Изгнанники Менантра. Книга 2

– Ерунда, подарков будет и так много, приглашены все цари Крефей, а уж они не поскупятся, можешь не сомневаться – с улыбкой ответил Лефтерсис.

– А кто избранница? – спросил заинтригованный Амадо.

– Малышка Танаис!

– Кто знает о свадьбе? – лицо Родриго потемнело, а глаза превратились в черные ямы.

– Что-то не так? – мгновенно посерьезнев спросил Лефтерсис, его испугал вид гостя.

– Эльфы знают? – спокойно спросил Амадо, пытаясь не испортить настроение царя, также внезапно поменявшегося в лице.

– Они не знают о Танаис, а после брака будет уже поздно. Алкмеи предъявят права на Ришам – неловко улыбаясь ответил Лефтерсис.

Правитель Алкмей начал понимать, что сделал непростительно опрометчивый шаг, оповестив Крефейских царей о свадьбе.

– Ты же понимаешь, если эльфы узнают правду, они сделают все, чтобы не допустить этот брак – с расстановкой сказал Амадо.

– Ты прав, я приведу войска в боевую готовность! Я как ослеп, ведь и дураку ясно, что наследница империи Золиды, всегда будет под ударом. Эльфы уже привыкли рассматривать Ришам как часть Эмонтарана – с горечью проговорил Лефтерсис.

– Ничего, пора им отвыкать от роли правителей мира. Сегодня начнется эпоха упадка Великих бессмертных – Родриго ободряюще улыбнулся, они посмотрели друг на друга и засмеялись.

Перед праздником Амадо зашел к Лафне, но ее не оказалось дома. Дочери испуганно смотрели на незнакомого человека, которого служанки называли их отцом. Младшая даже заплакала, старшая погладила девочку по голове и принялась утешать, объясняя, что этот страшный человек их папа.

– Эли, не плач, это папа. Зачем ты приехал? – строго спросила Ланаэль старшая дочь Лафны, превратившаяся в молодую леди.

Родриго не верилось, что это та самая девочка, что когда-то назвала его отцом.

– Я хотел вас увидеть, вас и вашу маму – как-то неуверенно произнес Амадо.

– Увидел? Видишь она тебя боится, а боится потому, что не знает кто ты, она выросла без тебя. Мама не может с тобой говорить, ей очень тяжело. Ты оставил ее на многие годы, с нелюбимым мужем. Просто бросил, даже не попрощался…

– Но я …

– Нет не надо оправдываться! – резко ответила Ланаэль, краснея от душившего гнева как ее мать. – Прошу тебя уходи, и никогда больше не возвращайся. Мы выросли без тебя, думаю и дальше сможем жить, не зная тебя.

Амадо поднялся с табурета, и посмотрев в разъяренное лицо дочери, к которой испуганно прижалась Эли, сказал.

– Я не должен перед тобой оправдываться … – начал мужчина. – Если бы я мог быть с вами, я бы так и сделал, но жизнь не всегда нам дает то, что мы хотим. Прощай … Маме скажи, я всегда приду по вашему зову, и … И я ее люблю, но … – он махнул рукой и быстро вышел.

Слезы потекли по лицу эльфийки, Лафна пряталась тут же за ширмой, и все слышала. Она не хотела, чтобы дочери ненавидели отца, но выйти к тому, кого она любила больше жизни, и вновь потерять его на годы, оказалось выше ее сил. Долгое ожидание испепелило сердце девушки, она ненавидела и любила одновременно. В последнее время, боль притупилась, и она не хотела вновь ощущать муку, которую почти позабыла. Лафна привыкла к спокойной размеренной жизни с тактичным Эйлайном, что-то менять она уже не хотела, да и не могла. Дочери стали смыслом ее жизни, а любовь, как она убедилась, не для нее.

Часть 2

Меньше чем в два года Даност вернул былую славу, торгового центра Тенафара. Припрятанная казна спасла короля от кабального договора с членами Торговой палаты, Довард спутал купцам все карты. Не имея возможности финансового давления, старые торговые дома лишились и значительной доли своих привилегий, а позже и доходов. Особенно болезненно торгашами воспринималось назначение Доварда королевским торговым представителем в Риене.

С тяжелым сердцем Хельм покидал супругу, оставшуюся в Иргаме, но отец настоял, чтобы сын приехал в Риен. Меньше всего Хельму хотелось заниматься выкачиванием золота из Софоса. Одна мысль о возможности встретить мудрого Пурана, вызывала в нем приступ жгучего стыда. Гном стыдился алчности своих соплеменников, в какой-то степени Хельм уже перестал себя чувствовать гномом. Слишком много пришлось увидеть молодому Доварду за последние годы.

Опасения оказались напрасны, работа быстро втянула его в обыденность, а страх встретить мудрого рассыпался в ничто, после сотого посещения Золотого рока. Благодаря его работоспособности и деньгам Иргама, который получил свою двадцатую долю в добыче, в течении короткого времени Риен очистили от завалов, вернув многочисленные каналы, и золотые реки вновь потекли, наполняя казну обоих королевств. Через год отца отозвали в столицу, теперь Доварды жили неподалеку от королевского дворца, в огромном особняке, под защитой гвардейцев. Даже старые враги начали искать дружбы всесильного Крамвуда Доварда.

В новый дом переехала вся семья, вернулся Войта, получивший статус придворного скульптора, и, к радости, Крамвуда в доме снова раздавались команды ворчливой Ханны. Лишь Мая с сыном осталась в Иргаме. Сколько Ханна не упрашивала Маю вернуться в Танорт, девушка на отрез отказалась покидать дом в Батрах.

