Тридцать восемь сантиметров

Она потягивалась в узком кресле самолета. Идеальная. Невероятная. Замужем за скучным паучком у которого подозрительные дела. Конкордия Левенс. Конкордия значило согласие. Или примирение. Примирение с гнусным миром, в котором у нее абсолютно не было проблем. Засыпая, я чувствовал возбуждение.

***

Как бы то ни было, но четырнадцать действительно оказалось моим счастливым числом. Потому что, назавтра стояла лучшая погода почтальонов, с неба осыпались потоки воды. Я сидел на террасе, допивая третью чашку кофе, и бессмысленно рассматривал капли разбивавшиеся о доски в паре шагов. Похмелье медленно отпускало. Выходить под дождь мне не хотелось. Он был теплым, чем выгодно отличался от остальных дождей, что я видел в жизни. Особенно от манчестерских. От тех – промозглых, унылых, когда с неба лилась даже не вода, а какая-то липкая мерзость, медленно оседавшая на оконных стеклах. Мне захотелось вернуться в свою комнату и, наплевав на все, завалится спать. Еще мне сильно хотелось обнять какую-нибудь теплую женщину. Женщина это лучшее лекарство от тоски.

«Мы могли бы попытаться…»,– я опять вспомнил Лорен. Где теперь был ее приносящий удачу красный помпон? Наверное, валялся где-то в моих вещах. Возможно самая дорогая вещь, что у нее была. Мы могли бы…. Что мы могли? Я смотрел на капли.

– Вы будете чили кон карне на обед, мистер Шин? – тиа Долорес выглядывала из кухонного окна. Старушка чистила перец, на подоконнике стоял целый пластиковый таз с глянцевыми кровавыми боками. Окно было ее любимым наблюдательным пунктом, на подоконнике всегда стояла бутылка шерри и лежала пачка трубочного табака. Вторым по значимости считалось плетеное кресло на краю веранды.

-Спасибо, миссис Лиланд. Сегодня я обедаю в городе. – мне уже давно надо было выходить под этот чертов теплый дождь. Я поднялся из кресла и пошлепал за зонтиком.

Моба выгодно разделил обязанности, послав меня в Христианский центр микробиологических исследований. Сказать, что он был далеко, это не сказать ничего. Я добирался до него битых три часа по пробкам проснувшегося города. Раскаленная вчерашним пеклом земля щедро испаряла влагу, лившуюся с неба. Было душно, и даже чахоточный кондиционер в такси, отплевывавшийся время от времени порциями холодного воздуха не спасал. К концу поездки я взмок и был рад избавиться от водителя, изложившего мне свою жизнь от момента зачатия до женитьбы.

-Брат, храни его Аллах, мне и говорит: Ибрагим это не та женщина, на которой стоит жениться. А ведь я его не послушал, мистер. Показалось, что он неправ. Где были мои глаза? Она же стерва….

Мне хотелось хоть какой-нибудь женщины под боком, и я тоскливо слушал его.

-… она мне говорит, выходи на две смены. Где это видано, на две смены? Я же должен спать хоть иногда, или как?

Я согласно кивнул. Дождь кутал город, смягчая звуки. Дробно стучал по крыше и лобовому стеклу, дворники метались как птицы над разоренным гнездом, сметая воду слой за слоем. Мир за окном таял смываемый потоками воды.

-Когда мы вырастем, у нас все-все будет, да?– Аля строила будущее, которого у нас никогда не было. – Двое детей и обязательно домик.

Двое не родившихся детей Али. Весны и осени, которых уже никогда не будет. Ни радости, ни горя, ничего. Михайлова Алла , помнил, любим, скорбим. Я отомстил за нее. Отомстил так, как я понимал месть. Сразу после того, как Алю похоронили.

– Руслан?! Я от Димона звоню. Мне бы пару книг на вечер.

– Какого Димона? – он был осторожен этот уродец.

– С Вокзальной, с гаражей. Он говорит, у тебя книги есть.

– Тебе сколько? – помолчав, спросил он.

– Две.

– Три семьсот, устроит? Чистые. Есть похуже – три двести.

– Давай чистые.

– Гут. Подгребай в парк Ленина к памятнику, часам к шести, лады? Только деньги при себе, в долг я не дам.

– Лады. Буду в шесть.

