Бриллиантовый корабль

– Да, сэр, – прибавил Лорри, – мне кажется, мистер Мак-Шанус прав. Они не посмели бы поместить леди среди такого сброда. Да я и придумать не могу, какая им польза от этого. Мы не должны отрицать присутствие джентльменских чувств у генерала Фордибраса, если их нет у других. Будьте уверены, что он увез мисс Анну с собой в Европу.

Я не отвечал, ибо мнение мое, составленное на основании известных умозаключений, отличалось тем упорством, которое должно сопровождать всякую логическую мысль, если только логика имеет какую-либо цену. Я решил, что лучше не спорить с ними, потому что перед нами разыгрывались такие события, которые могли отвлечь мысли человека даже от более серьезных сомнений. Вспомогательный пароход подошел теперь так близко к первому судну, что между людьми обоих судов завязался громкий веселый разговор, и тотчас же с «Бриллиантового корабля» и с прибывшего судна спустили шлюпки. До нас ясно доносились приветствия на французском, немецком и итальянском языках. В ту же минуту поднялась страшная суета, и все приступили к разгрузке привезенных припасов. Я увидел, что оба судна сцепились железными лапами и оставались в таком положении во все время разгрузки. Что входило в этот груз, я мог только догадываться. Пароход привез, разумеется, бесценный уголь, съестные припасы, новости и, быть может, новых негодяев, бежавших от правосудия из Европы и Африки. Повторяю, это было мое предположение, я не мог подтвердить его, ибо когда я случайно повернул снова глаза свои к большому судну, я увидел на гакаборте одинокую фигуру, в которой я сразу узнал маленькую Анну, стоявшую в стороне от всех и печально смотревшую в ту сторону, где в засаде стояла наша яхта «Белые крылья».

И я понял, что хорошо поступил, рискнув на такое путешествие, и сказал себе, что не пожалею ни крови, ни сокровищ, только бы спасти это бедное дитя от еврея и от того, что он готовил для нее.

XXII

Мы посылаем вызов и получаем ультиматум в ответ

Опыт показывает, что способности человека больше и лучше всего проявляются в минуты серьезной опасности. Я лично, например, часто подвергаюсь чему-то вроде летаргии в обычные, спокойные дни. События в такое время имеют для меня самое смутное значение. Но стоит только наступить действительной опасности, как все духовные силы мои просыпаются, суждение становится быстрым, и я редко ошибаюсь в своем анализе. Такой момент наступил для меня на палубе «Белых крыльев», когда я увидел Анну на гакаборте «Бриллиантового корабля» и понял, что путешествие было не бесполезным. Моментально сообразил я, в чем заключается предстоящий нам риск и все последствия его. Положение, до сих пор смутное и неопределенное, сделалось вдруг таким же понятным, как самое простое правило в детской арифметической книжке.

– Лорри, – сказал я капитану, – они откроют наше присутствие минут через десять, и тогда мы узнаем, как они стреляют. Мы сделаемся мишенью для стрельбы в цель, а потому не лучше ли нам вернуться, пока есть время.

Капитан Лорри, следивший за странным судном с напряженным любопытством молодого юнги, повернулся ко мне с видом человека, внезапно очнувшегося от сна.

– Я думал об этом еще до того, как пришла к ним помощь, – сказал он, – пар каждую минуту может выдать нас, доктор! Мы находимся прямо против их кормы, а это что-нибудь да значит. Пока они не пускают в ход свой рефлектор...

– Они собираются уже сделать это, капитан! Они хотят отыскать незнакомое судно, которое отправляло им фальшивые телеграммы. Проследите вместе со мной и вы увидите всю историю. Вот ее первая глава.

Я указал на палубу большого судна, откуда маленькая фигурка Анны исчезла так же таинственно, как и появилась. Затем я обратил его внимание на группу людей, которые о чем-то разговаривали с одним из только что приехавших на пароходе; последний стоял теперь почти бок о бок с большим судном. Быстрые движения их и оживленные жесты указывали на то, с каким любопытством и в то же время удивлением следили они за рассказом приехавшего. Я вообразил, что нахожусь среди них и ясно слышу каждое слово этого рокового разговора: «Мы не отправляли телеграмму... Вас одурачили... Какой-то враг плавает по морю... Нет, с нами не было никакого приключения... что вы говорите, черт возьми?..Это ложь». Вот что говорил он, вероятно, изумленному экипажу. Не надо было быть пророком, чтобы сказать, что последует за этим. Даже Тимофей Мак-Шанус пришел к этому заключению прежде, чем я кончил.

