Как устроено богослужение Церкви. Третья ступень. Богослужение

Чуть позже, помимо отшельнического монашества, возникло монашество общежительное, стали появляться монашеские общины, среди которых наиболее известной была знаменитая Лавра преподобного Саввы Освященного, основанная в конце V века. Эта монашеская обитель дала самую мощную, самую влиятельную на православном Востоке богослужебную традицию – Иерусалимский устав. Впоследствии, хотя эта традиция и прекратила свое существование, она успела значительно повлиять на традиции других христианских областей и благодаря этому прошла через века: так, Устав, по которому – на уровне декларации, поскольку исполнить все его требования в современной практике просто невозможно, – осуществляется сегодня богослужение в Русской Православной Церкви, не случайно называется Иерусалимским и соединяет себя с самой авторитетной, палестинской, традицией.

Всенощное бдение в Лавре

Какой могла быть служба в Лавре времен ее расцвета?

Мы помним о том, что центром жизни христианской общины и центром богослужения является Евхаристия. Отшельники, живущие в окрестностях Лавры Саввы Освященного и относящиеся к ней, уходя в свои пещеры для непрестанной молитвы (о которой нам, может быть, очень мало известно), берут с собой запасные Святые Дары. У себя в кельях они поют псалмы, вычитывают тексты, примерно соответствующие содержанию нынешнего Часослова, поют песни Священного Писания, читают Священное Писание и – совершают особое последование, называемое в нашем Часослове изобразительны или обедница[24 - Чин изобразительных – служба, совершаемая при невозможности по тем или иным причинам отслужить полную литургию; состоит из псалмов 102, 145 и 33, евангельских заповедей блаженств, Символа веры и некоторых других молитв.], после которого они ежедневно приобщаются Святыми Дарами.

Это частное, «индивидуальное» приобщение Святых Таин – не противопоставление, а часть общей богослужебной жизни. А общая богослужебная жизнь осуществлялась тогда, когда отшельники – по горным узким тропам с большим трудом, очевидно сопряженным с опасностями от людей и зверей, – собирались на центральную территорию: в храм Лавры Саввы Освященного. По-видимому, это происходило в субботу: монахи-отшельники сразу приходили на субботнюю литургию, причащались Святых Христовых Таин. Затем наступал день. Чем он был полон? Рукоделием, какими-то монашескими послушаниями, уходом за больными – об этом можно только гадать (по крайней мере, в патериках пишут, что монашествующие плели корзины и циновки, которые затем ходили продавать в город, – это было такое маленькое, скромнейшее рукоделие ради пропитания и минимального товарообмена с населением). И наконец, наступала ночь с субботы на воскресенье. Лавра была не маленькой, но все-таки ограниченной по размерам, а отшельников собиралось очень много, сотни[25 - К концу жизни преподобного Саввы Освященного в Лавре подвизалось до 5000 монахов.] – расположить всех на ночлег было невозможно. И поэтому сама собой – не только из бытовых условий, но и, несомненно, из усердия, из любви – рождается идея целонощной службы: всенощного бдения. Рождается то, что потом станет известным нам богослужением, частым, привычным, нормативным.

Лавра преподобного Саввы Освященного.

Палестинская автономия

Всенощное бдение начиналось великой вечерней, которая служилась с наступлением темноты. Она заполнялась гимнами, псалмами, песнопениями и продолжалась очень долго, несколько часов; в середине вечерни совершалось шествие. В современном нам богослужении это шествие осталось в виде литии – выхода священства из основного пространства храма поближе к выходу, – а раньше, в Лавре Саввы Освященного времен ее расцвета, целая богослужебная процессия обходила монастырь – храмовые постройки, гробницу самого преподобного Саввы Освященного – и возвращалась в храм, после чего монахи садились и ели какую-то горячую пищу, приготовленную в это же время – очевидно, кашу из злаков, – для подкрепления сил. Можно спросить: а как же евхаристический пост? Конечно же никакого отсчета, наступила уже полночь или нет, не было – само по себе участие в такой длинной, такой трудной службе являлось достаточным проявлением усердия на пути к Евхаристии.

