Сказки нового Хельхейма

– Эл не мог за тобой прийти, – говорит Еве сосед Георгий, то ли прочитал её мысли, то ли просто их угадал. – Он же не сид. Зато я, по счастливому совпадению – да.

Точно же, – думает Ева. – Нормальные люди во Тьму за Ворота не ходят. Только сиды и такие как я. И одновременно Ева, конечно же, думает: какие, мать твою, «сиды», дурища? Ты ещё эльфов вспомни. И лепреконов. И кто там у нас ещё обитает в волшебных холмах.

– Эл тебе передал подарок, – говорит ей сосед Георгий.

– К-к-какой п-п-подарок? – наконец произносит вслух Ева, заикаясь и запинаясь, но не от волнения, а от странного, ни на что не похожего ощущения, словно во рту у неё целых два языка, и они друг другу мешают, трутся и сталкиваются, спасибо хоть не завязываются узлом.

– Хороший! – смеётся сосед Георгий. – Руку давай, покажу.

Ева сидит неподвижно, потому что не может вспомнить, какая часть её тела «рукой» называется, и какое действие описывает глагол «давай». Но Георгий и сам справляется, пока Ева думает, достаёт из кармана и надевает ей на мизинец кольцо в виде хитрой спирали; конечно, зелёное. Ева в Ирали только зелёное золото носит, другие металлы не признаёт.

Ева долго смотрит на палец, украшенный дарёным кольцом, наконец говорит:

– Какой же это подарок. Ему уже, как минимум, двадцать лет. Мне его Эл подарил, когда только начал за мной ухаживать. Он тогда промахнулся с размером – видишь, какое маленькое. Но мне даже нравится, что оно сидит на мизинце. Кроме меня так, кажется, никто не носит колец.

– Вспомнила! – радуется Георгий.

– Не знаю, – вздыхает Ева, – что я вспомнила, а что сочинила. Но ты-то и правда Георгий. Муж Лары. Сосед.

– Эл ещё и вино тебе передал, – говорит ей Георгий. – Молодое, последний ваш урожай. Чтобы выпила на дорожку.

– На какую «дорожку»? – удивляется Ева. Но не вся целиком удивляется, только какая-то часть, а остальная Ева думает, ещё не веря, но уже твёрдо зная, что спасена: ну, это просто логично, что меня во Тьме доживать не бросили, так с людьми поступать нельзя.

Сосед Георгий тем временем достаёт из-за пазухи маленькую бутылку, объёмом всего в стакан. Говорит:

– На самую лучшую в мире дорожку. У меня грузовик во дворе вон за тем магазином. Домой поедем сейчас.

Ева пробует вино и смеётся, молодое вино на неё почему-то всегда действует так. Выпьет буквально глоток и хохочет, как школьница, которой подружка только что рассказала ужасно глупый и от этого ещё больше смешной анекдот.

– Наше вино здесь во Тьме, – говорит сквозь смех Ева, – такое дурацкое!

– Дурацкое? – удивлённо переспрашивает Георгий.

– Ну да! У него тут цвет вместо вкуса.

– Как это – цвет?

– У меня в горле сейчас – тёмно-красное. И в глазах тёмно-красный туман. И в груди, и в ладонях. Я уже вся изнутри тёмно-красная! Вижу себя – вот так. А вкуса не чувствую. Хочешь, попробуй сам.

– Давай, – кивает Георгий. – Совершенно не представляю, как это в горле может быть цвет? – Делает небольшой глоток и кивает: – Да, теперь понял. Точнее, пожалуй, не скажешь. Интересный какой эффект. Ну что, поехали, дорогая? В машине успеешь допить.

Он поднимается, подаёт Еве руку, и Ева встаёт. Ей сейчас кажется, что она – великанша ростом до неба – так далеко осталась земля. Мы что, взлетели? – растерянно думает Ева. От высоты у неё кружится голова.

– Пошли, – говорит Георгий. И Ева, земли под собой не чуя, как-то делает шаг.

Получается, – удивляется Ева, – всё-таки не взлетели. А просто куда-то идём по земле.

