обратился к начальнику колонны: – Еменов, ты нарушил свои обязанности и недостоин высокого звания слуги его императорского высочества. Один из унтер-офицеров, старший по возрасту, сорвет с тебя эполеты и сломает твою шпагу. Прослужишь два года рядовым в строительной части без права ношения оружия.

– Но должны ли и мы присутствовать при приведении этого приказа в исполнение? – спросил Жюльен. – Друг мой, проведя ночь в снегу, еле стоит на ногах. И я был бы вам благодарен, если бы вы разрешили нам где-нибудь отогреться.

– Как вам угодно, господа, – вежливо ответил адъютант.

Через десять минут в комнату, где находились друзья, вошли полковник со старостой.

– Взгляните, Сергей Иванович, на ваших подзащитных, – сказал адъютант. – Они с радостью пожмут руку человеку, который столь своевременно пришел к ним на помощь. Вам, только вам, обязаны они свободой!

Путешественники бросились обнимать старика.

– А теперь, когда справедливость восторжествовала, разрешите пригласить вас, господа французы, к завтраку, отличному от тех, что давали вам в течение этих двух дней… Вы составите нам компанию, Сергей Иванович? Правила не возбраняют вам провести с нами полчаса за сердечной беседой.

– С удовольствием, Василий Петрович, хотя времени у меня в обрез: колонна вот-вот выступит в путь.

– Вы догоните ее на санях бывшего начальника конвоя. К тому же мне велено передать вам, что его превосходительство желает, – подчеркнул адъютант последнее слово, – чтобы остаток пути вы проделали в повозке.

– Нет, – твердо произнес староста. – А его превосходительство ничего не просил вас передать мне лично?

– Вот его точные слова: «Скажите тому, с кем вершили мы вместе ратные подвиги и делили славу, что воспоминание о нем живет в моем сердце и что…»

– И что?..

– «И что я надеюсь на его скорейшее возвращение в наши ряды и занятие им места, которого он достоин».

– На все воля Божья! – скромно молвил ссыльный.

Денщик принес самовар и заварочный чайник с ароматным чаем, по достоинству оцененным при таком морозе. Стол был уставлен разнообразными продуктами, собранными в спешке и только что размороженными: ведь в дороге и мясо, и консервы, и хлеб, и фрукты превратились от холода в ледышки. Оказавшиеся волею судьбы за одним столом четверо сотрапезников, отдавая должное вкусной еде на этом импровизированном пиру, сначала почти не разговаривали. Когда же чувство голода прошло, завязалась беседа.

– Итак, господа, вот что я понял: сколь бы странным это ни казалось, вы решили совершить подвиг, впервые в истории отправившись в Бразилию через Азию, – произнес адъютант. – Покинув Россию, вы посетите еще два американских субконтинента.

– Призна?юсь вам честно, за последние два дня я совершенно забыл об этом! – ответил весело Жюльен. – А ты, Жак?

– То же самое! Я уже начал было привыкать к походной жизни. Не то чтобы она доставляла мне особое удовольствие, но считал условия, в которых мы находились, вполне приемлемыми и был уверен в успешном завершении нашего путешествия, как вдруг случилось это досадное происшествие…

– Которое, наверное, вызвало у вас глубокое отвращение к странам с холодным климатом, – печально заметил староста. – Это так естественно, не правда ли, Василий Петрович?

– Вы правы, Сергей Иванович. И господа должны возносить хвалу своей звезде за то, что встретили в вашем лице благородную душу.

– Позвольте не согласиться с уважаемым полковником Михайловым. Нет, я вовсе не возненавидел путешествия по суше – единственно возможный для меня вид передвижения, – промолвил добродушно Жак. – Но…

– Ну-ну, – сказал другу Жюльен, – признайся, ты хотел бы вернуться в Париж? Национальная гордость здесь ни при чем: ведь мы отправились в путешествие не за славой. Поскольку это я подверг тебя таким испытаниям, то обязан вернуть тебе твое слово. Кто знает, уж не решил ли ты сменить маршрут и, вернувшись в Европу, добраться до какого-нибудь порта, чтобы отправиться оттуда прямиком в Рио-де-Жанейро?

Жак замахал обеими руками.