– Не Росс ли у них на борту? – спросил он.

Я ответил ему, что вряд ли кто-нибудь другой, кроме него.

– Назови меня лгуном, если он не рассказал им всю правду о телеграммах.

– Да, он открыл им всю историю о телеграммах, и ты не лгун, Тимофей! Он даже в эту минуту рассказывает им эту историю.

– Клянусь честью, они будут стрелять в нас.

– Весьма возможно, Тимофей, если ты очень любопытствуешь на этот счет...

– Любопытствуешь, черт возьми! Тебе хочется, чтобы я пошел на дно?

– Советую быть похладнокровнее, Тимофей! Они будут стрелять в нас, но это не значит, что они попадут. Придет и наша очередь. Не сегодня, так завтра конец всей этой истории. Я только начинаю ее, Тимофей! Когда я покончу с ними, да поможет им тогда Бог, и больше всех – еврею. Пока же жди терпеливо и смотри. Сейчас пустят в дело прожектор. Они собираются приступить к обследованию моря.

Несмотря на пустую, по-видимому, болтовню, мы все находились в сильном лихорадочном возбуждении. Мы мчались теперь по морю и находились уже в нескольких сотнях ярдов от большого судна. Все люди нашего экипажа говорили шепотом, пар, шипя, вырывался из клапанов, а дым густыми удушливыми облаками тянулся к северу. Пользуясь несколькими минутами, которые еще работали на нас, мы дали знать мистеру Бенсону, чтобы он пустил машину в ход со всей быстротой, на какую только она была способна.

И вот наступил для нас час сомнений. Мы считали минуты, ожидая, что чудовищный сноп света вот-вот поймает нас в ловушку. Короткие восклицания, веселые слова надежды переходили от одного к другому, наподобие электрического тока, перебегающего с быстротой пламени... А может быть, свет и не появится совсем? Но нет! Вот он залил море – здесь, там, прошел по горизонту мерцающим, ослепительным светом, точно маяк с неизвестного острова. И вдруг он упал на нас, и каждый из нас мог видеть лицо другого так же ясно, как при дневном свете... все стихло кругом...

Несмотря на далекое расстояние, мы ясно услышали крик торжества, который донесся к нам по морю, когда нас увидели с корабля еврея, – сноп лучей упорно освещал корабль. Мы не могли рассмотреть своих врагов из-за облаков дыма, вырывавшихся из нашей трубы, а тем более следить за их движениями. За снопом света не последовало, однако, непосредственного выстрела из пушки. Когда же налетел внезапный порыв южного ветра и отогнал дым в сторону, мы снова увидели оба судна и шлюпки, плавающие от одного к другому. С этого момента кончилась окружавшая нас темнота: на небе сиял диск луны, заливая океан и нас своим серебристым светом. Безопасность наша зависела теперь только от скорости яхты. Мы безжалостно жгли драгоценный уголь, ибо жизнь наша находилась в зависимости от наших котлов.

– Что останавливает их, Лорри? Чего они ждут? – спросил я капитана, который сошел со своего мостика и стоял теперь рядом со мной, наблюдая за находившимися вдали пароходами. Мак-Шанус тем временем метался по палубе, подобно льву в ожидании корма. Он говорил, по своему обыкновению, что находит эту задержку крайне невыносимой.

– Не думаю, чтобы нам пришлось долго ждать, сэр! – сказал Лорри. – Они, видите ли, вряд ли приготовились к тому, чтобы стрелять из пушек, а дисциплина, по моему предположению, отсутствует у них. Если они попадут в нас, то это будет делом случая.

– А такой случай все же возможен, Лорри! Вот вам и выстрел... и весьма плохой, должен прибавить...

Странно было, что они выстрелили в тот именно момент, когда я отвечал ему, но так было, и таково было совпадение. Не успел я договорить, как над носом «Бриллиантового корабля» (который готовился в погоню за нами) вспыхнуло желтоватое пламя и, спустившись длинной струей на поверхность воды, оставило после себя облако черного дыма, закрывшего пушкарей. Что касается ядра, то я и до сих пор не знаю, куда оно упало. Мы не слышали ни взрыва, ни плеска воды, не видели ни пены, ни брызг на море, и ни один из нас не получил ни одной царапины. Вторая попытка тоже не имела результата, за исключением того, что на этот раз мы видели ядро, которое шлепнулось прямо в воду на расстоянии одной пятой мили от нашего штирборта. Неудачные выстрелы и длинный промежуток между ними, а также быстрота, с которой мы двигались вперед, вернули уверенность нашим матросам, которые начали подшучивать над пушкарями и даже решили послать им сигнал.

