Маленькие женщины

– А ты думай о чем-нибудь приятном, сразу провалишься в сон.

– Я так и сделала, да только совсем проснулась.

– О чем же ты думала?

– О красивых лицах. Особенно о глазах, – ответила Мег, улыбнувшись про себя в темноте.

– А какого цвета они тебе больше всего нравятся?

– Карие. То есть только иногда. Голубые очень хороши.

Джо рассмеялась, а Мег резко велела ей перестать болтать, но потом дружелюбно пообещала сделать ей завивку и уснула, чтобы увидеть во сне, как она живет в своем воздушном замке.

Часы били полночь, в комнатах дома царила тишина, когда одинокая фигура стала бесшумно переходить от кровати к кровати, тут приглаживая одеяло, там поправляя подушку, останавливаясь, чтобы вглядеться долго и нежно в каждое отрешенное во сне лицо, прикоснуться к каждому губами, только что немо благословившими и вознесшими жаркие мольбы, на какие способны одни лишь матери. Когда она приподняла занавеску и взглянула в окно на беспросветный мрак ночи, луна неожиданно вынырнула из-за туч и просияла перед нею всем своим светлым, благожелательным ликом и, казалось, шепнула ей в ночной тиши: «Утешься, дорогая! За тучами всегда кроется свет».

Глава шестнадцатая. Письма

На заре холодного серого дня сестры зажгли лампу и прочли очередную главу с более глубоким чувством, чем когда-либо прежде. Потому что теперь, когда нависла над ними тень настоящей беды, эта маленькая книга давала им помощь и утешение, и, одеваясь, девочки договорились попрощаться с маменькой весело, с добрыми надеждами и проводить ее в столь волнующую поездку, не опечалив слезами и жалобами. Когда они спустились вниз, все там показалось им очень странным: за окнами дома было так сумрачно и тихо, а внутри – полно света и суеты. Завтракать в такой ранний час тоже было странно, и даже давно знакомое лицо Ханны выглядело чужим, когда она металась по кухне, забыв снять ночной чепец. Большой дорожный сундук стоял в полной готовности в прихожей, мамины пальто и шляпка лежали на диване, а сама мама сидела, пытаясь что-нибудь съесть, такая бледная и изможденная бессонницей и беспокойством, что дочерям очень трудно было сохранять свою решимость. Глаза Мег то и дело увлажнялись слезами. Джо пришлось не один раз прятать лицо в кухонном полотенце, а младшие не могли избавиться от выражения серьезного беспокойства на лицах, словно горе было для них совершенно новым жизненным опытом.

Говорили мало, но, когда подошло время и они уже ожидали карету, миссис Марч обратилась к девочкам, что-то делавшим для нее – одна складывала ее шаль, другая расправляла тесемки у шляпки, третья помогала натянуть ботики, а четвертая застегивала дорожную сумку:

– Дети мои, я оставляю вас заботам Ханны и под защитой мистера Лоренса. Ханна – воплощенная преданность, а наш добрый сосед охранит вас, как если бы вы были ему родные. Я не опасаюсь за вас, но меня беспокоит то, что вы можете не совсем правильно отнестись к этой беде. Не горюйте, не волнуйтесь, когда я уеду, не думайте, что теперь можно расслабиться и ничего не делать, не утешайтесь бездельем, пытаясь тем самым забыть о беде. Продолжайте свою обычную работу – в работе найдете благое утешение. Не теряйте надежды, не переставайте трудиться и помните: что бы ни случилось, вы никогда не останетесь без отца – Отец Небесный вас не оставит.

– Да, мама.

– Мег, дорогая, будь предусмотрительна, присматривай за сестрами, советуйся с Ханной и с любыми затруднениями обращайся к мистеру Лоренсу. А ты, Джо, будь терпимее, не впадай в дурное настроение, не поступай сгоряча, пиши мне почаще и оставайся моей мужественной дочкой, всегда готовой всем прийти на помощь и всех приободрить. Бет, почаще находи успокоение в музыке и не оставляй занятий небольшими домашними делами, а ты, Эми, помогай всем и всюду, где только сможешь, будь послушной и радуйся, что можешь спокойно оставаться дома.

