Лыжню!

Дружно притоптывая на лютеющем морозе, очерская команда ждала финиша второго этапа. Физрук пристально вглядывался вдаль, стараясь угадать впереди бегущих Люсю, но… Первой под «Ура! Давай! Вперед!» и бодрящий свист домашней публики, пробежала опытная «динамовка». Сразу за лидером – стройная студенточка из педвуза. Следом – кунгурская, кудымкарская, оханская девчата, а вот и толстушка румяная, с Барды или Орды, едва-едва пыхтит, но катится. «А где же наша-то? – похолодело в сердце у физрука. – Никак упала, бедная? Или лыжу поломала, а запасных-то нет». Он хотел уже бежать вдоль трассы на розыски потеряшки, но тут из-за поворота, наконец, показалась Люся. Часто дыша, как загнанная собачонка, она с трудом передвигала ноги, ее лыжи не скользили, а, казалось, висели кандальными веригами. Коленки и бока в снегу – значит, падала Люся, падала часто…

Дерзкий план созрел мгновенно, как в самые отчаянные минуты на фронте – где наша не пропадала.

– Выручай, Бакилина! – растолкал полусонную Алю физрук. – Валюшка еще слабее, чем Люся, не одолеть ей три версты нипочём. Глянь, она от голода совсем сомлела. Спроворишь еще один этап проскакать, а? Да хоть пешком пройди. Надо, понимаешь, Алечка? Очень надо – не можем мы район подвести…

– А не заругают? – смышленая Аля с полуслова поняла задумку наставника.

– Да никто и не заметит, – физрук почувствовал ее колебания. – Соберись, Аля! Это как на войне: представь, что ранило твою подружку, и никто кроме тебя задачу не выполнит. И вообще, по правилам, в исключительных случаях имеем право на замену. А таковой наш случай или нет, после финиша разберемся: не переживай – я за все в ответе. Булькни вот молочка и дуй!

– Лучше Валюшку покормите, – кивнула Аля на обессиленную подружку и стала надевать лыжи.

Как только Люся доковыляла до финиша, Аля выпорхнула из-под шинели, словно воробей из-под стрехи, и кинулась вдогонку за убегающими соперницами. В висках молотом стучали слова наставника: «Это как на войне, Аля! Надо!» Но ее не надо было агитировать – она сама была дитя войны. Ускоряясь на спусках, Аля представляла, как, не кланяясь пулям, шел в свою последнюю атаку отец. Стиснув зубы на подъемах, она видела мать, которая, оттрубив две смены в цеху, оставалась на третью. И все, кого она знала, так жили. Потому что – надо! И когда, казалось, Аля была готова рухнуть от усталости, а под ложечкой кололо так, будто бок штыком пропороли, у нее открылось второе дыхание.

Мимо соперниц Аля пролетала, словно поезд мимо придорожных столбов.

– Одна, вторая, третья, – она считала их, будто патроны в обойме, боясь просчитаться и не успеть догнать последнюю.

– Десять! – когда Аля увидела перед собой спину лидера, у нее уже мутилось и плыло красным в глазах, а ресницы слипались от инея.

– Хоп-хоп-хоп! Лыжню! – прямо в финишном створе, как чертик из табакерки, Аля выскочила вперед и на пол-лыжи быстрее всех нырнула за финишную черту…

Наставник проигравшей команды, краснощекий дядька в овчинном тулупе и круглых очках, издали – вылитый Берия, торопился к судейскому столику. Он уже на ходу гневно выкрикивал:

– Э-э! Что за дела? Товарищ судья, эта девчонка уже бежала на первом этапе! Я все видел! Это недопустимо. Я ее запомнил по штанам – такие шаровары, как у запорожца, ни с чем не спутаешь. Снять – и вся недолга!

– Что снять? Штаны?! – опешил судья.

– Да не-ет, зачем штаны! Очёрских полагается снять с соревнований – дис-плас, да как его, дьявола… А – дисклопицировать! Вот! Занесите в протокол!

– Дисквалифицировать, – машинально поправил арбитр. – Но за что, не пойму? Какие основания?

– Еще раз объясню, товарищ судья. Вон та, хе-хе, в штанишках которая, два этапа пробежала! – дядька, блеснув стеклами очков, повернулся к Але и погрозил ей пальцем-сосиской. – Ишь, оч-чёрские! Знаю я вас, прохиндеев! Три года назад возил туда сахар продавать, так там надули меня на базаре и обшептали вдобавок – прямо с возу из валенка кошелек с выручкой схрюндили.

До поры помалкивавший физрук, расстегнул шинель, чтобы были видны орден и нашивки за ранения, и смело шагнул прямо на дядьку:

– Эй вы, товарищ очкарик, что-то уж больно подозрительно хорошо вы в девчачьих штанишках разбираетесь! Давно подобный интерес имеете?

Оглушенный громким смехом собравшихся вокруг тренеров, толстяк затравленно озирался.

– Пока ты сахарком спекулировал, на горе людском наживался, её батька на фронте голову сложил. Обшептали его, видите ли, барыгу! Скажи спасибо, что по харе разъевшейся не наклали…

– Привлеку за оскорбление! Тут все свидетели, – дядька с надеждой искал сочувствия, но все от него брезгливо отворачивались.

Главный судья устал слушать перебранку, он сонно глянул на Алю и покачал головой:

– Что вы мне тут голову морочите? Такой шкилетине шесть километров да еще и с областным рекордом ни за что не пробежать! Согласны, товарищи? Так что победил Очёрский район!

– Я буду подавать протест! Тут всё подкуплено! Я этого так не оставлю! – не сдавался дядька.

