В российской публицистике принято путать понятия «цивилизация» и «культура». И, что еще хуже, принято понятия «цивилизация» и «культура» использовать произвольно – подменять одно другим.
Принципиально сопрягает эти понятия в одно целое (хотя такое целое не существует, не может существовать) – учение геополитики. В современной нам патриотической русской риторике происходит характерное смешение двух понятий, возникает смысловая каша, но именно такая смысловая каша и востребована патриотическим сознанием.
Радетели самобытной русской культуры выдают русскую православную культуру за самостоятельную цивилизацию, а их оппоненты, те, кто укоряет Россию в невосприимчивости к урокам западной цивилизации – в качестве причины провалов указывают на несостоятельность русской культуры.
Казусы «оттепели» и «перестройки» именно с тем и связаны, что уроки цивилизационные были в России абортированы ради защиты культурной идентичности.
Но никто и не мог бы покуситься на пресловутую культурную идентичность – ее невозможно отнять у люмпен-пролетариата Донбасса, даже если запретить предания русской старины в отдельно взятом городе.
Культурная идентичность пребудет всегда, неизменно, на генетическом уровне: в манере пить водку, лузгать семечки, безрассудно относиться к своей и чужой жизни, в любви к ясным просторам и мутным перспективам.
Культурная идентичность существует в преданиях, в народной памяти, в обычаях и в искусстве – но нет и не может быть специфически русского различения добра и зла, а если бы таковое, отдельное от других, различие добра и зла было, это означало бы, что страна выпала из круга христианских стран.
Принять то, что есть отдельная «православная цивилизация», которая ни Запад ни Восток, невозможно по той элементарной причине, что это звучит исключительно оскорбительно для России. Стоит нам допустить наличие такой цивилизации, как мы вынуждены будем признать, что есть такая цивилизация, в которой ломаются сложные механизмы, развитие медицины отстает от прочих мест на сто лет, богатые всегда угнетают бедных, люди живут принципиально короче, чем в других странах.
Это было бы приговором для цивилизации и ее нравственных норм. Но, слава Богу, такой отдельной цивилизации не существует. А что же есть? А есть культурный феномен, трансформатор культур, пространство, в котором происходит переключение двигательной энергии Запада на тотальную мощь Востока. Это не хорошо и не плохо – это одновременно и очень хорошо, и очень плохо.
Россия – в гораздо большей степени Азия, нежели Европа. Это христианизированная Азия, это степное христианство. Россия – это то, что хлесткий Есенин однажды определил как «неостывшее кочевье».
От обитателей России зависит, как именно дать развитие своей культуре – внутри цивилизационных норм христианского мира или взять за образец мораль Азии.
Но нет и никогда не будет отдельной «русской морали», лежащей вне христианского нравственного закона. А если такой «русский мир» и появится, это будет нечто сродни Третьему Рейху.
Дисциплина «геополитика» приближает наступление русского третьего рейха, трактуя культурные особенности страны как залог ее особого цивилизационного пути. Помимо того, что это безграмотно в философском отношении, это чудовищно с точки зрения международного права: геополитика выращивает безнравственное опасное политическое животное.
Русские патриоты всегда обижались на выражение «эта страна» применимо к России; им казалось, что так может сказать сторонний наблюдатель, относящийся к Отечеству без должной сыновней преданности.
Но в тот момент, когда Россия отвергнет общие для стран христианского круга цивилизационные нормы, она именно и превратится в «эту страну», и с этим ничего не поделаешь.
Когда Чаадаев говорил о единственном факторе, связывающим нашу культуру с миром – о факторе географическом – он, увы, имел в виду простую вещь: нравственный урок из фактографической истории не извлекли, но стали заложниками географических преференций.
Именно этим географическим фактором и занимается наука геополитика. Словно в подтверждение мысли Чаадаева геополитика объявила географический фактор в истории Отечества главным. Какая горькая ирония, Петр Яковлевич!
В реальности не существует границ стран, совпадающих с территориями обитания этносов. Нет исторических территорий этносов, совпадающих с ареалами жизни народов, нет наций, вписанных в очерченные ареалы, и нет реальных людей, соответствующих регламентам этих границ, – все всегда сложнее; нет и не может быть совпадения всех этих факторов.
Подвижность и взаимные изменения всех этих обстоятельств и есть история людей. Но геополитика оперирует символическим, условным представлением о континентах, как если бы все в мире было константно и не менялось никогда.
Посмотрите на ужас Донбасса, где по воле «геополитиков» устроена резня, в которой аргументы «статуса языка» (а никто не запрещал русский язык) – это ложь российской пропаганды. Подменили живую реальность сотканной субкультурой, в которой горнорудное производство, объективно выпадающее из современной экономики, объявлено определяющим социальным фактором. В которой люмпенизированное население выдается за пролетариат, служение империи выдано за социализм, а бандитизм – за восстание.
Поглядите, как спровоцирован национализм – причем уже обоюдный, звериный – на основании мистического «геополитического» допущения.
Именно этот подход воплощает персонаж российской политической сцены, которого вы отметили в письме (тот самый Дугин). Именно на основе геополитического (антиисторического) взгляда на реальность и рождается реваншизм: нам по праву (праву чего?) принадлежит этот участок земли.
Реваншистская риторика в России уже не прячется; мы потерпели поражение в холодной войне, уступили колонии – теперь желаем получить свои территории назад!
Дугин способствовал внедрению в массы идеи агрессивной реваншистской геополитики – а теперь уже он защищает народные чаянья: ведь народ уже считает, что когда вернутся территории, жизнь людей наладится сама собой.