– Мое предположение верно, Лорри, – сказал я, – у них есть пушка, но они не имеют ни малейшего понятия о том, как ею управлять. Еврей напрасно только убаюкивал себя ложными надеждами, и нам нет надобности тратить так много угля. Ляжем в дрейф и будем ждать. Риск слишком ничтожен, чтобы думать о нем.

– Их пушкарям никогда, наверное, не приходилось стрелять в цель на ярмарке, – подтрунивал Мак-Шанус, только что пришедший наверх. – И чего ради лететь нам по океану? Уголь что ли спешим доставить в Китай и обратно? Мы здесь в такой же безопасности, как ребенок на коленях матер»!

Мы от души расхохотались над его серьезным видом, но тем не менее отдали приказание вниз – и тотчас же услышали, как кочегары стали закрывать печи, а вскоре после этого яхта наша спокойно заколыхалась на волнах. Не решаюсь сказать, кого именно надо винить за последующее событие. Временами я сам себя обвиняю в этом и горько сожалею о выраженном мною тогда мнении. Одно только могу сказать вам, что не успела наша яхта замедлить ход, как над палубой пролетело ядро под углом в пятьдесят пять градусов и попало в молодого моряка по имени Холленд, разорвав его на наших глазах. Трагедия эта имела для нас тем большее значение, что мы всего только несколько минут назад подсмеивались над пушкарями еврея. Смех этот закончился: смертью. Крик, нарушивший тишину ночи, был ответом на вызов честного человека и мое собственное бравурство. Что касается бедного Холленда, то ядро в буквальном смысле слова разрезало его пополам. Он, вероятно, не успел почувствовать ни малейшей боли, так быстро отправился он в вечность. Я видел, как он стоял на бульварке, всматриваясь в дальний сноп света, а в следующую минуту он превратился в нечто страшное, от чего люди отворачивались с ужасом и боялись даже говорить о случившемся.

Можете представить себе, в какое смущение повергло нас это происшествие. В течение нескольких минут никто ни слова не говорил друг другу. На палубе воцарилось такое глубокое молчание, что можно было подумать, будто мы сами были причиной такого ужасного несчастья, а не капризная игра судьбы. Было бы несправедливо сказать, что матросы наши испугались. В военное время только случайности пугают солдат и сгоняют кровь с лица самых храбрых. Наши добрые матросы отправились со мной, думая, что понимают весь риск моего предприятия, но на самом деле совсем не понимали этого. Теперь только увидели они истину, и тем не менее скажи я им, что хочу вернуться немедленно в Европу, они взбунтовались бы тут же на месте. У меня не было необходимости просить их о поддержке. Я знал, что они последуют за мной на край света, если это даст им возможность отомстить за своего товарища.

– Лорри, – сказал я, – во всем случившемся следует винить только одного меня. Бог да простит меня за мою поспешность. Я чувствую, что безумие мое – главная причина того, что один из моих товарищей поплатился жизнью.

– Сэр, – ответил он, – вы в этом так же мало виноваты, как и сам король. Я не хочу слышать таких речей. Шансы были одинаковы для всех нас. Вы сами, сэр, могли попасть под это ядро.

Мак-Шанус настаивал на том же.

– Мы здесь для того, чтобы исполнить свой долг, – сказал он. – Если среди нас есть хоть один человек, который стыдится своего долга, мы должны стыдиться его самого!

Я не ответил. Матросы, успевшие к тому времени опомниться, бросились на помощь к своему товарищу, который не нуждался больше в человеческой помощи. А «Бриллиантовый корабль» все еще продолжал посылать в нас свои бессильные ядра. Бесполезные выстрелы эти заставили меня думать, что бедняга Холленд погиб действительно случайно, и я сказал себе, что, быть может, самому Богу угодно было, чтобы один из нас пал на алтарь нашего правосудия и жизнь его была первой жертвой, которую Он потребовал от нас. Когда же я остался один в своей каюте, на меня напало сразу страшное уныние, и я невольно спрашивал себя, почему, собственно, я выбран был для участия в этом деле и почему из тысячи людей, ограбленных Валентином Аймрозом, я один должен был отправиться на поиски его. Бесполезным казался мне теперь мой триумф. Мы послали вызов негодяям, и они ответили. Правда, ответ был не окончательный, зато ответом этим был ужас смерти, которая никогда не бывает так ужасна, как на обширном пространстве безграничного океана.

Не прошло, однако, и часа без новых приключений. Бессильные по части пушек, они прибегли к словам, которые так ясно передавались нашему приемнику, что даже ребенок мог бы прочитать их.

