Жизнь и произведения Сервантеса

Этот пролог без продолжения и без начала, в котором Сервантес еще раз проявил всю веселость своего ума в забавном портрете студента, прежде чем распрощаться со своими веселыми друзьями, был последним произведением его пера. Его болезнь стала развиваться с ужасающей быстротой; он слег в постель и 18-го апреля получил последнее напутствие. В это время ждали приезда графа Лемосского, который переходил с поста вице-короля неаполитанского на пост президента совета. Последним чувством Сервантеса была благодарность, нежное воспоминание о своем покровителе. Почти умрающий, он продиктовал следующее письмо:

«Старые куплеты, которые в свое время были знамениты и которые начинаются так; „С ногою уже в стремени,“ более подходят к этому моему письму, чем мне бы хотелось. Потому что я могу начать почти теми же словами, сказав:

С ногою уже в стремени, с тоскою смерти, великий вельможа, пишу я тебе это»[6 - Puesto ya el pic en el estriboCon las ansias de la muerteGran senor, esta te escribo.]

«Вчера мне дано было последнее напутствие, а сегодня я пишу другу эту записку. Время не терпит, тоска увеличивается, надежда уменьшается, и моя жизнь держится только желанием жить, и я хотел бы протянуть ее до тех пор, пока облобызаю ноги вашей светлости. Быть может, радость увидеть вас здоровым в Испании будет настолько велика, что вернет меня к жизни. Если же мне суждено лишиться жизни, то пусть исполнятся воля небес, но пусть ваша светлость знаете это мое желание и знаете, что имели во мне слугу, до того готового служить вам, что я был бы рад даже за пределами могилы выказывать вам мою преданность. При этом я точно пророчески радуюсь возвращению вашей светлости, радуюсь, видя, как на вас указывают пальцами, и еще более радуюсь тому, что исполнились мои надежды, основанные на славе ваших добродетелей.»

Это письмо, которое, по словам Лос Риоса, должно бы всегда иметь перед глазами вельмож и писателей, чтоб одних научить великодушию, а других признательности, доказывает, какую совершенную верность души Сервантес сохранил до последней минуты. Вскоре после того он совершенно ослабел и в субботу 23-го апреля 1616 г. скончался.

Доктор Джон Боуль остроумно заметил, что два прекраснейших гения этой великой эпохи, оба непризнанные своими современниками и отомщенные потомством, Мигель де Сервантес и Вилльям Шекспир, умерли в один и тот же день. Действительно, из биографии Шекспира видно, что он умер 23-го апреля 1616 г. Но надо принять в соображение, что англичане приняли грегорианский календарь только в 1754 г. и что до того они отставали в числах от испанцев, как русские и поныне отстаюут от всей Европы: следовательно, Шекспир пережил Сервантеса на 12 дней.

В своем завещания, где душеприказчиками его назначены были его жена донья Каталина де Паласиос Саласар и его сосед лиценциат Франциско Нунец, Сервантес сделал распоряжение, чтоб его похоронили в женском Троицком монастыре, основанном за четыре года то того на улице del Humilladero, в котором недавно постриглась его дочь донья Изабелла де Сааведра, выжитая из родного дома, вероятно, бедностью. Возможно, что эта последняя воля Сервантеса была исполнена, но в 1633 г. Троицкий монастырь del Humillader, перешел в новое здание на улице de Gantaranas, и неизвестно, что сталось с прахом Сервантеса, местонахождения которого не указывает ни одна могила, ни один камень, ни одна надпись.

Благодаря той же небрежности погибли и оба портрета, написанные с него Хауреги и Пачеко; сохранилась только копия первого. Она относится к царствованию Филиппа IV, великой эпохе испанской живописи, и одни приписывают ее Алонсо дель Арко, другие школе Висенте Кардучо или Евгенио Кахеса. Впрочем, кто бы ее ни написал, она вполне сходна с портретом, который начертал о себе сам Сервантес в прологе к своим Новеллам. Он предполагает, что один из его друзей должен поместить его портрет в начале книги и что под ним должна бы быть такая подпись: «Тот, кого вы видите здесь с орлиным лицом, каштановыми волосами, гладким и открытым лбом, живыми глазами, загнутым, хотя и пропорциональным носом, серебристой бородой (еще нет и двадцати лет, как она была золотистая), большими усами, маленьким ртом; немногими зубами, потому что их только шесть спереди, да и то нехороших и некрасивых, потому что не соответствуют один другому, с туловищем, составляющим середину между двумя крайностями, не большим и не маленьким; с светлым цветом лица, скорее белым, чем смуглым; несколько сутуловатым в плечах и не очень легким на ногу, – это автор Галатеи, Дон-Кихота Ламанчского… и других произведений, обращающихся на улицах, заблудившихся и не носящих быть может, имени их автора. Его называют обыкновенно Мигеля де Сервантес Сааведра.» Затем он говорит о своей изуродованной при Лепанто руке и так заканчивает свой портрет: «Но так как этот случай мне не представился, и я остался с пустым местом без лица, то мне остается заявить о себе своим языком, который хотя и заикается, но не заикнется сказать правду, которую могу выразить даже знаками.»