Преподобный Савва Освященный.

Фреска

Во время еды конечно же читалось Священное Писание (в современном Уставе, например, предписывается чтение Апостола). Подобную традицию и сегодня могут видеть паломники, например, на Святой Горе Афон. Афонское всенощное бдение длится не два и не три часа, а шесть, восемь, десять; хоры поют по два часа, сменяя друг друга, и в середине службы паломников могут пригласить в качестве подкрепления перекусить, выпить чашку кофе. И в этом «перекусе», телесном подкреплении (не нужно думать, что ели вкусно, много или изысканно, просто надо было какие-то «дровишки бросить в топку») не было ничего иноприродного по отношению к службе. Вообще в том, как устроено древнее богослужение, очень ясно ощущается баланс между поддержанием телесных сил и парением духа: важно постоянно питать и занимать дух, при этом обращать необходимое внимание на тело, давать ему вовремя подкрепление.

Затем, после краткой трапезы, бдение продолжалось и длилось до самого утра. С восходом солнца, на пике богослужения, совершалась Божественная литургия, монахи причащались Святых Христовых Таин, брали с собой запасные Дары и расходились в свои пустынные кельи. Вот так схематично, гадательно мы можем представить службу Лавры Саввы Освященного во времена ее расцвета. Это – монашеская традиция.

И снова мы можем видеть тут две константы богослужебной жизни: главное и путь к главному.Главное – это Евхаристия, и путь к главному – это непрестанная молитва, богослужебное время в пространстве астрономических суток.

Молитвы горожан и епископа. Кафедральное епископское богослужение

Но не все становятся отшельниками. Возникновение монашества не означает, что теперь истинные христиане – это только монахи: можно было быть христианином и в городе. Как мы знаем, преподобный Макарий Великий на вершине своих трудов получил откровение: ему было обещано Духом показать истинных подвижниц. И преподобный нашел их не в пустыне, а в городе: это были жены двух братьев – женщины, которые много лет провели на одной кухне и никогда не ссорились. Таким образом Церковное Предание примиряет, уравнивает монашеское и мирское, свидетельствуя о том, что брак – не ниже монашества, мирянин может быть истинным христианином так же, как и монах; монах так же подвержен падению и внушению голоса врага, как и мирянин.

Итак, как же совершается молитва городских христиан? В каждом городе есть епископ. Роль епископа во времена внешней победы христианства и благожелательной политики государства к Церкви обрастает административными обязанностями: это теперь не только ставленник и продолжатель дела апостолов, но и «управленец», ответственный за свою общину, вынужденный договариваться с властями и с власть имущими. Но, как и в первохристианские времена, первое дело епископа – возглавлять богослужебную жизнь Церкви.

Вокруг епископа формируется особенное богослужение, которое называется кафедральным. Самыми влиятельными епископскими кафедрами с кафедральными храмами, конечно, были кафедры крупных столичных городов, а также Иерусалимская, с Храмом Гроба Господня, и, в чуть более поздние времена, Константинопольская, с храмом Софии Константинопольской. Чин кафедрального богослужения существовал параллельно с монашеским и отличался своими особенностями. Какими?

В богослужении практически всех крупных городов, в первую очередь Иерусалима, выделяются постоянные процессии по святым местам города – храмам, часовням, другим памятным местам. Такие шествия сопровождались пением, на остановках возглашались ектеньи и молитвы. Заканчивались шествия, как правило, в храме, где совершалась литургия.

Кафедральное богослужение – это богослужение, принципиально возглавляемое иереем, в данном случае архиереем. По сути, монашеское богослужение (за исключением литургии) можно совершать без священника. Сегодня у нас, в Русской Православной Церкви, монахи через какое-то время после пострига практически без исключения принимают священный сан, становятся иеромонахами, но раньше так не было. Монашеская община жила, трудилась, приглашала из ближайшего селения или деревни священника, который совершал Евхаристию и уходил обратно. А монахи жили со своим игуменом, который был главой общины, но не обязательно или по меньшей мере не сразу – священнослужителем. Ведь монашеская жизнь в определенной степени противоречит пастырскому послушанию – вспомним, что даже преподобного Сергия Радонежского пришлось очень долго уговаривать стать священником.