– Погоди, – просит Ева. – Буквально ещё минуту. Мне сперва надо… ну, наверное надо как-то осознать это всё головой. Ты серьёзно Георгий? Ты сейчас мне не снишься? Мы, что ли, правда пойдём домой?

– Не пойдём, а поедем, – педантично поправляет Георгий. – У меня в соседнем дворе стоит грузовик. А голова твоя всё как миленькая осознает, куда она денется. Не сейчас, так дома. Не сразу, так на следующий день.

Увидев маленький тёмно-синий грузовик с открытым кузовом – дома в похожих обычно развозят по покупателям саженцы и цветы – Ева сразу его узнаёт и говорит:

– Так он же, вроде, сломался. Ты ещё жаловался, что никто не берётся чинить.

– Было такое дело, – кивает Георгий. – Но Юри его починил.

– Это который из дома напротив? – улыбается Ева. – Белобрысый молоденький джинн?

– Именно. Главное, пока я бегал по городу в поисках нормальных механиков, мастер под носом жил. Я его почему-то даже не спрашивал, думал, он ещё молодой и неопытный. К счастью, Юри сам предложил.

Устроившись на пассажирском сидении, Ева с внезапно ярким, звонким, как пощёчина ужасом думает: боже, что происходит, куда я вообще собралась? Поверила, что на этой машине можно уехать из жизни в свой сон? Нет, серьёзно? Я совсем чокнулась. Доконали меня карантины-локдауны. А этот… сосед, не сосед, откуда он взялся? Кто он?

– Расслабься, – говорит ей Георгий, который явно догадывается, что сейчас творится у неё в голове. – Я из всех наших всегда был самый скучный. Уж если со мной связалась, у тебя ни малейшего шанса влипнуть в неприятности нет. Самое худшее, что может случиться – ну, потерзаешься сомнениями ещё часа полтора. Ты вино давай допивай, чтобы веселей сомневалось. И лучше – это не обязательно, просто так мы гораздо быстрее доедем – закрой глаза.

Ева допивает вино, тёмно-красный цвет заполняет её до макушки, до ногтей, до подошв, до кончика языка. Ей хорошо – наверное, это так называется. Ева больше не понимает, что теперь считается «хорошо». И вообще ничего, но так даже лучше. Не надо пока понимать.

– А как тут всё будет, когда я уеду? – спрашивает она, когда грузовик очень медленно, задним ходом начинает выезжать из двора.

– Как всё будет у тех, кто живёт во Тьме? Понятия не имею. Это тебе никто не предскажет. Тьма по определению непредсказуема. К счастью, она уже не влияет на нас…

– Да нет же! – перебивает Георгия Ева. – Я не о том тебя спрашиваю. Не про Тьму вообще, а только про художницу Еву, которой я тут была. Что от меня останется, когда мы с тобой уедем? У входа в бар, где мы сидели, или на улице, или прямо в квартире… – Ева кривится, как от боли, но всё-таки произносит вслух догадку, от которой у неё всё внутри цепенеет: – Там будет лежать мой труп?

– Ещё чего не хватало! – почти сердито отвечает Георгий. – Скажешь тоже. Ты же вся, целиком со мной домой уезжаешь. Откуда возьмётся труп? Так что художница Ева просто исчезнет. Если станут искать, не найдут. Ну, я за них спокоен, придумают, что случилось. Что здесь, во Тьме, люди точно умеют, так это ловко сочинять объяснения всему, что в их положении умом объяснить нельзя.

– Просто исчезнет, – с удовольствием повторяет Ева. – То есть, я загадочно без вести пропаду? А что, для художника хороший финал биографии. Может, цены на картины взлетят.

* * *

Таис Михайловна берёт телефонную трубку, говорит: «Ну, давай, рассказывай, – слушает и смеётся от радости, хлопает себя по колену: – Ай, молодцы!» Наконец прощается с собеседником и достаёт из кармана блокнот. Делает там пометки и говорит Руфи, бухгалтеру Тёмной мэрии, хозяйке дома, где Таис Михайловна сегодня ночует:

– Ещё восемь с обеда. Восемь за вечер! Всех привели без особых проблем. Только Фил, кузнец из квартала Ти-Гори – ты его знаешь? ладно, неважно! – наотрез отказался уходить из Тьмы без своего кота. И что ты думаешь? Отлично кота протащили! Причём тот в момент перехода даже не пискнул, нормально было ему. Я теоретически знаю, что коты из Тьмы к нам проходят не хуже опытных сидов, но как это у них получается, никогда наверное не пойму… Значит, в сумме у нас уже сто двенадцать. Из них двадцать шесть – только за сегодняшний день. Я, конечно, всегда хочу поскорее, но даже мне понятно, что это отличный темп. Слушай, моя дорогая, я сдуру отказалась от ужина, но теперь ты мне всё-таки супу, пожалуй, налей.