Сидя в удобном кресле, на балконе бывшего дома управляющего Риена, Хельм со скучным лицом наблюдал за работой литейщиков. Уже много лет он не видел кошмаров, а сегодня ему приснился храм на той стороне, он снова боролся с Алит. Сон почти стерся из памяти, осталось только ощущение ужаса и теплого прикосновения языка белой лисы. Точно она вот, только, что лизнула его в щеку. В душе снова поселилась неизбывная тоска, хотелось все бросить и бежать. Куда бежать? Он, пожалуй, и сам не знал. Возможно, к жене, к светлой Мае, что осталась так далеко, в чужом королевстве.

Уже восемь лет он качает золото для королевской казны, вокруг постоянно ходят купеческие дома, как гиены облизываясь на лакомый кусок. Ни раз его пытались обвинить в воровстве, и сокрытии истинного объема добычи драгоценного металла, но каждый раз Хельму удавалось отстоять свою честь. Одним словом, враги не дремали, именно поэтому он не стремился возвращать супругу в Даност. В памяти еще живо вставали сцены погрома их прежней усадьбы. Отец не раз писал о том, что к нему зачастили сторонники Традиции Камня, пусть и осторожно они пытались оказать давление на главу королевского совета.

Рабочие лениво разгоняли потоки жидкого золота, стараясь очистить каналы от его остатков. По ту сторону, на Софос спустилась ночь. Золото стыло, росли деревья, горы, мир наполнился звуками. К барьеру подошел олень, так они называли этих странных животных, чем-то смахивавших на привычных травоядных родного мира. Животное принюхалось и учуяв тяжелый запах гномов, отскочило вглубь, быстро скрывшись в густом лесу. До слуха еще долго долетало беспокойное шуршание золота листвы и трав.

Рабочие закончили, устало подошел бригадир.

– Господин Довард, мы закончили – доложил он Хельму.

– Угу, я вижу. Можете быть свободны, через неделю новая вахта, постарайтесь вернуться в полном составе – ответил Хельм улыбаясь.

– Не волнуйтесь, уж я прослежу, чтобы в этот раз Теги не нажрался. Уж можете быть покойны за это – принялся уверять мастер.

Вспомнив как в прошлую смену, его старший сын перебрал в кабаке, и не смог выйти на работу. Чувство беспокойства и неловкости поселилось на лице пожилого гнома, Хельм еще раз улыбнулся и ответил.

– Я знаю, что так оно и будет, но все же должен напомнить.

Мастер кивнул и ушел. Хельм вновь погрузился в невеселые мысли. Сколько прошло времени гном сказать не мог, должно быть много, поскольку ноги сильно затекли. Слух что-то уловил, непривычное, что-то чего не должно было быть. Хельм оторвал взгляд от сапог и всмотрелся в марево, разделявшее два мира. Из прохода на него смотрели мудрые глаза золотого великана.

– Пуран? – удивился Хельм, приподнимаясь с кресла. – Ты давно тут? Тебе не стоит сюда приходить, это опасно – быстро проговорил гном, не сводя глаз с мудреца.

– Приветствую тебя маленький искатель правды – ответил Пуран. – Я удивлен, что увидел здесь тебя! Твои соплеменники убивают мой мир, высасывая его жизнь! Не думал, что и ты в этом примешь участие!

– Прости их…, нас, за причиненную боль…

– Прощаю, но раз ты оказался здесь, значит судьба хочет, чтобы ты поступил правильно. Искупил вину своих соплеменников.

– Не понимаю, что я могу сделать? – удивился Хельм.

– Ты знаешь. Твоя совесть тебе не раз подсказывала правильное решение…

– Я не могу…, это касается не только меня. Это касается всего моего народа, и, и моей семьи. Я не могу этого сделать…

– Можешь. Не хочешь, но можешь. Что же придет тот день, когда ты поймешь свою ошибку, осознаешь всю жесткость того, что вы творите, повинуясь жажде наживы. Твой народ убил Итель, ее превратили в металл для обмена, переплавив прекраснейший образец природной красоты в слиток.

– Вы напали, гномы защищались… – попытался возразить Хельм.

– Ты в это веришь? – улыбнулся Пуран.

Гном потупился, его придушила волна гнева и смущения, когда он наконец поднял глаза, мудрый исчез. Вскочив с кресла, Хельм в гневе разнес его в щепу, лишь боль от ушибленной руки привела его в чувства.

***

Солнце легло в лазурные воды Эльфийского моря, вспыхнули священные костры. Меж бушующих огней прошли молодые. Обряд очищения продолжил акт омовения, Танаис и Маттейос с разных сторон вошли в голубую чашу, вырезанную в цельной породе материковой скалы. Лазурная смальта загадочно переливалась под морской водой, внизу притаились мозаичные рыбы, в неясном свете они обрели жизнь. На краю бассейна нагие тела брачующихся, скрыли белоснежные полотнища, жрецы заботливо пристроили ткань на гибких телах молодых. Держась за руки, они вышли к Колоннаде Праона, покровителя Алкмей. Жрец в белых одеждах, подал кубок с кровью быка, тут же принесенного в жертву.

Отпив по глотку, новобрачные, взялись за руки, и глядя в глаза друг другу принесли клятвы верности. Невеста скинула верхнюю одежду, а Маттейос, на правах мужчины, обмакнув свой клинок в кубок с кровью, вылил его содержимое в священную жаровню. Запах паленной плоти, смешался с благовониями, одуряюще кружа головы. Жених подхватил невесту на руки и понес в священный грот, расположенный в самом конце портика, посвященного Иллидану, богу морей. Вскоре жрецы вынесли белоснежное полотно и торжественно пронесли одеяние перед собравшимися, демонстрируя алое пятно, расплывшееся на его поверхности.