Маленькие женщины

– А теперь что вам потребовалось? – спросила она, устремив на них пронзительный взор поверх очков, тогда как попугай, восседавший на спинке ее кресла, выкрикнул:

– Пр-рочь, пр-рочь! Мальчишкам вход воспр-рещен!

Лори отошел подальше, к окну, а Джо поведала тетушке их печальную историю.

– Меньшего я и не ожидала, если вам дозволяется совать нос в дела бедного люда. Эми может у меня остаться и постараться быть в доме полезной, если не заболеет, хотя я не сомневаюсь, что так оно и случится, она уже выглядит нездоровой. Не плачь, детка, мне неприятно слышать, как кто-то хлюпает носом.

Эми готова была разрыдаться, но Лори коварно дернул попугая за хвост, чем заставил Полли издать возмущенный возглас «Чер-рт побер-ри!», это прозвучало так забавно, что она вместо слез рассмеялась.

– Что слышно от вашей матери? – ворчливым тоном спросила старая дама у Джо.

– Отцу много лучше, – ответила Джо, стараясь удержаться от смеха.

– Ах вот как? Ну, мне представляется, вряд ли это долго продержится. Марч никогда особой стойкостью не отличался, – последовал ободряющий ответ.

– Ха-ха! Не говор-ри – дело швах, лучше нюхай табак, и пр-рощай, пр-рощай! – заверещал Полли, подпрыгнув на спинке кресла и цепляя коготками тетушкин чепец, так как Лори легонько ущипнул его сзади.

– Придержи язык, дерзкая птица! Ты – старая невежа! А тебе, Джо, лучше немедленно отправляться домой, не подобает девице так поздно шататься с пустоголовыми болтунами вроде…

– Придержи язык, дер-рзкая птица! Ты – стар-рая невежа! – выкрикнул Полли, неуклюже спрыгнув с кресла и подбегая клюнуть «пустоголового мальчишку», который трясся от смеха после заключительной речи попугая.

«Не думаю, что смогу это вынести, но постараюсь», – решила Эми, оставшись наедине с тетушкой Марч.

– Проваливай, ты, пугало! – выкрикнул Полли, и в ответ на эту грубую речь Эми не смогла не хлюпнуть носом.

Глава восемнадцатая. Черные дни

Бет действительно заболела скарлатиной, и гораздо тяжелее, чем кто-либо подозревал, кроме Ханны и доктора. Девочки ничего про эту болезнь не знали, а мистеру Лоренсу не позволяли ее навещать, так что Ханна делала все по своему собственному разумению, а очень занятый доктор Бэнгс старался изо всех сил, но оставлял многое на усмотрение этой замечательной сиделки. Мег оставалась дома, чтобы не заразить Кингов, и ведала хозяйством, чувствуя себя несколько виноватой, когда писала письма, ни словом не упоминая о болезни Бет. Она думала, что поступает дурно, обманывая мать, но ведь ей было велено слушаться Ханну, а та и слышать не желала о том, «чтоб сообчать миссис Марч» про скарлатину и беспокоить ее «эфтой юрундой».

Джо посвятила себя уходу за Бет, не разделяя дня и ночи. Впрочем, задача оказалась не слишком тяжелой, потому что Бет была очень терпелива и переносила болезнь, не жалуясь, пока могла себя контролировать. Но пришло время, когда при высокой температуре она начинала бредить, говорила быстро хриплым прерывающимся голосом, и пальцы ее бегали по одеялу, словно по клавишам ее любимого маленького рояля, а еще она пыталась петь, хотя горло у нее так распухло, что никакой мелодии вовсе не выходило. Наступала пора, когда она не узнавала знакомых лиц вокруг, называла всех другими именами и умоляюще призывала маму. Тогда Джо пугалась, Мег настаивала, чтобы ей разрешили написать правду, и даже Ханна обещала подумать об этом, хотя «пока еще опастности нет». Письмо из Вашингтона принесло им новое беспокойство, так как у мистера Марча произошел рецидив болезни и он мог не вернуться домой еще довольно долго.

Какими черными казались им эти дни, каким печальным и опустевшим стал домашний очаг, и как тяжко было на душе у сестер, пока они трудились и ждали под тенью смерти, нависшей над их, когда-то счастливым, домом.