– Протесты свои можете засунуть в… хм-хм, в общем, сами догадываетесь, куда – в валенок с выручкой! – судья сам воевал, поэтому терпеть ненавидел таких маклаков-«купи-продаев». – Не позорьтесь, товарищ очк… Тьфу, забыл, как вас там… Не на базаре! Умейте проигрывать, – и, снова взглянув на Алю, заговорщически ей подмигнул. – Бегом на награждение! Девочка в штанах…

***

– Девчули, гляньте-ка, какой-то модник нашу Алечку шарами так прямо и ест! Ручкой в замшевой перчаточке пома-ахивает, бровки домиком строит. Такой ути-путичный весь, как с картинки…

– Да ты что, газет не читаешь? Это ж миллионер известный – Ади Дасслер. Он всех здешних спортсменов одевает, поэтому денег у него – большие тыщи! И золота-брильянтов – куры не клюют!

– Сразу видать, разбирается в брильянтах-то, коли в Алечку втюрился! А газеты я всегда читаю. Вы только послушайте, что пишут, черти: «Упругий изящный шаг, точеная фигурка, струящиеся из-под шапочки, летящие по ветру густые русые волосы. Русская богиня!» И это, понимаешь, опять про Альку, а про нас, девки, снова ни словечка!

– А еще этот дылда из шведской сборной, помните? Рыбоглазый такой? Встал перед ней столбом и гав-гав-гав что-то там на своём. Таким языком только расстрелом командовать, а он в любви изъясняется! То ли дело итальянчики: глазенки с поволокой, что у мартовских котов на завалинке, а тараторят – заслушаешься: ти-ти-ти, тра-ля-ля, белла мия, три рубля…

– А французик-то, ха-ха-ха? Алечку на тренировке увидал, рот раскрыл – ворона залетит, прихорошился, петушком-франтиком таким за ней побежал. И не догна-а-ал! Аха-ха-ха! Весь взопрел, язык вывалил, лыжник хренов.

– Ха-ха-ха! Ой, мамочки, уморили…

Аля краснела и бледнела, пока подруги по олимпийской сборной СССР подтрунивали над ней – беззлобно и беззавидно. Уютный ресторанчик старого альпийского отеля давно не слышал такого веселого смеха.

– Да ну вас, сороки-трещотки! Одни парни на уме!

– Ой, да она Пашку своего ни на кого не променяет! За что его полюбила-то, Аль? Ну скажи-и…

– Да сто раз говорено было – вот пристали, шептуньи!

– Ну, А-а-аль! Расскажи еще разик, у тебя что, язык отстегнётся?

– За кисточку полюбила…

Смешливые девчата снова грохнули заразительным хохотом, что горохом рассыпался по фойе, по этажам, по коридорам, всполошив, наверное, всех обитателей Олимпийской деревни.

– Ха-ха-ха!

– За что, за что-о? За кисточку?

– Это в каком таком месте у твоего Пашки кисточка болтается? Может, и нам дашь подержаться?

– Ой, и бесстыдницы же вы! Совсем не совестно? – Аля резко вскочила, топнула ножкой и, расставив руки неводом, бросилась на подружек. – Ну, теперь держитесь, шлёндры полоротые!

Девчата с визгом кинулись наутёк, расталкивая с пути достопочтенных постояльцев, не привыкших к такой простодушной непосредственности. А те оглядывались и не по-европейски искренне улыбались, думая о том, какие красивые, добрые и чистые люди – эти русские девчонки. Именно такие же юные и славные, только уже мальчишки, не с олимпийскими, а с боевыми медалями на груди, когда-то освободили Австрию от нацистского позора, яд которого распустил по миру их бесноватый соотечественник.

– Я покажу вам кисточку! – со смехом неслась в погоню Аля, и ее густые волосы действительно, как и описывал бойкий газетчик, разлетались русыми волнами…

Однажды на тренировочных сборах Аля увидела ладного парня, который несся по лыжне, словно метеор. Но вовсе не он поначалу привлек ее внимание, а… кисточка на его спортивной шапке, что задорно подпрыгивала в такт размашистых шагов. Лыжник резвой ёлочкой взобрался на тягун, оглянулся и подмигнул Але.

Через два месяца они сыграли свадьбу, и молодой муж Павел Колчин долго потом шутил: «А если б я без кисточки шапку надел? Так бы и прошла мимо счастья?»

С тех пор супруги были неразлучны – и в жизни, и на лыжне. Павел был Але ровесником, но казался старше, опытней: шутка ли – он первым в истории советского спорта завоевал олимпийскую медаль. Колчин взялся тренировать супругу, не давая ей никаких поблажек, гонял до седьмого пота наравне с мужчинами. И когда Алю позвали в сборную СССР, тренеры поражались ее неутомимой энергии и трудоспособности. Никак не вязались эти качества с ее миниатюрной фигуркой, как у манекенщицы из дома моделей.

Победы пришли скоро – сначала в стране, затем на мировых чемпионатах. А вот на Олимпиадах Але фантастически не везло, будто сглазил кто или порчу навел, в чем были просто уверены знакомые старушки в родном Павловске. Местные «бабки-ёжки», узнав из газет о бедах своей землячки, тайно и артельно собирались колдовать, чтобы ядреной уральской ворожбой отогнать от Али иноземную нечистую силу. Шептали, поплёвывали, варили в чугунках разные чудодейственные, а потому очень уж вонькие снадобья, по сто раз хором подряд повторяли магические абракадабры: «Все порчены, в ступах толчены, сатанинские губы да двоезубы, девки косматы, женки волосаты, стары старики да охальны мужики. Сгинь-провались, поди прочь бусурманска сила!» Но, видимо, насчет лыж кудесники еще не придумали заветных заклинаний, и Алю продолжали преследовать потусторонние напасти.