«Послание Валентина Аймроза англичанину Фабосу... Принимаю ваш вызов. Анна Фордибрас полностью уплатит все ваши долги».

XXIII

Второе вспомогательное судно

Сколько мне помнится, удивительное послание было получено в час ночи, или в два часа средней смены. Лорри и ирландец спали в это время, третий офицер дежурил на мостике и послал за мной, чтобы вызвать меня к аппарату Маркони. Как ни неутомимы и энергичны были друзья мои в своем желании помочь мне, но силы человеческие имеют свой предел.

Я не могу спать во время каких бы то ни было критических обстоятельств. Я вообще не склонен ко сну. Чувство усталости мне незнакомо. Зато я могу спать часов по тридцать, когда вопрос решен окончательно. Конец моего дня соответствует концу того дела, которое я провел с самого начала его.

Все спали, и зачем же было будить их? Фэллин, молодой офицер, сообщил мне мало нового. «Бриллиантовый корабль» не тратил больше ядер в бессильной злобе. И сноп света от его рефлектора перестал скользить по освещенным луной водам. Новость, которую он мне сообщил, заключалась в том, что на вершине мачты какого-то парохода появлялся свет, проходил над левой стороной носовой части яхты и снова исчезал.

– Бродячие суда не держатся такого курса, сэр, – сказал мне молодой офицер, – и, говоря по правде, я не был настолько уверен в этом, чтобы будить капитана. Если это судно идет из Буэнос-Айреса, оно держится гораздо больше к югу, чем следует, но перед этим я измерил курс по звездам... – Такого моряка, как капитан Лорри, не приходится будить, когда надо ему донести о том, что сделано. Он приказал мне спускаться вниз и доносить ему всякий раз, когда случится что-нибудь необычное. А свет с корабля – не такая уж необычная вещь.

Я согласился с ним, хотя и не был моряком. Я даже думаю, что в этом случае я лучше понимал значение этого факта, чем он. Если он видел свет с неизвестного ему парохода, то последний был тем вторым вспомогательным судном, которое ждал еврей.

На основании этого можно было составить себе много тревожных предположений. Раз негодяи эти получат большое количество угля и съестных припасов, то что помешает им отправиться в какой-нибудь американский порт, переправить на берег награбленную ими добычу и разойтись в поисках убежища у своих друзей? Я сразу понял, что это грозит разрушением всех моих планов и позорным концом начатому мною делу. Не было ничего невероятного в том, что большой корабль улепетывал уже под флагом какой-нибудь нейтральной страны: Венесуэлы, например, или Гондураса, или Никарагуа. Порты таких государств всегда готовы дать убежище кому угодно, лишь бы только получить барыши. К чему тогда все наши старания? Что будет тогда с малюткой Анной?

Нечего, я думаю, и говорить, что полученная мною телеграмма сильно встревожила меня и что я принял решение по этому поводу. Еврей, сказал я себе, не решится ничего предпринять против Анны Фордибрас, пока у него есть еще какой-нибудь выход. Она будет его последней картой. Если он осмелится нанести ей какой-нибудь вред, ему придется бежать, чтобы скрыться не только от правосудия, но и от мести человека. Я все это ясно понимал и тем не менее среди ночной тишины слышал звуки ее детского голоса и слова, сказанные из глубины чистого сердца.

Я говорил себе, что малютка Анна, которая в часы душевной тревоги проникала своим взором в самую глубину мое» души, была там пленницей, одинокой заложницей в руках грубых негодяев, их первой и последней надеждой на спасение от виселицы и тюрьмы.

Она страдала... Она должна была испытывать муки сомнений, переносить оскорбления. А я, который говорил ей такие красивые слова, мог только приходить в бешенство, угрожать ее преследователям и посылать им бесполезные телеграммы!

Я говорил уже, что третий офицер сообщил мне о неизвестном пароходе около двух часов средней смены. Не менее заинтересованный, чем он, я до самого рассвета ходил по капитанскому мостику, но ничего нового больше не заметил. За час до восхода солнца ко мне пришел Лорри и мы вместе с ним наблюдали пробуждение дня, пытливо всматриваясь в расстилавшееся перед нами пространство воды и надеясь увидеть подтверждение рассказа молодого офицера.

Как все было тихо кругом, величественно и чудесно! Пробуждение дня, всегда неизбежное и таинственное – зрелище одинаково красивое и величественное, откуда бы вы ни наблюдали его, с палубы ли корабля, с вершины ли горы или даже из центра большого и спящего города.