Жестокие слова

Мирна взяла свой чай и присоединилась к Оливье и Габри в другом углу комнаты. Они стояли рядом перед камином.

Все в зале знали, кто здесь трое главных подозреваемых. То есть все, кроме самих подозреваемых.

Глава третья

Доктор Шарон Харрис поднялась, разгладила на себе юбку и слабо улыбнулась старшему инспектору.

– Не высшее общество, – сказала она.

Гамаш посмотрел на мертвеца.

– Он похож на бродягу, – заметил Бовуар, наклоняясь и разглядывая одежду убитого.

Она была вся разнотипная и поношенная.

– Вероятно, ему досталось в жизни, – сказала Лакост.

Гамаш присел и еще раз вгляделся в лицо убитого. Оно было грубое, морщинистое. Лицо, на котором оставили отпечаток все стихии: солнце, ветер, мороз. Все сезоны. Гамаш легонько провел большим пальцем по щеке мертвеца – она оказалась на удивление чисто выбритой, но то, что могло вырасти, было бы седым. Волосы мертвеца были белыми и подстриженными кое-как – выхвачено то здесь, то там.

Гамаш приподнял одну из рук убитого, словно чтобы утешить его. Мгновение он держал ее, потом повернул ладонью вверх и медленно потер своей ладонью о ладонь мертвеца.

– Кем бы он ни был, мозоли на ладонях натер. Большинство бродяг не работают.

Гамаш неторопливо покачал головой. «Так кто же ты такой? И как здесь оказался? В бистро, в этой деревне? В деревне, о существовании которой почти никто знает. А еще меньшее число людей находит ее. Но ты ее нашел, – подумал Гамаш, не выпуская холодной руки мертвеца. – Ты нашел эту деревню и нашел смерть».

– Он мертв часов шесть – десять, – сказала доктор. – Его убили после полуночи, но не позже четырех или пяти часов утра.

Гамаш посмотрел на затылок мертвеца, на рану, которая его убила.

Она была ужасна и, похоже, нанесена чем-то очень твердым. И очень разозленным человеком. Только злость могла объяснить удар такой силы. Силы, сокрушившей кости черепа. И то, что они защищают.

Все, что делало этого человека тем, кем он был, находилось в его голове. Кто-то покончил с этим одним жестоким, решительным ударом.

– Крови почти нет.

Гамаш поднялся, посмотрел, как работают криминалисты, отыскивающие улики в довольно большом зале. Порядок здесь был нарушен. Сначала убийством, потом – ими. Незваными гостями.

Оливье стоял у огня, грелся.

– Тут есть одна проблема, – сказала доктор Харрис. – Обычно ранения головы сопровождаются обильным кровотечением. Здесь должно быть больше крови. Гораздо больше.

– Наверное, ее смыли, – предположил Бовуар.

Шарон Харрис снова склонилась над раной, затем выпрямилась:

– При такой силе удара кровотечение могло быть обильным и внутренним. А смерть – почти мгновенной.

Это была наилучшая из новостей, какие Гамаш когда-либо слышал на месте убийства. Смириться со смертью было хоть и трудно, но возможно. Даже с убийством. Страдания – вот что было для него неприемлемым. А он видел много страданий. И страшных убийств. Облегчением было узнать, что человек умер мгновенно и без страданий. Вот она, чуть ли не гуманная смерть.

Как-то раз он слышал сказанную одним судьей фразу о том, что самый гуманный способ казнить преступника – это сказать ему, что он свободен. А потом убить.

Гамаш возражал против этого, спорил, протестовал. Но, исчерпав все аргументы, вынужден был согласиться.

Глядя на лицо этого мертвеца, он видел, что тот умер без страданий. А поскольку удар был нанесен сзади, то он даже и не предвидел его.

Это почти как смерть во сне.

Но не совсем.

* * *

Тело уложили в мешок и увезли. Люди на улице мрачно расступились, образовав проход. Мужчины отряхивали воду с шапок, женщины стояли печальные, плотно сжав губы.

Гамаш отвернулся от окна и присоединился к Бовуару, который сидел с Оливье, Габри и Мирной. Бригада криминалистов переместилась в подсобные помещения бистро, в приватную столовую, комнату для персонала, кухню. Главный зал почти обрел свой обычный вид. Если не считать вопросов, висевших в воздухе.

– Я сожалею о том, что произошло, – сказал Гамаш, обращаясь к Оливье. – Как вы себя чувствуете?

Оливье тяжело вздохнул. Вид у него был измотанный.

– Мне все еще не по себе. Кто он был? Вы не знаете?

– Нет, – ответил Бовуар. – Никто не докладывал о появлении какого-нибудь незнакомого человека в деревне?

– Докладывал? – переспросил Оливье. – Кому?

Все трое обратили недоуменные взоры на Бовуара. Инспектор забыл, что в Трех Соснах собственного полицейского отделения не было, как не было светофоров, тротуаров или мэра. Добровольную пожарную команду возглавляла слабоумная старая поэтесса Рут Зардо, и большинство жителей предпочли бы погибнуть в огне, чем вызвать ее.

Да тут и преступлений-то не совершалось. Кроме убийств. Единственные преступления, случавшиеся в этой деревне, были и самыми тяжкими из всех возможных.

И вот перед ними еще одно тело. У остальных хотя бы имена имелись. А это словно свалилось с небес и упало им на голову.

– Летом немного труднее, – сказала Мирна, садясь на диван. – У нас больше посетителей. На каникулы приезжают семьи, дети возвращаются из школы. Это последний долгий уик-энд. А потом все разъезжаются по домам.

– Уик-энд ярмарки в округе Брум, – уточнил Габри. – Она заканчивается завтра.

– Верно, – сказал Бовуар, которого ярмарки ничуть не интересовали. – Значит, Три Сосны после этого уик-энда опустеют. Но приезжие, о которых вы говорите, – это друзья и родственники?

– По большей части, – сказала Мирна, поворачиваясь к Габри. – В твоей гостиничке ведь останавливаются незнакомые люди, верно?

Он кивнул:

– У меня тут яблоку негде упасть, когда дома у людей переполнены.

– Я вот что хочу понять, – раздраженно проговорил Бовуар. – Те люди, которые приезжают в Три Сосны, они на самом деле посторонние или нет? Объясните мне, бога ради, не через задницу.

– Не через задницу – это не наша специализация. Прошу прощения, – сказал Габри.

Его слова вызвали улыбку даже на усталом лице Оливье.