Многое в нашей службе связано с кафедральным епископским богослужением. Что, например? В нашем чине в конце вечерни и утрени следует просительная ектенья (она внешне заметна тем, что хор припевает не «Господи, помилуй», а «Подай, Господи»), а затем произносится священником молитва главопреклонения. Все призываются наклонить головы, и произносится возглас – конечная часть молитвы, которую священник читает вполголоса или про себя. Вот это место – след древнего обряда. Как он возник? На епископское кафедральное богослужение – то есть в храм, в котором служит архиерей, – собиралась городская община, и в конце службы каждый прихожанин подходил к епископу, и тот преподавал благословение, возлагая руку на голову. Отсюда и название молитвы – молитва главопреклонения. Сейчас этого реально не происходит, поскольку архиерейское богослужение стало редкостью, стало атрибутом престольного праздника по многим причинам: на востоке – гонения, в России – епархии, охватывающие огромную территорию, где человек может епископа увидеть крайне редко или вообще ни разу в жизни не увидеть. Но след того древнего богослужения у нас есть, и след, заставляющий задуматься. Молитва главопреклонения содержит образец индивидуального внимания к каждому человеку. Из подобных обрядов у нас осталось только целование креста после литургии, когда священнослужитель руками, которые возносили Святые Дары, каждого отдельно благословляет.

Немногое осталось от тех древних чинов, но в этом немногом оставшемся мы можем видеть образ и образец того, как Церковь-мать заботится о каждом своем «ребенке», как она его вовремя кормит, как постоянно учит, понимая, что ему нужно не только чувствовать себя частью общего, но и испытывать внимание индивидуальное, отдельное. Если быть внимательными к богослужению, то мы заметим, увидим в нем все поучительное, все, раскрывающее путь человека к Церкви, а значит, и путь человека к Богу. Все, что нужно человеку, чтобы спасаться.

Богослужение кафедральное было гораздо более сложным, чем монашеское. Об этой сложности мы можем судить, например, по житию преподобного Романа Сладкопевца, величайшего певца и гимнографа христианской Церкви. Житие это очень похоже на легенду. Роман Сладкопевец был диаконом храма Святой Софии в Константинополе и, хотя не имел ни звучного голоса, ни хорошего слуха, помогал при богослужении, а певцы над ним смеялись. Очень важно заметить то, что певчие были насмешливы. Человек, получивший от Бога талант, бывает склонен приписывать его себе и гордиться: как говорится в русской пословице, «где голосок, там и бесок»… И в храме это очень чувствуется, в том, например, как певчие переговариваются, перешептываются во время службы: им «позволено» больше, чем другим. В этом можно видеть возобновляющееся искушение из древних до наших времен: ощущение больших возможностей, следовательно – не большей ответственности, а больших прав.

Житие говорит о явлении преподобному Роману Матери Божией, которая протянула диакону свиток, чтобы он съел его, – свиток показался преподобному Роману слаще меда. На службе он вышел и неожиданно для всех спел сочиненный им удивительный кондак Рождества Христова: «Дева днесь Пресущественнаго раждает, и земля вертеп Неприступному приносит». Что здесь важно не пропустить? Вот что, пожалуй: то, что человеку дано, дано свыше, и дано человеку убогому – тому, который смирялся, когда люди над ним смеялись.

Рака с мощами св. Саввы.

Благовещенский собор Лавры

Но эта легенда и предание поучительное, несомненно, важное, а исторический факт состоит в том, что преподобный Роман Сладкопевец, очевидно будучи сирийского происхождения, начал составлять совершенно удивительные богослужебные песнопения – кондаки. Кондаки были очень сложны по структуре и не менее сложны для исполнения. Роман Сладкопевец изображается на иконе на амвоне и иногда – это редкая иконография – с золотой монеткой. Что за монетка? Она давалась в знак особой благодарности общины такому певцу, спевшему кондак, – что невероятно сложно! Это не была «зарплата», нет, но – символ благодарности, символ высокого служения, образ золотого слова и золотого голоса.