И вот тогда Маргарет, сидевшая над шитьем и часто ронявшая слезы на свою работу, поняла, как богата была она прежде тем, что более драгоценно, чем любая роскошь, какую могут купить деньги, – ведь у нее была любовь, защита, покой и здоровье – истинные блага жизни. Тогда же и Джо, обитавшая теперь в затемненной комнате с тяжко страдающей маленькой сестрой, тут, прямо перед ее глазами, с этим жалобным голоском, то и дело звучащим в ее ушах, сумела увидеть красоту и нежность самой натуры Бет, осознать, какое глубокое и теплое чувство она рождала к себе в душах всех, кто ее знал, и понять, чего стоит стремление Бет жить для других и сделать их домашний очаг более счастливым, используя простейшие достоинства, какие могут быть свойственны каждому, те достоинства, что следует ценить более, чем талант, богатство или красоту. А Эми во время своей ссылки страстно тосковала по дому, мечтая что-нибудь сделать для Бет, чувствуя, что никакая услуга не была бы ей теперь в тягость, не вызвала бы раздражения, и вспоминала, как много поручений, не выполненных ею самой, с готовностью выполняли за нее руки Бет. Лори то и дело появлялся в опечаленном доме, словно беспокойный призрак, а мистер Лоренс запер концертный рояль, ибо ему было невыносимо, когда что-то напоминало о юной соседке, превращавшей для него сумерки в приятное время дня. Всем недоставало маленькой Бет. Молочник, булочник, бакалейщик и мясник спрашивали, как она себя чувствует, бедная миссис Хаммель приходила просить прощения за свое недомыслие, а еще – взять саван для Минны, соседи посылали всяческие утешения и добрые пожелания, и даже те, кто ближе всех знал девочку, были поражены тем, сколько у нее оказалось друзей.

А Бет тем временем лежала в постели со старенькой Джоанной под боком, ибо даже в беспамятстве она не забывала о своей несчастной протеже. Она тосковала о своих котятах, но не разрешала приносить их из боязни, что они заболеют, а в ее спокойные периоды ужасно волновалась о Джо. Она посылала полные любви слова Эми, уговаривала всех написать маме, что скоро сама ей напишет, и часто просила дать ей карандаш и бумагу, чтобы попробовать написать словечко папе – пусть не думает, что она о нем забывает. Но вскоре прекратились даже эти краткие периоды, когда она бывала в сознании, и девочка беспокойно металась в постели, изо рта ее вырывались неразборчивые слова, а порой она погружалась в тяжелый сон, не приносивший ей облегчения. Доктор Бэнгс приходил дважды в день, Ханна сидела с ней по ночам. Мег держала у себя в столе заранее заготовленную телеграмму, чтобы отослать в любую минуту, а Джо не отходила от постели больной сестры.

Первое декабря стало для них поистине зимним днем: задувал резкий ветер, сыпал снег, казалось, сам год готовится к смерти. В это утро доктор Бэнгс долго осматривал Бет, потом взял ее горячую ладошку в обе свои руки и держал так целую минуту, затем осторожно опустил ее на постель.

– Если миссис Марч сможет оставить мужа, ей лучше бы приехать, – тихо сказал он, обращаясь к Ханне.

Ханна кивнула, не промолвив ни слова, – у нее нервно подергивались губы. Мег упала в кресло, словно при этих словах все силы разом ее оставили, а Джо, с побелевшим лицом, постояла с минуту, затем влетела в гостиную, схватила телеграмму и, набросив на себя какие-то одежки, выбежала на завьюженную улицу. Вернулась она очень быстро, и когда бесшумно стягивала с себя пальто, в прихожей появился Лори с письмом и сообщил, что мистеру Марчу стало снова лучше. Джо прочла письмо с благодарным чувством, однако оно, казалось, не облегчило той тяжести, что лежала у нее на душе.

– Что такое? Бет стало хуже?

– Я вызвала маму, – сказала Джо, пытаясь стянуть с себя ботик. Трагическое выражение не сходило с ее лица.

– Вы молодчина, Джо! Вы это сделали на свой страх и риск? – спросил Лори, усадив ее в коридорное кресло и снимая непослушные ботики, – он заметил, как трясутся у нее руки.

– Нет. Нам доктор так велел.

– Ох, Джо, неужели так плохо? – с исказившимся от страха лицом вскричал Лори.

– Да, так плохо. Она нас не узнает, она даже не говорит уже о стаях зеленых голубей, как она называла виноградные листья на стене. Она стала не похожа сама на себя, моя Бет, и некому нам помочь это перенести. Мамы и папы с нами нет, и Бог кажется теперь таким от нас далеким, что я не могу Его отыскать!

Слезы ручьями катились по щекам несчастной Джо, она беспомощно протянула вперед руки, словно нащупывая путь во тьме, и Лори схватил их в свои, с трудом шепча сквозь вставший в горле ком:

– Я с вами. Держитесь за меня, Джо, моя дорогая!