Вот все, что собрано относительно жизни этого великого человека, одного из тех, который заплатил несчастьем всей жизни за запоздалое счастье посмертной славы. Рожденный в почтенной бедной семье, получивший вначале хорошее воспитание и затем брошенный в рабство нужде; паж, лакей, наконец солдат; изувеченный в битве при Лепавто; отличившийся при взятии Туниса; захваченный в плен варваром корсаром; заключенный в продолжение пяти лет в Алжирском остроге, выкупленный при помощи общественной благотворительности, после тщетных ловких и смелых попыток к бегству; снова солдат в Португалии и на Азорских островах, влюбленный в благородную, но еще более его бедную даму, возвышенный на время любовью к литературе и сейчас же снова удаленный от неё нуждой; вознагражденный за свои заслуги и талант великолепным званием приказчика по части съестных припасов, обвиненный в присвоении казенных денег; заключенный в тюрьму королевскими чиновниками, потом выпущенный на свободу после доказательства его невиновности, потом опять заключенный взбунтовавшимися крестьянами, сделавшийся поэтом и деловым агентом; занимавшийся для пропитания семьи исполнением поручений и писаний театральных пьес; открывший на шестом десятке свое настоящее призвание; не знавший, какого покровителя уговорить принять посвящение его произведений; встретивший равнодушную публику, которая удостаивает смеяться, но не удостаивает оценить и понять его, завистливых соперников, которые осмеивают его и осыпают клеветами: завистливых друзей, которые предают его; преследуемый нуждой в старости; забытый большинством, непризнанный никем и, наконец, умирающий в одиночестве и бедности: – таков был всю свою жизнь Мигель де Сервантес Сааведра. Только два века спустя вздумали искать его родину и могилу, украсили мраморной доской последний дом, в котором он проживал, воздвигли ему статую на площади и, стерев имя какого-то неизвестного счастливца, выгравировали на углу одной маленькой улицы Мадрида это великое имя, наполняющее собою весь свет.

notes

Сноски

1

Великий визирь Селима шутливо говорил после Лепантской битвы: «Мы отрезали у вас один член – остров Кипр, а вы, разрушив наши суда, которые мы так скоро восстановили, отрезали у нас только бороду, и она на другой же день опять выросла.»

2

Подробности о происхождении и развитии испанского театра можно найти в Еtudes sur l' histoire des institutions, de la littеrature, du thе?tre et des beaux-arts en Espagne par Louis Viardot.

3

Этот сонет в том роде, который называется estrambote и в котором вместо четырнадцати стихов семнадцать. В переводе сонет очень много теряет, особенно заключительные слова, приводящие в восторг испанцев, которые почти все знают наизусть estrambote Сервантеса. Вот он:

«Боже мой! Это величие пугает меня, и я не пожалел бы дублона, чтоб только суметь описать его. И в самом деле, кто не удивляется и не изумляется при виде такой пышности, при виде этого славного памятника!

Клянусь жизнью Иисуса Христа! каждая вещь в нем стоят более миллиона, и это позор, что это не остается на целое столетие. О, великая Севилья! Рим, сияющий храбростью и богатством!

Пари держу, что душа покойника сегодня покинула небо, куда навеки переселилась, и явилась насладиться этим местопребыванием.

Один хвастун, услышав эти слова, вскричал: „Нет ничего справедливее того, что сказала ваша милость, господин солдат, и тот лгун, кто скажет противоположное“.

При этом он нахлобучивает шляпу, хватается за рукоятку шпаги, взглядывает исподлобья, уходит, и тем дело кончается».

4

Вот несколько выдержек из этого интересного послания: «…Еще мы говорим, что весьма значительно зло, причиненное и причиняемое в этих королевствах молодым людям и молодым девушкам чтением лживых и суетных книг, каковы Амадис и все ей подобные книги, сочиненный после неё… Ибо, так как молодые люди и молодые девушки только этим и занимаются, то они и увлекаются этими мечтами и событиями, о которых читают в этих книгах по части любви, войны и других пустяков; а раз увлекшись, они сломя голову бросаются при первом удобном случае в подобные приключения, чего не было бы, еслиб они об этом не читали. Часто мать оставляет свою дочь запершеюся в доме, думая, что она остается в уединении, тогда как та остается лишь для того, чтоб читать подобные книги, так что уж лучше было бы, если бы мать брала ее с собой. И это не только порождает предразсудки и непочтительность к личности, но приносит еще вред и совести; ибо чем более пристращаешься к этой суетности, тем более удаляешься от святого, истинного христианского учения… А чтоб исправить вышеназванное зло, мы умоляем Ваше величество запретить под страхом строгого наказания читать и печатать эти и им подобные книги, и приказать собрать и сжечь уже существующие… ибо поступив так, Ваше Величество окажете большую услугу Богу, лишив людей чтения таких суетных книг и заставив их читать священные книги, которые образуют душу и исправляют тело, и Ваше Величество окажете своим королевствам великое добро и милость».

5

Вот содержание сонета Гонгоры:

«Королева родила; приехал лютеранин с шестью стами еретиков и столькими же ересями; мы истратили в две недели миллион за драгоценности, обеды и вина для него.

Мы делали парады или безразсудства, давали празднества, которые были стыдом, в честь английского посла и шпионов того, кто поклялся в мире Кальвином.

Мы окрестили ребенка государя, который родился, чтобы быть испанскими государем, и устроили sarao чародейств.

Мы остались бедными, лютер разбогател, и обо всех этих прекрасных подвижниках дано было написать Дон-Кихоту, Санчо и его ослу.»

6

Puesto ya el pic en el estribo
Con las ansias de la muerte
Gran senor, esta te escribo.