– Все так и будет, мама. Не беспокойтесь!

Послышался стук колес подъезжавшего экипажа, все встрепенулись и прислушались. Момент был трудный, но девочки перенесли его стойко. Ни одна не заплакала, ни одна не бросилась прочь, не издала ни оха, ни вздоха, хотя у всех было тяжело на душе, когда они просили передать отцу слова, полные любви, в то же время сознавая, что для этого могло быть уже слишком поздно. Они молча поцеловали мать, теснясь вокруг нее, нежно ее касаясь, и, когда она отъезжала, махали вслед ей руками, стараясь казаться веселыми. Лори явился вместе с дедушкой – проводить миссис Марч, а мистер Брук показался им таким сильным и благоразумным, что девочки моментально присвоили ему имя Мистер Великодушное Сердце[84 - Мистер Великодушное Сердце – один из персонажей аллегории Дж. Баньяна «Путешествие пилигрима», помогавших Христианину и его последователям достичь Небесного Града.].

– Прощайте, мои родные! Да благословит и да хранит нас всех Господь! – прошептала миссис Марч, целуя одно за другим дорогие ей лица, и чуть ли не бегом поспешила к карете.

Карета уже отъезжала от дома, когда солнце высвободилось из туч, и миссис Марч, оглянувшись, увидела, как оно ярко осветило группку людей, стоявших у калитки, словно подавая ей добрый знак к отъезду. Они тоже поняли это, заулыбались, энергичнее замахали руками, и последнее, что она увидела перед поворотом за угол, были четыре веселых личика, за ними, точно телохранитель, старый мистер Лоренс, а рядом с ним – верная Ханна и преданный Лори.

– Как все они добры к нам! – сказала миссис Марч, отворачиваясь от окна и находя подтверждение этому в уважительном сочувствии молодого человека, ясно отразившемся на его лице.

– Да как они могли бы не помогать вам?! Вот чего я никогда не пойму! – поразился мистер Брук. И он рассмеялся так заразительно, что она не удержалась от улыбки. Так что ее путешествие началось с доброго предзнаменования: солнце сияло, сияли улыбки и звучали добрые слова.

– У меня такое чувство, будто произошло землетрясение, – призналась Джо, когда их соседи отправились домой завтракать, оставив девочек одних, чтобы они смогли отдохнуть и прийти в себя.

– А у меня такое, будто у нас рухнуло полдома, – несчастным голосом добавила Мег.

Бет открыла было рот, чтобы сказать что-то, но только молча указала на стопку аккуратно заштопанных чулок, лежавшую на мамином рабочем столе, говорившую о том, что даже в последние поспешные минуты мать думала и заботилась о них. Это была, конечно, всего лишь малость, но такая, что тронула их до глубины души, и, несмотря на их мужественную решимость, девочки не выдержали и горько расплакались.

Мудрая Ханна дала им выплакать горе в слезах, и когда ливень стал ослабевать и появились проблески ясного неба, она пришла на выручку, вооруженная кофейником.

– А ну-ка, милые мои девицы, вспомните, что ваша мамаша говорила, и не волновайтесь. Идите-ка да выпейте кохвею по чашечке, да поживей за работу, чтоб честь семьи не обронить.

Кофе – это было как раз то, что нужно, и Ханна проявила истинный такт, приготовив его в это утро. Никто не мог устоять перед ее убеждающими кивками, перед ароматным приглашением, исходящим из носика самого кофейника. Девочки медленно потянулись к столу, сменив намокшие платки на салфетки, и минут через десять все пришли в себя.

– Надежда и труд! – вот отныне наш девиз, так давайте посмотрим, кто лучше всех его запомнит, – предложила Джо, с наслаждением отпивая кофе. – Я, как обычно, отправляюсь к тетушке Марч. Ох и наслушаюсь же я от нее нотаций! – добавила она с вернувшейся к ней бодростью.