Говорить она не могла, но она и вправду «держалась за него», так что горячая поддержка дружеской руки успокоила переполненное горем сердце девочки и, казалось, подвела ее ближе к Божественной деснице, которая одна лишь могла укрепить ее в этой беде.

Лори очень хотелось сказать ей что-нибудь ласковое и утешительное, но подходящие слова никак не приходили ему в голову, поэтому он стоял молча и только тихонько гладил ее низко склоненную голову, как, бывало, делала ее мать. Это было лучшее, что он мог сделать, гораздо более утешительное, чем самые красноречивые слова, ибо Джо чутко воспринимала его невысказанное сочувствие и в молчании познала сладость утешения, какое любовь дарует горю. Вскоре Джо осушила слезы, принесшие ей облегчение, и благодарно взглянула на друга:

– Спасибо, Тедди, теперь мне получше, я уже не чувствую себя такой всеми покинутой. Попытаюсь вынести это, если это случится.

– Не теряйте надежды на лучшее, это вам поможет, Джо. Скоро ваша матушка вернется, и все будет в порядке.

– Я так рада, что папе лучше. Маме теперь будет не так трудно его оставить. Да уж! Так и кажется, что все беды собрались в одну кучу, а на мои плечи навалилась самая тяжкая ее часть, – вздохнула Джо, расстилая мокрый носовой платок на коленях, чтобы он просох.

– А разве Мег не тянет наравне с вами? – с возмущенным видом спросил Лори.

– О да, она старается, но ведь она любит Бет не так, как люблю ее я, и не станет так остро ощущать ее утрату. Ведь Бет – это моя совесть, я не могу от нее отказаться. Не могу без нее! Не могу!

Джо уткнулась лицом в мокрый платок и зарыдала в отчаянии, ведь до сих пор она держалась мужественно, за все время болезни Бет не проронив ни слезинки. Лори провел ладонью по глазам. Он не мог говорить, пока не справился с душившим его комом в горле и дрожанием губ. Возможно, это было не по-мужски, но он не мог ничего с этим поделать, и я этому рада. Вскоре, когда рыдания Джо утихли, он сказал с надеждой:

– Я думаю, что Бет не умрет. Она такая добрая, а мы все так ее любим. Не верю, что Господь ее у нас теперь заберет.

– Добрые и любимые всегда раньше всех умирают, – простонала Джо, но рыдать все же перестала, так как слова друга ободрили ее, несмотря на все сомнения и страхи.

– Бедная девочка, вы просто переутомились. Вам вовсе не свойственно чувствовать себя несчастной. Погодите минутку. Я вас мигом приободрю.

Лори умчался наверх, прыгая через две ступеньки сразу, а Джо опустила усталую голову на коричневую шапочку Бет, которую никто и не подумал убрать со стола в прихожей, где та ее оставила. Должно быть, в шапочке крылась некая магия, ибо смиренный дух ее нежной владелицы, казалось, вселился в Джо, и, когда Лори спустился к ней со стаканом вина в руке, она с улыбкой взяла стакан и мужественно произнесла:

– Я пью… За здоровье моей Бет! Вы – добрый доктор, Тедди, и такой чудесный друг-утешитель! Уж и не знаю, как отплатить вам за все? – добавила она, когда вино освежило ее физические силы, а добрые слова – силы душевные.

– Я пришлю вам счет. Но это со временем. А сегодня вечером я доставлю вам что-то, что согреет и возрадует ваше сердце сильнее, чем целая кварта вина, – пообещал Лори, причем все лицо его светилось от скрываемого до сих пор удовольствия.

– Что такое? – вскричала Джо в удивлении, на миг забыв о своих горестях.

– Вчера я телеграфировал вашей матушке, и Брук ответил, что она немедленно выезжает, так что она будет здесь сегодня ночью! И все уладится. Неужели вас не радует, что я так сделал?

Лори говорил очень быстро, покраснев от волнения, он выпалил все разом: ведь он скрывал свой тайный план, опасаясь огорчить девочек, нанести вред Бет. Джо побелела как полотно, буквально взвилась из кресла и, как только Лори умолк, поразила его, словно громом, обвив руками его шею с радостным криком:

– О Лори! О мама! Я так рада!

Она больше не плакала, но истерически хохотала, вся дрожа и прижимаясь к своему другу, будто слегка обезумев от неожиданного известия.

Лори, хотя и был решительно потрясен, вел себя с величайшим присутствием духа. Он успокаивающе погладил девочку по спине и, обнаружив, что Джо приходит в себя, робко поцеловал ее раз-другой, что тотчас привело ее в чувство. Ухватившись рукой за перила лестницы, Джо мягко отстранила его и выговорила, едва дыша от смущения: