Дружки

– Это ты к чему? – сурово спросил Пляши-нога.

– Вспомнил я одну историю… – виновато сказал Уповающий.

– Какую?

– Да – так тут… случилось тоже вот, что лошадь увели… у моего шабра, – Михайлой его звали… большой такой был мужик… рябой.

– Ну?

– Ну, – увели… На озимях паслась она и – нет её! Так Михаила-то, как понял, что обезлошадел, да как грохнется наземь, да как завоет! Ах ты, братец ты мой, как это он завыл тогда!.. И упал… ровно ему ноги переломило.

– Ну?

– Ну… долго он, этак-то…

– А тебе что?

Уповающий при резком вопросе товарища отодвинулся от него и робко ответил:

– Да я так это – вспомнилось… Без лошади – зарез мужику.

– Вот что я тебе скажу, – строго начал Пляши-нога, в упор глядя на Уповающего, – ты это брось! Из такого твоего разговора толку не будет… Понял? Шабер! Михайла!

– Да ведь жалко, – возразил Уповающий, поводя плечами.

– Жалко? Небось, нас никому не жалко.

– Это что говорить!..

– Ну, и молчи… Скоро идти нам надо.

– Скоро?

– Ну да…

Уповающий подвинулся к костру, помешал в нём палкой и, искоса взглянув на Пляши-ногу, вновь погружённого в работу, тихо и просительно сказал:

– Давай лучше бросим её…

– Этакая подлая у тебя натура! – со скорбью воскликнул Пляши-нога.

– Да ей-богу! – тихо и убедительно говорил Уповающий. – Ты подумай, ведь опасно! Ведь версты четыре надо тащиться с ней… А как татары-то не возьмут? Тогда что?

– Это моё дело!

– Как хошь! Только лучше бы её отпустить… Вон она какая дохлая!

Пляши-нога молчал, только пальцы его двигались быстрее.

– Сколько за неё дадут? – тянул Уповающий тихо, но упрямо. – А теперь время самое хорошее… Сейчас будет темно, – пошли бы мы вдоль оврага и вышли к Дубёнкам… гляди, и поймали бы что-нибудь сподручное.

Монотонная речь Уповающего, сливаясь с журчанием ручья, сердила прилежного Пляши-ногу.

Он молчал, сцепив зубы, и от раздражения прутья ломались под его пальцами.

– Теперь бабы холсты белят…

Лошадь громко вздохнула и завозилась. Окутанная тьмой, она стала ещё более уродливой и жалкой. Пляши-нога поглядел на неё и сплюнул в костёр…

– Живность теперь тоже на свободе… гуси…

– Скоро ты весь вытечешь? – зло спросил Пляши-нога.

– Ей-богу!.. Ты не сердись, Степан, на меня… Бросим её к лешему! Право!

– Ты жрал сегодня? – крикнул Пляши-нога.

– Не… – сконфуженно ответил Уповающий, испуганный его криком.

– Ну, и чёрт с тобой! Сохни!.. А мне наплевать…

Уповающий молча посмотрел на него – он, собрав в кучу прутья, связывал их в снопик и сердито сопел. От костра на лицо его падал отблеск, усатое лицо было красно, сердито.

Уповающий отвернулся и тяжко вздохнул.

– Мне, я говорю, наплевать, – делай, как знаешь, – злобно, осипшим голосом заговорил Пляши-нога. – А только я тебе говорю, что, ежели ты так будешь крутить, – я тебе не компания! Ладно уж, будет! Знаю я тебя… вот что…

– Да – чудак-человек…

– Больше никаких!

Уповающий съёжился и закашлял; потом, тяжело дыша, он сказал:

– Ведь я почему? Потому, что опасно с ней…

– Ладно! – сердито крикнул Пляши-нога.

Он поднял прутья, вскинул их к себе на плечо, взял подмышку недоделанную корзину и встал на ноги.

Уповающий тоже встал, посмотрел на товарища и тихими шагами пошёл к лошади.

– Тпру!.. Христос с тобой… не бойсь!.. – раздался в овраге его глухой голос. – Стой!.. Ну, иди! Н-но, дура-а!

Пляши-нога смотрел, как его товарищ возился около лошади, раскручивая тряпку с её морды, и усы вора вздрагивали.

– Иди, что ли! – сказал он, двигаясь вперёд.

– Иду, – ответил Уповающий.