– А я иду к своим Кингам, хотя мне очень хотелось бы остаться дома и заняться домашними делами, – сказала Мег, жалея, что у нее так сильно покраснели глаза.

– В этом вовсе нет нужды. Мы с Бет совершенно прекрасно можем сами содержать дом в порядке, – с важным видом заявила Эми.

– Ханна подскажет нам, что надо делать, и, когда вы вернетесь, все тут у нас будет хорошо, – присоединилась к ней Бет, без промедления берясь за тряпку и таз для мытья посуды.

– Мне думается, состояние тревоги – это очень интересно, – заметила Эми, задумчиво грызя кусочек сахара.

Девочки дружно рассмеялись, и от этого сразу почувствовали себя лучше, несмотря на то что Мег покачала головой, с упреком глядя на юную леди, сумевшую найти утешение в сахарнице.

Вид теплых маленьких шалей заставил Джо снова погрустнеть, и когда обе сестры отправились выполнять свои каждодневные обязанности, они горестно обернулись на окно, где привыкли всегда видеть лицо матери. Теперь его там не было, но Бет помнила этот небольшой семейный ритуал, и – вот она, в окне, ее круглое личико кивало им на прощанье, как розовощекий китайский мандарин[85 - …розовощекий китайский мандарин. – Имеется в виду фарфоровая фигурка, изображающая китайского мандарина (т. е. чиновника) с качающейся головой. Такие фигурки были широко распространены в Европе и США в XIX – начале XX в., появлялись они и в России, где их называли китайскими болванчиками. Чаще всего голова покачивалась отрицательно, но бывали и кивающие утвердительно мандарины.].

– Как это похоже на мою Бет! – воскликнула Джо, с полным благодарности лицом размахивая шляпкой. – Всего хорошего, Мегги, надеюсь, Кинги сегодня не очень тебя утомят. И не волнуйся так о папе, моя дорогая, – добавила она, когда они расставались.

– А я надеюсь, что тетушка Марч не станет сегодня каркать. И стрижка тебе к лицу – она выглядит очень мило и по-мальчишьи, – отозвалась Мег, пытаясь сдержать улыбку при взгляде на курчавую голову, казавшуюся теперь комично миниатюрной на плечах ее рослой сестры.

– В этом – мое единственное утешение. – И, коснувшись, ? la Лори, полей шляпы, Джо зашагала прочь, чувствуя себя как остриженная овечка в холодный зимний день.

Новости об отце были весьма утешительны. Несмотря на то что болезнь его была опасной, присутствие самой лучшей и самой нежной сиделки само по себе принесло больному пользу. Мистер Брук ежедневно посылал им бюллетени о здоровье отца, а Мег, как глава семьи, настаивала на регулярном чтении вслух депеш, которые становились все веселее день ото дня. Поначалу все жаждали писать письма, и пухлые конверты аккуратно просовывались в почтовый ящик то одной, то другой из сестер, чувствовавших себя важными персонами, ведущими переписку с Вашингтоном. Поскольку каждое из этих отправлений представляется весьма характерным для всей компании, мы ограбим воображаемую почтовую контору и прочтем то, что в них содержится.

Моя дражайшая матушка.