– Вместо водки бахнешь сырного супа на радостях? – улыбается Руфь.

– Вот именно. Зря смеёшься, у меня организм с такими причудами, что сама порой удивляюсь. Когда я так счастлива, и от супа вполне могу захмелеть!

* * *

Незнакомая девушка угостила сдобной булкой с изюмом – пустяковый, а всё-таки странный, необъяснимый был эпизод. Мика вышла в обед, купила капучино в любимой кофейне – на вынос в картонке, иначе теперь не бывает, но спасибо, хоть так продают. Сидела на лавке в сквере, пила, а девчонка просто шла мимо и вдруг сунула ей прямо в руки булку, завёрнутую в салфетку: «Угощайтесь, пожалуйста, это лучшая выпечка в городе, я от жадности слишком много купила, третью подряд мне не съесть». Мика не хотела брать булку, но девчонка была такая славная – румянец, рыжие косы, сияющая улыбка, ямочки на щеках – что Мика только растерянно пролепетала: «Спасибо». Щедрая незнакомка убежала, а булка осталась. Но Мика её конечно не стала есть. Завернула получше и спрятала в сумку, Тошка-то с радостью слопает. Ладно, пусть, ему можно, пока растёт.

Допила кофе, вернулась в аптеку – с чем, с чем, а с работой ей повезло, не закрыли в локдаун, никого не уволили, даже зарплату очень прилично прибавили, типа за риск заболеть. Посетителей было немного, время тянулось невыносимо, как в детстве, когда не пустили на улицу, заперли дома, а по телевизору только скучное, и нет новых книг. Мысли всё время крутились вокруг чёртовой булки – лучшая выпечка в городе! хоть бы кусочек попробовать! Один-единственный раз откусить!

Сдобная булка натурально пульсировала в сумке, испускала невидимые лучи, порабощающие разум и волю, но Мика держалась стойко и не сдалась. В моём возрасте жрать булки – безумие. Лучше не пробовать, даже не нюхать, – говорила она себе. – Сладкая выпечка хуже любого наркотика. Вспомнишь этот упоительный вкус и сорвёшься, не сможешь остановиться, станешь ежедневно жрать сдобу, и всё. Углеводы, дрожжи, сахар, калории, ожирение, ранний климакс, рыхлая старость, альцгеймер, диабет, онкология, недостойная, жалкая смерть, которой, конечно, не избежать в любом случае, но строгий контроль за питанием поможет её отсрочить, а потом – невозможно поверить, а всё-таки вдруг учёные рецепт долголетия изобретут? Ну и тощие старухи выглядят получше, чем жирные. Хотя тоже, конечно, кошмарная жуть.

Уже дома Мика вспомнила, что сын сегодня поехал с отцом за город и собирался остаться у него ночевать. Но вместо того чтобы обрадоваться предстоящему спокойному вечеру, внутренне взвыла: а булку кто будет жрать?! И сама рассмеялась такой постановке вопроса. Подумала: всё-таки я чересчур загоняюсь. Типа ребёнок от булки должен меня спасать! Это обычная сладкая булка. Она не страшная. Вкусная, вредная, но не злобный враг, а еда. Её, в конце концов, можно просто выкинуть. Бабка с мамой всю жизнь долдонили, что еду выкидывать грех, но они не узнают и ничего мне не сделают. Мама, слава богу, живёт в трёхстах километрах, – напомнила себе Мика. – А бабка вообще давным-давно умерла.

Ну или ладно, – решила она. – Не обязательно булку в мусор выбрасывать. Можно на подоконнике раскрошить. По утрам за окном всегда воробьи чирикают, будет им завтра приятный сюрприз.