Убить непросто. Очень непросто. Что я хотел тогда? Поговорить? Уже и не вспомнить, но убивать я не хотел. Меня тошнит от смерти, выворачивает на изнанку. Мне плохо от нее. Вороны каркали вокруг, пока я шел к памятнику. Омерзительные птицы, даже не знаю почему. Равнодушные, может быть? Им все равно и плевать на все. На ноябрь, на Макса Акиньшина, на три семьсот чистые.

Парк был пуст. Кому охота прогуливаться зябким вечером под темными скелетами деревьев? Только тем, кому некуда идти. А таких людей почти нет. Они быстро умирают от безысходности.

Дилер опоздал, видимо внимательно меня рассмотрел, прежде чем подойти. Я не внушал ему доверия, в своем подранном на плече пальто и забрызганных грязью туфлях. Хотя, в сущности, он давно должен был привыкнуть к виду своей клиентуры.

– По книгам ты звонил? – полноватый парень в дутой серой куртке, в зрачках парило недоверие и брезгливость.

– Я.

– Деньги покажи.

Я вытащил ворох мятых бумажек и протянул ему. Он, аккуратно расправив их, принялся пересчитывать.

– Три тысячи шестьсот, семьсот. Все верно, книги там, в урне у красной лавки, видишь?– он кивнул на нее, стоящую метрах в двадцати. – Две дозы, как договаривались.

– Хорошо. Слушай, тут такая тема: Ты Алю Михайлову знал?

– Тебе, какое дело? – он, не мигая, смотрел на меня. Знал, он ее конечно знал. – Бери товар и проваливай.

Без морализаторства и прочей чепухи, скажу сразу: я его больше ни о чем не спрашивал. Я просто воткнул в его левый глаз отвертку. Не помню – почему. Возможно, мне тогда казалось, что после этого никто другой не позвонит ему больше и не придет сюда, в этот ноябрьский парк. А может, я думал, что будет справедливо отнять у него что-нибудь, ведь он отнял у меня все. Все, что у меня было. Плакал ли я тогда или нет. Не знаю. Убить человека трудно. Самое сложное, что можно представить

Я уехал на следующее утро. Уехал, что бы жить с этим вечно.

Круглый гроб мистера Больсо

Машина остановилась.

– С вас восемнадцать, мистер, – цифры на счетчике едва перешагнули двенадцать фунтов, я посмотрел в эти честные глаза и дал двадцатку. Такси мне оплачивала Ее Королевское Величество, храни ее Бог.

Комплекс христиан микробиологов располагался на промышленной окраине. Обнесенный высоким забором, опутанным поверху колючей проволокой, он ежился в водяном тумане, вызывая уныние. Тут же ютилась будочка охраны, обитая белым пластиком. Дождь лупил по ней, поднимая тучу брызг. За воротами простиралось голое пространство, украшенное обязательными газонами с парой хилых пальм.

– Мне нужен доктор Левенс, – сказал я и сунул удостоверение в окошко. Недоеденный бутерброд, который он держал в руке, замер. Смущенный охранник аккуратно положил его на газету, раскрытую на спортивной странице.

– Доктор Левенс, – раздельно, как глухому повторил я.

Мой собеседник продолжал переваривать информацию, было слышно, как греется его мозг. Он потер нос, а потом выдавил.

-Вы из полиции?

-Таможенная служба Ее Величества, отдел расследований, – терпеливо объяснил я.

-У нас уже была полиция.

Их набирают по конкурсу этих изобретателей перфорации на туалетной бумаге. Что-нибудь сложное: скоростные кроссворды в субботней газете или умение шевелить губами при чтении. Этот шевелил губами.

-Я по другому вопросу,– он закончил первое предложение «Таможенная служба» и перешел ко второму «Отдел расследований». Моя фотография и надпись «Инспектор- стажер» в удостоверении вызвали у него приступ помешательства.

-Вы к доктору Левенсу, – наконец сообразил пахнущий казармой чемпион.– Третий корпус, второй этаж, двести двенадцатая.

-Он на месте?

Сутулый эрудит кивнул.

Я шел под не прекращавшимся ливнем и проклинал его. Электрокар, что возил персонал по территории мне, как посетителю положен не был. Туфли раскисли на третьем шаге и при каждом движении довольно хлюпали. С зонта лилась вода.