Невозможно описать, как мы были счастливы, получив Ваше последнее письмо с такими хорошими новостями, что не могли удержаться от смеха и от радостных слез! Как замечательно добр мистер Брук и как удачно, что дела мистера Лоренса позволяют ему задержаться рядом с Вами на столь долгое время, раз он оказался так полезен Вам и папе. Девочки все – просто золото, так хорошо они ведут себя. Джо помогает мне с шитьем и настаивает на том, чтобы выполнять всю самую трудную работу. Я опасалась бы, что она может перетрудиться, если бы не знала, что этот ее «высокоморальный порыв» не продлится слишком долго. Бет точно, как часы, выполняет свои обязанности, никогда не забывая о том, что Вы ей сказали. Она горюет о папе и выглядит грустной, за исключением тех случаев, когда садится за свой маленький рояль. Эми мило меня слушается, и я очень о ней забочусь. Она сама ухаживает за своими волосами, а я учу ее делать петли и штопать чулки. Она очень старается, и я уверена – Вы будете довольны тем, как она исправляется, когда приедете домой. Мистер Лоренс не спускает с нас глаз, прямо как старая наседка, – это Джо так говорит, а Лори очень добр и ведет себя очень по-соседски. Они с Джо всячески нас веселят, потому что мы с Эми порой бываем грустны и чувствуем себя осиротевшими, когда Вы так от нас далеко. Ханна – просто святая. Она совсем нас не бранит, зовет меня не иначе как мисс Маргарет, что теперь, как Вы понимаете, ей и подобает делать, и относится ко мне вполне уважительно. Все мы в полном здравии и в работе, но день и ночь ждем не дождемся Вашего возвращения. Передайте мой горячий привет любимому папе и верьте, что я остаюсь всегда

    Вашей Мег.

Это письмо, красиво написанное на надушенной бумаге, разительно отличалось от другого, нацарапанного на большом листе тонкой заграничной бумаги, с многочисленными кляксами, со всяческими росчерками и буквами с завитушками.

Драгоценная моя маменька.

Тройное «ура» дорогому папе! Брук – молодчина, что послал нам телеграмму сразу, как только папе стало лучше, чтобы мы знали. Я бросилась на чердак, когда она пришла, – пыталась поблагодарить Бога за такую Его к нам доброту, но только и смогла, что расплакаться и сказать: «Я рада, я так рада!» Это не получилось вроде настоящей молитвы, нет? Потому что в душе у меня было так много! У нас время идет очень забавно, и я теперь просто наслаждаюсь, потому что все так отчаянно добры, что живешь, словно в гнездышке у голубки. Вы бы посмеялись, взглянув на Мег, сидящую во главе стола: как она старается вести себя по-матерински. Она хорошеет с каждым днем, и я временами бываю совершенно в нее влюблена. Младшенькие – просто архангелы, а я… ну, я ведь Джо и никогда никем другим не стану. Ох, я должна сказать Вам, что чуть было совсем не рассорилась с Лори. Я открыто высказалась насчет одной дурацкой мелочи, а он обиделся. Я была права, только говорила не так, как надо, и он зашагал домой, заявив, что больше не придет, если я не попрошу прощения. А я заявила, что этого не будет, и ужасно обозлилась. Это тянулось весь день. Мне было худо и так не хватало Вас! И Лори, и я – мы оба слишком горды. Очень трудно просить прощения. Но я думала: он придет, ведь права была я. Он не пришел. И вот, перед вечером, я вспомнила, что Вы мне говорили, когда Эми упала в реку. Я почитала свою маленькую книжку, почувствовала себя лучше, решила не дать солнцу зайти прежде, чем иссякнет мой гнев, и помчалась к большому дому – просить у Лори прощения. И встретила его у калитки – бегущим к нам с тем же. Мы оба рассмеялись, извинились друг перед другом, и нам обоим снова стало легко и хорошо. Вчера я сочинила для папы «паэму», когда помогала Ханне мыть посуду. И так как я знаю, что ему нравятся мои дурацкие маленькие поделки, я кладу ее в письмо, пусть она его позабавит. Передайте ему мое любовнейшее объятие и поцелуйте себя целую дюжину раз за Вашу

    взбалмошную Джо.

ПЕСНЬ ИЗ МЫЛЬНОЙ ПЕНЫ

Королева лохани, я громко пою,
Белоснежная пена взлетает все легче,
Я стираю белье, отжимаю и тру,
И, развесив его, прищепляю покрепче.
А белье веселится на свежем ветру,
В ярком солнце, сияющем нам поутру.
Как хотела бы я наши души, сердца
Все от пятен недели отмыть до конца,
Чтоб своим волшебством воздух, ветр и вода
Отстирали от пятен нас всех навсегда,