Расцветая подо льдом

Донёсся смех и шлепки мокрого белья по воде. Русалки мыли в реке льняные холсты.

– Ах, какой молодой человек к нам едет, – старательно не спеша, повернула голову одна, самая юная.

Русалки прыснули в ладони. Грач тихонько запустил пальцы в гриву жеребчику и прошептал:

– Ты подойди к ним, Сиверко, но только вежливо. Не напугай их.

Сиверко с трудом переступил с ноги на ногу.

– А конёк-то под ним – загляденье!

– Не разберёшь сразу-то, кто из двоих краше!

Русалки, щебеча, обступили его, не дали спешиться. Все они ловкие, вёрткие, так и вьются около него. На простых девушек чем-то непохожи. Лица, что ль, тоньше, кожа светлее? Волосы у них тёмные, как у него самого, но влажные и чаще всего длинные. А одеты как Млейша, в сарафаны-рубашки – то жёлтые, то зелёные, то белые и расшитые листьями с кувшинками. Вот – окружили приезжего, хихикают, разглядывают с головы до ног. Точнее сказать – с головы всадника до конских ног разглядывают.

«Вот же, чем они не похожи на простых девушек, – понял Грач. – Взглядами». – Взгляд у русалки своеобразный, без полутонов – либо чувственный, почти шальной, либо отстраненный, загадочно затуманенный.

– Ой, здравствуйте, красавицы, – Грач, всё-таки, спешился, с удивлением про себя отмечая, что не робеет и не тушуется от их внимания.

Знакомая русалка Млейша стояла здесь же, недалеко, и, чуть улыбаясь, расчёсывала гребнем мокрые волосы.

– Надо же какой – человек, а черноволосенький, – заигрывая, пропела другая русалка, совсем юная, почти подросток, лет будто бы тринадцати-четырнадцати, но с невероятно длинными, много ниже поясницы, ровными волосами. – А далеко такой человек едет?

– Едет, пока не остановят, – Грач отшутился. – Вот, гляжу, уже остановили!

– Как такого не остановить! – захихикали, перебивая друг дружку, русалки. – Один зверь-то у тебя вон, какой красавчик. Как зовут зверя?

– Это не зверь, а конь, – Грач покровительственно глянул на жеребчика, – а зовут Сиверко!

– Сиверко! В кого же он такой пёстренький? – подначивали русалки, но не решались подойти к коню и держались шагах в двух или трёх.

– Неужто не знаете? – Грач усмехнулся. – В Сивку-Бурку вещую Каурку.

Девчонки тоненько и старательно засмеялись – сказка про Сивку была человеческой, наверное, они её не слышали.

– А когда он превратится, то какой будет? – настаивали. – Чёрненький или беленький? Мне беленькие нравятся.

– То есть как – когда превратится? – растерялся Грач.

– Ну, это ведь братец твой или товарищ. Вы по очереди конём обращаетесь и так друг на друге едете.

Грач растянул губы в улыбку, хищно показал зубы и ответил:

– А у нас говорят, что у русалки вместо ног рыбий хвост. Правда ли?

Русалки прыснули, захихикали. Особенно залилась та, малолетняя:

– Ой, Млейша, обманула ты нас, – она стрельнула шальными глазками. – Это не вилин сынок, а наш братец, русалочий! Ох, как он мне нравится, ох, вот я ему покажу, что правда, а что нет, – она, вызывающе разметав волосы, на шаг подошла к Грачу, старательно повела бёдрами – и совсем нечаянно задела нагим плечиком губы Сиверко.

Вытаращив кровавый глаз, конь взвился свечой, заржал и шарахнулся в бок. Девчонки, хохоча, бросились врассыпную. Сиверко грохнул копытами оземь, заплясал, вздрагивая и всхрапывая. Его губы и ноздри дрожали.

– Стой, Сиверко, стой! – Грач ловил его за узду, а русалки на безопасном расстоянии давились от хохота:

– Не-а, не наш братец-то, не наш! Ух ты, какую зверюку приручил, а сам не боится! – посмеявшись, подошли ближе, ещё икая со смеху. Та, что с волосами ниже поясницы, вышла вперёд.

– Я – Умила, – назвалась русалка-подросток и нарочно мотнула головой так, чтоб перекинуть на маленькую грудь роскошные волосы.

– Это-то я догадался, – Грач, наконец-то, словил за узду Сиверко. – Умилиться можно от такой непосредственности, – пробормотал он.

– Сам-то откуда, чёрненький? – пропела Умила.

– С Плоскогорья, коневод я, понятно? – Грач никак не мог прийти в себя и трепал Сиверко по гриве, успокаивал себя и его.

– С Плоскогорья? – заволновались русалки. – Млейша, ты слышишь? Он же в Карачар едет! За помощью, девчонки, за помощью! Ой, чёрненький, мы так давно ждём тебя.

– Что?

Грач растерялся. Видно, что его принимали за другого. В Карачар-то бегут из Плоскогорья тогда, когда военная помощь требуется.

– Да нет, девушки, я еду на Жаль-реку. В самые низовья. К лесным вилам, где мать жила. Дело у меня есть.

– Но ведь там, на Жаль-реке, – тихо ахнула одна русалочка, очень молоденькая, – там же стрелки.

– Чёрненький, – похолодев, позвала Умила. – А ты, часом, не из них будешь?

– Я? Нет, – Грач помотал головой и снова вдруг ощутил старый свой стыд и за чёрные волосы, и за изгойство. – Я не стрелок, – пробормотал он, – я сам по себе еду. Я по делам, – солгал он, краснея.

Русалочки понимающие покивали головками и неспешно одна за другой разошлись. Никого не осталось. Только Млейша, утренняя его знакомая, да эта длинноволосая Умила тут задержались.

– Мы подумали, что ты гонец, – сочувствуя, проговорила Млейша. – Жаль! – и добавила ласково, будто за подруг извинилась: – У нас стрелков очень боятся. Ждём, когда кто-нибудь в Карачар весть подаст, чтобы за нас заступились.

– С кем ты разговариваешь, Млейша! – выкрикнула Умила. – Мужики пошли, что и защитить нас, красавиц, уже не кому. Водяные толстобрюхие в болота ушли, лесовики патлатые в чащах попрятались. Беззащитные мы, – Умила притворно всплакнула. – Самим за сабли браться? Русалочий конь известный – сом с большим усом. Каково это будет, Грачик? У-у-у, водяная конница! – Умила закатилась со смеху и, хохоча, присела. Потом спокойненько закинула за спину волосы и уставилась на него шальными глазами.

Грачу нестерпимо захотелось, чтобы налетела буря и ударила молния. Тогда все вздрогнули бы и позабыли о нём.

– Эй? Черненький? – снова завела Умила с нежной издёвочкой в голосе. – А ты, миленький, не лазутчик, а? – она подошла, так что повеяло водорослями, и ухватила его за пуговицу. – Выведываешь, где речные сокровища попрятаны? Да вот же они!

Она с усмешкой прогнулась назад, натягивая ткань сарафана. Крохотные грудки, гибкая талия, кругленькие бёдра – всё проступило с такой откровенностью, что у Грача дыхание перехватило.

– Оставь его, Умила! – обиженно крикнула Млейша.

– Ой, да на здоровье! – вредно улыбнулась девчонка и удалилась, помахивая волосами, падающими на крепенькие бёдра.

– Малолетка, – процедил Грач.

– Не сердись на неё, – сказала вдруг Млейша. – Умила не просто русалка, она – мавка. Мавки только с виду такие – как подростки. Умила старше меня, Грач.

Неловко помолчали.