Препро?стое богослужение монахов

Однако очевидно: то, что требует высокой квалификации, не может быть массовым. Кондаки преподобного Романа со временем исчезают из богослужения. Они хранятся в рукописях, изучаются учеными, от них остался след в истории богослужения, но в полном своем виде они неисполнимы и невозобновимы.

Сложное для исполнения кафедральное богослужение в законченном своем виде также уходит из истории богослужения, оставляя в ней, как сокровища, свои следы, свои элементы. Магистральной линией развития богослужения после VIII века становится богослужение монашеское, Почему так происходит? Понять это достаточно просто: для того, чтобы сослужить епископу, нужны диаконы, иподиаконы, нужны обученные певчие, канонархи – не каждый маленький городок, селение, деревня может такое обеспечить. А в монастырь уходят люди разных сословий и разного уровня образования, иногда совершенно без оного – так, мы помним из древнего патерика такого святого, как Павел Препростый, человека в высшей степени простого, почти как те неграмотные галилейские рыбаки, которые потом мир перевернули апостольской проповедью и силой Христовой, – и таким вот «препростым» инокам, конечно, не под силу петь сложные гимны. И поэтому в монастырях создается другой тип богослужебных песнопений: по образцу. Выучиваешь образец, а по нему поешь – много и долго. Скажем, к десяти песням Священного Писания, которые воспеваются вначале отдельно, начинают со временем припеваться маленькие строфы, куплеты (в церковной терминологии – тропари): второй, третий, десятый тропарь поется точно так же, как и первый. Вот это пение по образцу и возобладало в нашей богослужебной системе в виде канона.

Богослужение городского монашества. Студийское слово в русской традиции

Кроме палестинского отшельнического монашества в истории богослужения особенную роль сыграло монашество городское. Одной из значительных по своему влиянию на богослужебную традицию городской обителью стал Студийский монастырь в Константинополе. Этот и другие монастыри в IX веке сыграли особую роль в складывании богослужения, здесь осуществился богослужебный синтез: соединение иерусалимской (палестинской) и константинопольской традиций. Иерусалимский и Студийский уставы отражают ни в коем случае не разные, не противоположные друг другу, а чрезвычайно близкие традиции – это родные, в крайнем случае, двоюродные братья, в конце концов объединившиеся.

Городской монастырь существует в совершенно иных условиях, в ином быту, в данном случае – в близости к императорскому византийскому двору, и это отражается на его уставе: Студийский устав значительно мягче Иерусалимского. И сейчас мы можем это в очень малой степени оценить. По Иерусалимскому уставу, которому подчиняется литургическая жизнь Русской Православной Церкви, литургия Преждеосвященных Даров[26 - Литургия Преждеосвященных Даров – литургия, во время которой предлагаются для причащения Святые Дары, освященные прежде – на предыдущей полной литургии по чину Василия Великого или Иоанна Златоуста.] в Великом посту может совершаться в среду и пятницу, а по Студийскому – во все пять будних дней. У нас действует и то, и другое: норма — это две литургии Преждеосвященных Даров в седмицу Великого поста, а возможность — это назначение ее в любой день, кроме среды и пятницы, – понедельник, вторник, четверг, но по какому-то важному случаю. Таким случаем может быть храмовый праздник, память чтимой иконы Божией Матери (например, икона «Божия Матерь Державная» очень часто попадает на великопостный период) или даже именины настоятеля. Еще пример: по Студийскому уставу в Петровский пост (как пост более поздний по времени возникновения и по отношению к Великому посту— дополнительный) в субботу и воскресенье можно было вкушать молочное – для монахов это грандиозное послабление! И в нашу церковную жизнь, в церковный обиход, в пастырские советы особая мягкость Петровского поста «перекочевала», несмотря на то, что в Иерусалимском уставе ничего подобного не отмечено.