И говорится это вопреки реальности – в то время, когда край разрушен диверсионной войной. Нет никакого народного восстания – это оголтелая ложь. Есть бегство народа: сейчас количество беженцев достигло полумиллиона, в то время, как в так называемом ополчении сражается 20 тысяч, из которых половина – российские солдаты.
Можно ли назвать это восстанием народа? Какая горькая ирония над реальной судьбой народа.
Геополитика и фашизм, на мой взгляд, родственники – хотя, боюсь, что словом «фашизм» мы с вами называем разные вещи. Скажу сразу: я против национального самоопределения культур, о коем вы так печетесь. Я за культурную ассимиляцию, я за тот процесс, который позволит усложнить мировую культуру, поскольку, на мой взгляд, культурная идентичность не нуждается в искусственной, охраняемой от пришельцев территории.
Чем была бы Европа без арабов и мусульман, и пристало ли нам сетовать на их диктат, если мы пользуемся арабским цифрами? У меня нет страха перед азиатским вторжением, а перед европейским фашизмом – хоть русским, хоть французским – этот страх есть.
Вам будет не по душе узнать, что я – именно «левый католик», если пользоваться вашей терминологией, и, вероятно, – представитель «левой икры».
В качестве социалиста и католика я и рассуждаю о современном положении дел.
Особенность современной войны в том, что ее начала не политика, но геополитика. А у геополитики нет реальной географической карты – есть лишь абстрактная карта: соответственно неизвестно, где и как пойдут бои.
Геополитика заменила собой историю и идеологию, геополитика совершила новейший передел мира, но как он в реальности пойдет, мы не знаем, поскольку геополитика дисциплина абстрактная.
На что мы опираемся в геополитических рассуждениях: на условные представления о территориях, подлинная культура коих нам неведома? Это уравнение с одними неизвестными, и решения оно заведомо иметь не может – только манипуляции массами.
Знаете ли, месье, геополитика относится к политике и истории примерно так, как инсталляция относится к картине: это не вполне искусство, в нем нет образа и души, но это товар на рынке, он рождает амбиции и за это платят кровью.
Тот самый Дугин, о котором вы пишете, был один из тех, кто внедрил реваншизм в сознание русской толпы и снабдил реваншизм мистическим духом. Читая ваши письма, я понял, что вы традиционалист; вероятно, даже националист, ваш альянс с Дугиным – насколько он осмыслен?
Я часто поражался западным интеллектуалам, которые выделяли из русского искусства произведения, не только не гуманные, но и принципиально противные гуманизму. Вероятно, считается, что российский гуманизм имеет уникальные черты, не вполне гуманные. Ничем иным объяснить не могу объяснить симпатии к русским националистам.
И, если подобная слепота встречалась у деятелей искусств, то уж европейские «правые» и вовсе слепы в выборе союзников. Зачем националист ищет союзника в националисте иной культуры? Вероятно, расчет на то, что националист – националиста поймет. На деле же националисты разных культур будут непримиримыми врагами.
Меня всегда поражала любовь европейского читателя к Достоевскому, скорее всего, европейцы Достоевского просто не читали. Вы заглядывали в «Дневники писателя»? Это наиболее актуальное чтение сегодня.
Разрешите процитирую, это про Крым: «Вообще если б переселение русских в Крым потребовало бы и чрезвычайных каких-нибудь затрат от государства, то на такие затраты, кажется, очень можно и чрезвычайно было бы выгодно решиться. Во всяком ведь случае, если не займут места русские, то на Крым непременно набросятся жиды и умертвят почву края…»
Достоевский был убежденным антисемитом (это причудливым образом сочеталось с христианскими экстатическими видениями) и говорил ровно о том же (в тех же терминах) что сегодняшние погромщики:
«…Если сам народ не опомнится <…> то весь, целиком, в самое малое время очутится в руках у всевозможных жидов <…> Жидки будут пить народную кровь и питаться развратом и унижением народным…»
«…Не раз уже приходилось народу выручать себя. Он найдет в себе охранительную силу, которую всегда находил; найдет в себе начала, охраняющие и спасающие, – вот те самые, которых ни за что не находит в нем наша интеллигенция…»
Интеллигенцию и гробят, и гнобят по заветам Достоевского в путинской России – и в качестве оправдания милитаристической прыти ссылаются на Федора Михайловича: вот, дескать, смотрите, раз Достоевский так думал, значит, это уж точно хорошо.
Но это отнюдь не хорошо, и Достоевский не является критерием нравственности; он был националистом, фанатиком, и мысли его далеки от нравственного начала.
Скажите, месье, вы и впрямь думаете, что, поощряя фанатика в чужой культуре, вы улучшаете перспективы своей?
Так бывало и прежде: белогвардейцы, эмигрировавшие в Европу, вставали под знамена генерала Франко, и атаман Краснов коллаборировал с Гитлером; альянс «правых» – дело привычное.
Объединяет «правых» ненависть к коммунизму и демократии, хотя сегодня говорится, что «правые» ненавидят в первую очередь капитализм. Знаете, месье, в последнее я совсем не верю. Капитализм «правые» не любят до той поры, пока капиталы у Ротшильдов. Когда капиталы оказываются в руках антисемитов, капитализм становится им милее.
Националист всегда предаст националиста. Краснова и казаков англичане легко отдали Сталину на растерзание, националистов никто и никогда не жалел – и, уверяю вас, – первый враг националиста будет его партнер по националистическому реваншизму. Но пока – пока мы еще в романтическом периоде становления националистической идеологии.
Нынче определенности в политических платформах нет: края политических фронтов размыты, знаки различий (как мы помним по Крымской кампании последних месяцев) сознательно сняты – это теперь уж стиль такой.
Диверсионная война еще шестьдесят лет назад считалась тяжким военным преступлением: солдат, воюющий без опознавательных знаков, мог быть повешен.