Монашеская келья.

Костомаровский Свято-Спасский женский монастырь

Вот на этих примерах и можно почувствовать, что студийское слово, традиции этого необыкновенного и славного константинопольского монастыря в богослужении живут и в наши дни и непосредственно нас касаются.

Не нужно, однако, думать, что суть студийских традиций сводилась только лишь к смягчению «иерусалимских строгостей». Студийский монастырь дал двух величайших гимнографов, словами которых мы молимся до сих пор, – Феодора Студита и Иосифа Студита. Их тексты, в частности, сформировали триодный блок[27 - То есть время церковного года от подготовительных недель Великого поста до Недели Всех святых, когда отправляются службы Цветной и Постной Триоди. Разговор о них – впереди.]; вообще все, что связано с Триодью Постной и Триодью Цветной, возникло в основном внутри студийской традиции: те слова, которые сейчас составляют красоту, сокровище великопостного богослужения, которые трогают и вдохновляют нас, родом оттуда.

Такую особенную миссию выполнил Студийский монастырь. И в его стенах, его рамках осуществился синтез богослужебный иерусалимской и константинопольской традиций. Иерусалим дал нашу систему служб суточного круга, продолжительные службы, строгие постановления, бденную службу, с литией, с обширными назидательными чтениями, свою гимнографию и свои богослужебные тексты, а константинопольской традиции мы обязаны нашим чином литургии, ежедневными песнопениями триодного цикла, большей мягкостью, большей широтой во взгляде на богослужение. Также константинопольский обряд дал особую систему чтения текстов Священного Писания, так называемый лекционарий – прежде всего, триодного периода[28 - Так, в триодном цикле соединились чтения, назначенные на воскресные дни Великого поста в Иерусалиме, и чтения назначенные на воскресные дни по Константинопольскому уставу. Но соединялись не «механически» – не было по два чтения из Евангелия, читалось одно, главное (темы их нам известны: о блудном сыне, о Страшном Суде и др.), но вторая традиция, второй лекционарий – набор текстов, читаемых на литургии, – остался в особенной форме в Уставе. Об этом по дробно поговорим в главе о Постной и Цветной Триоди.].

Русский след

Но не нужно думать, что история христианского богослужения имела лишь два полюса – Палестину (Иерусалим) и Константинополь. Нет, очень много было еще «участников процесса»: было влияние малоазийских Церквей, был Афон со своей мощной богослужебной традицией, со своим влиянием на нашу историю. Вот один из примеров внешнего, хотя, безусловно, не ограничивающегося одним внешним, проявления Афонского устава в нашем богослужении: на Афоне строили в храмах очень большие притворы, и по Уставу девятый час (это маленькая служба перед вечерней) должен вычитываться именно там: монашеская общинка собиралась в притворе, служили девятый час, потом входили в храм для совершения вечерни. И в нашем Уставе такая возможность – читать девятый час в притворе – сохранилась. Только осуществить это в каком-нибудь московском храме вряд ли возможно, поскольку притворы русских церквей, как правило, очень маленькие, община туда поместиться не смогла бы. Но вот каким-то удивительным образом этот афонский след – не мелочь, а след мощного богослужебного потока, след особенной традиции – удержался в нашем Уставе.

И опять свое грозное слово берет история: Иерусалимская, Константинопольская Церкви переживают очень трудные времена, хотя не исчезают вовсе (как, например, Церковь Египта – Александрийская Церковь), но грозные нашествия сметают иерусалимскую богослужебную традицию, Константинополь гнется, но выживает под ударами турок. И богатство православного литургического наследия переходит в другие страны, его воспринимают славянские народы – синтез, обогащение богослужений продолжается. Болгарские богослужебные книги принимаются на Руси, и начинается огромный и интереснейший этап формирования русского богослужения, включающий в себя и трагическую историю раскола.

Что такое был Раскол? Это была, помимо политической составляющей, борьба за обряд, как за догмат. Трагедия эта живет до сих пор, больше даже не внешне, а внутренне, в русском церковном сознании, и до сего дня, так же как и двоеверие, сохранение языческих суеверий при внешнем христианстве, остается проблемой российского народа и Русской Церкви. И в то же время существование старообрядческой богослужебной традиции, хотя бы в изолированном варианте, помогло сохранить сокровища древнего богослужения, древнего пения, чтения, и из этого источника тоже можно многое черпать сегодня.

История Раскола – нам учитель. Греки в то время (конец XVII века) были под турками, Русская Церковь была самой мощной, самой богатой и влиятельной в православном мире, и это давало свои очевидные плюсы и давало свои минусы: несуразные обычаи, ошибки в богослужебных книгах, деформация церковной жизни во многом на Руси произошли из-за изоляции, разобщения с другими Поместными Церквями, закрытости. А решать вопросы в одиночку, без совета, без обмена мнениями, скорей всего, было неправильно.

Спор о вере.

Живопись. Неизвестный художник. XVIII в.

Очень интересным вопросом является редакция богослужебного Устава на Русской земле. Преподобный Афанасий Высоцкий в XIV веке был командирован в Константинополь и создал совершенно особенный памятник – свод сравнения, особую редакцию восточных Уставов, которая называется «Око Церковное». Интересно, что, хотя из обихода этот памятник уже вышел, тем не менее «Око Церковное» и сегодня остается, как некий авторитетный первоисточник, средством разрешения богослужебных недоумений: когда что-то непонятно, надо смотреть туда (действующая редакция Устава, претерпевшая трансформацию, более противоречива и проблемна).

В истории Русской Церкви есть века пренебрежения Уставом, есть века кризисных явлений в церковной жизни, хотя, несомненно, святость, усердие подвига никогда не уходят из жизни Церкви, ни в XVIII, ни в XIX веке. И есть, конечно, некоторый пик, апогей решения богослужебных вопросов на Русской земле – это Собор Русской Православной Церкви 1917 года. На соборный суд тогда было вынесено огромное количество проблем, касающихся богослужебной жизни, – противоречий, несуразностей наших богослужебных книг, вопроса неосуществимости Устава, – проблем, которые, будучи так авторитетно и так подробно поставлены в начале XX века, промыслительным образом (мы смеем на это надеяться!) не были разрешены. Сегодня они решаются «частным» порядком, это область непрерывной работы, непрерывного исследования и поиска.

История складывания богослужебного Устава в Русской Православной Церкви создает для нас совершенно особую и поучительную ситуацию. Богослужебная традиция – это не та область, в которой надо ломать копья, лить кровь, как говорили старообрядцы «первого призыва», «за единый аз», то есть за одну букву, забывая о том, что христиане умирают за Христа, а не «за единый аз». Драма такого отношения, драма такой ноты церковной жизни не может быть нами забыта, должна быть прочувствована, пережита…

Итак, очень кратко и схематично резюмируя сказанное: уже ранние харизматические времена христианства дают главное в богослужении – принцип главенства Евхаристии и постепенно формирующееся богослужение времени, но – очень мало текстов; этот недостаток восполняют времена последующие. Эпоха «официального», негонимого христианства рождает богатую гимнографию, рождает монашескую традицию; два центра христианского мира – Иерусалим и Константинополь – каждый дают по знаменитому монастырю и по кафедральному образцу: Саввин монастырь в Палестине и Храм Гроба Господня (или Воскресения Христова) в Иерусалиме, и в Константинополе – Студийский монастырь и храм Софии Константинопольской.

История богослужебного Устава показывает нам многообразие традиций, многообразие форм при их таинственном единстве – единстве, которое берет начало в Тайной Вечери в Сионской горнице, когда ученики собираются вокруг Учителя, чтобы услышать: «Сие есть Тело Мое, которое за вас предается… Сия чаша есть новый завет в Моей Крови, которая за вас изливается… сие творите в Мое воспоминание»[29 - См.: Лк. 22: 19, 20.].

О человеческом и Божественном в богослужении